Итак, в нем есть какой-то изъян, формировался итог Валиных размышлений. Размышления были постоянны, что свидетельствовало о серьезности ее увлечения.
Но поведение его было таково, и отношения складывались так, что увлечение это подтаивало с каждым днем, как мартовская льдина, еще сохраняющая размер и блеск, однако теряющая плотность и прочность.
Расписанность всех его планов вызывала в ней ощущение вещи, которую он стремится вписать в свое благополучие. Разговоры о добропорядочном устройстве семейной жизни высасывали из атмосферы кислород: рядом с ним словно делалось труднее дышать. Возможно, все это были просто плоды ее воображения: воображение двадцатилетней девушки – вещь хрупкая и опасная, требует понимания и бережности в обращении.
Вечером по средам он был занят на заседаниях кафедры, после окончания звонил ей.
Телефон не отвечал – он набирал до середины ночи. Родители ее были в отъезде, она обещала ждать. Странно! Странно!
(О мелочи, мелочи, – Ларик разобрался в проводах на лестничной площадке и разъединил.)
– Где ты была вечером? – стараясь хранить легкость и доброжелательность, спросил Игорь назавтра.
– Дома.
– А почему никто не отвечал?
– Я уже сама переживала, у нас телефон испортился.
Испортился; именно в тот вечер, когда он не мог с ней встретиться; испортился, что ж такого, бывает. Она понимала, что он ей не совсем верит, от этого надулась, потом постаралась убедить в своей правдивости, потом разозлилась на себя за это, и в результате Игорь утвердился в обратном.
Душа его замкнулась. Ей нельзя верить, нельзя распахнуть душу – можно только спокойно добиваться. Прошелестел ветерок грусти и докуки.
А Валя записывала в дневнике – красивом кожаном блокноте: «Еще месяц назад он казался мне таким интересным. Я совсем не знала его – расчетливого, недоверчивого. Еще не получив никаких прав на меня, он устраивает сцены, допрашивает, стремится ограничить мою жизнь, навязать свою волю.
Я могу заранее предсказать все его поступки. Даже целуется он с деловитостью, словно по расписанию. Он все время заставляет себя играть какую-то роль. И меня хочет заставить.
А самое разочаровывающее – мне все чаще делается скучно с ним, иногда скучно даже заранее, при одной мысли о встрече…»
– Мужчина должен совершать мужские поступки! – заявила она.
– Это какие?
– Он еще спрашивает. Безумные!
– В таком случае все мужчины сидели бы в психушках, – рассудительно отвечал Игорь.
– Для некоторых это было бы спокойнее, – буркнула Валя.
– Что?
– Ты можешь прыгнуть с моста?
– Прыгнуть могу. Удачно приземлиться на лед – не уверен.
– Ты не понимаешь, как действует на женщину, когда мужчина ради нее готов на любые безумства!
– Понимаю. А потом она выбирает того мужчину, ради которого сама готова на любые безумства.
24. Уехать в Эстонию не так просто
В середине января морозы спали. Игорь приступил к проведению мероприятия, сулящего решительный успех. Поездка на машине в Таллинн обещала стать праздником души.
Для Вали Таллинн был – почти заграница. Там все другое. Там европейская культура. Там столько хороших вещей, необходимых женщине. (Родителям было объяснено, что они едут вдвоем с подругой.)
В юности любое путешествие – радость и открытие. Обиды и подозрения померкли, остались благодарность и предвосхищение.
– А где мы будем ночевать?
– В гостинице.
– В одном номере?
– Снимем два. Или пять.
Она долго собирала сумку: а если вечером в ресторан?.. а если в музей?.. А если вечером он придет к ней в номер, как быть?..
Проснулась утром в темноте: будильник еще не прозвонил. Сидела над телефоном, готовая:
– Доброе утро!
– Доброе утро, – ответила в полусонной нежности.
– Так через час я тебя жду в машине. На углу, как договорились. Ты как?
– Замечательно!
– Я тебя целую, милая.
– Я тебя тоже… милый… – прошептала она. Сейчас она почти любила его. Он был сильный, он все мог, мир принадлежал ему, и этот мир он дарил ей в залог своей любви.
Душ, завтрак, – она удивилась: все уже сделано, а еще полчаса осталось. Родители проснулись, поворчали ласково:
– Как только приедешь, сразу позвони.
– И не ходите нигде поздно, будьте осторожнее.
– Надеюсь, твоя Света – рассудительный человек.
– Крайне рассудительный человек моя Света, – уверила их дочь, веселясь.
Колкие кристаллы звезд дрожали, соответственно, сверху. Безобразные пространства новостроек хранили благолепную тишину и пустынность: суббота. Проковылял в колдобинах заиндевевший автобус, протрусил рехнутый приверженец бега трусцой, тряся задом.
