лишнюю посуду и лишние тяжести сложить в яму и замаскировать. Уладится дело — заберём. Каждый идёт налегке — понятно?
— Понятно! — серьёзно ответили ребята.
Митя взглянул на часы:
— Полчаса на сборы.
На поляне закипела работа. Снимали и связывали палатки, складывали в незаконченную землянку консервы, чугунки, удочки. Мазин и Русаков занимались маскировкой. Они искусно выложили дёрном и забросали валежником яму. Синицына с Зориной раздавали горячую картошку. Кто-то из ребят потребовал соли. Синицына возмутилась:
— Какая соль ещё? Война, а он «соли»!
Трубачёв о чём-то советовался с Одинцовым. Через полчаса всё было готово. Стоя посередине полянки с лёгкой ношей за спиной, ребята с сожалением поглядывали на изумрудную зелень, на затухший костёр, на чёрные ямки в том месте, где так уютно стояли их палатки. Было странно, что они должны уходить отсюда потому, что на их землю пришёл враг. Было непонятно и тревожно слово «война», знакомое ребятам только по книгам и рассказам.
— Нам не страшно… Нам только самую чуточку страшно, — сознавались шепотком девочки.
Ребята были настроены воинственно. У них появились толстые палки с острыми концами. Два кухонных ножа бесследно исчезли под чьими-то куртками.
— Готово? — спросил Митя.
— Готово!
— «Если завтра война, если враг нападёт…» — решительно запел Трубачёв.
— «Если тёмная сила нагрянет…» — звонко подхватили голоса ребят.
Они шли, крепко ступая по земле, презирая колючки и крапиву, ломая на своём пути сухие ветки. Шли с песней, как идут бойцы.
Когда первый боевой пыл улёгся, стали решать, как быть, если Сергей Николаевич запоздает. Посыпались и другие вопросы, ребята забеспокоились о родителях — что они думают? Мамы уже, верно, плачут. Надо послать телеграмму, успокоить их. И вообще, что будет дальше? И как это так всё неожиданно случилось?
Над головой сквозь тёмную зелень розовело небо, трава была ещё мокрая, но в воздухе уже не чувствовалось ночной свежести.
— А вдруг мы этих самых фашистов встретим? — тревожно оглядываясь, спросила Надя Глушкова.
— Встретим, так будем драться! — крикнул Трубачёв, с силой сбивая палкой молодые кусты.
— Трубачёв! Отставить! — прикрикнул Митя. — Во-первых, мы их не встретим, во-вторых, таких вояк никому не нужно, а в-третьих, наша прямая обязанность — возможно скорей убраться восвояси, чтоб не затруднить собой взрослых.
— Как — восвояси? Сейчас же? Домой? — разочарованно протянули ребята.
— Да над нами все смеяться будут — скажут, что мы струсили.
— Тут война, а мы «восвояси»! — возмущался Одинцов.
— Ну, а куда же нам? Конечно, по домам надо, — рассудительно сказал Саша.
— Конечно. В школу надо… — задумчиво поддержал его Сева.
Трубачёв был недоволен:
— Что мы, маленькие, что ли? В гражданскую войну и не такие, как мы, воевали!
— Я никуда не поеду! — решительно заявил Мазин.
— Я тоже! — крикнул Русаков.
Митя рассердился:
— Кто это смеет рассуждать, поедет он или не поедет! Как старшие решат, так и будет. (А старшие — то-есть он, Митя, и Сергей Николаевич, — без всякого сомнения, посадят всех в вагон и вывезут. А потом Сергей Николаевич пойдёт на фронт, а может быть, и он, Митя.) И прекратить лишние разговоры! Давайте лучше слушать, не горнит ли Сергей Николаевич.
Но горна не было слышно. Митя с каждым шагом испытывал всё большее беспокойство. Что, если Сергей Николаевич не встретит их и потом будет искать в лесу? Поляна ещё хранит следы пребывания лагеря; учитель, наткнувшись на неё, вероятно поймёт, что Митя увёл ребят в село. Но что будет, если, не услышав ответа на горн, учитель двинется вглубь леса и, разыскивая отряд, напрасно потеряет время? Надо было бы как-нибудь дать знать, куда снялся лагерь…