Игорь подъехал в восемь без одной минуты: синие «Жигули» издали мигнули фарами. Открыл ей дверцу, кинул сумку на зад нее сиденье. Обнял, севшую рядом:
– Привет путешественникам! Вперед?
– Вперед!
В теплом салоне приятно пахло обивкой, нагретой резиной, смазкой – запах комфортной техники. Кассету в магнитофон, Раффаэлла Карра из динамиков сзади, сцепление отпускается, и мягко трогается машина навстречу будущему. Валя прижмурилась и улыбнулась.
Долго крутили по улицам, пробивая выход из города, мягко клонило в сторону на поворотах.
– А скоро мы доедем?
– Часа за четыре, если все в порядке. Ты завтракала? Есть хочешь?
– Завтракала. А ты? Я взяла с собой. Кофе есть в термосе, выпьешь?
– Кофе – выпью. А завтракать как следует будем в Нарве, прекрасное кафе сразу за въездом, и открывается рано; прилично готовят.
Мотор зачихал.
– Что еще такое, – произнес Игорь и убавил газ. Мелочь.
Перебои продолжались. Он прибавил оборотов, потянул подсос.
Двигатель закашлял, поперхнулся и заткнулся, заглох.
У Вали резко упало настроение. Не хотелось верить ни во что худшее, но мрачный внутренний голос предрек, что никогда не попадут они ни в какой Таллинн.
– Сейчас, – беззаботно пообещал Игорь, проворачивая стартер с нудным скрежетом…
– Зажигание, – знающе определил он. – Ерунда. Первая поломка на трассе! – хлопнул Валю по плечу.
Полутемный Московский проспект был безлюден, вставший «жигуль» никого не интересовал. Игорь тупо воззрился под капот. Раз в пару месяцев машина отгонялась на профилактику знакомому автослесарю, чем и ограничивалось знание матчасти.
Если судить по внешнему виду, двигатель был в большом порядке. Но не работал.
– Бывает, – бодро сказал Игорь, садясь за руль и дуя на покрасневшие руки. – Сейчас разберемся…
Бодрость была фальшивой. У Вали упало сердце. Он снова пытался изображать не то, что чувствовал на самом деле.
В последующие четверть часа его безуспешных попыток подчинить своей воле это поганое чудо техники, двигатель внутреннего сгорания, пассажирка в выстывающем салоне передумала о многом. О поведении водителя. О степени готовности техники. О ценах на бензин и гостиницу. Об опасностях на дорогах.
– А ты с собой много вещей взял? – вдруг спросила она.
Он взглянул с непониманием, переходящим в понятное раздражение:
– Ничего не взял. А что ты спрашиваешь?
– А переодеться вечером?
– Переодеться? Вечером? А зачем? И так нормально.
– И еды не взял?
– Да куда? Тут дороги-то…
– А зубную щетку взял?
Игорь удивился:
– Чего тебе щетка?
– Покажи, – велела она странным голосом.
Он улыбнулся:
– Знаешь, и щетку не взял. Она дешевле бутерброда; люблю ездить налегке.
– Как же ты, такой обстоятельный, такой рациональный, не взял с собой щетку?
Раздражение в такой ситуации как нельзя более естественно, и так же естественно срывается оно на том, кто под рукой.
– При чем тут щетка! – заорал он. – Тут машина заглохла!
– И с чего же она заглохла?
– Вот и разбираюсь!
– И я разбираюсь.
– В чем ты-то разбираешься?
– В машине.
– Ты разбираешься в машине?
– Ага. Разбираюсь: заглохла или должна была заглохнуть?
До него, наконец, дошел ее тон.
– Ты что, мне не веришь?!
– А почему я должна тебе верить? Ты же мне не веришь!
«Дура, разлетелась в путешествие. Всем уже нахвасталась… И могла поверить, будто что-то для него значу. Так ему папочка и даст гонять машину за тысячу километров. Спектакль. Конечно: и впечатление произвести, и трат никаких…»
– Сейчас попробуем еще, – через силу сохранял выдержку Игорь.
Уже светлело, белесо и хмуро; с мокрой спиной и окоченевшими руками он ввалился на сиденье.
– Можешь не стараться, – злым и несчастным голосом сказала Валя. – Никуда мы не поедем.
– Почему это не поедем… – деморализованный, он еще упрямился.
Когда розовые девичьи грезы рушатся в скверную реальность, от них остается чернильная лужа вроде той, что окутывает удирающую каракатицу. Валя ненавидела себя, машину, Таллинн, номер в гостинице, ресторан, а пуще всего ненавидела виновника всего этого крушения.
– Ладно, – холодно произнесла она. – Долго еще присутствовать на представлении, или зрители на сегодня свободны?
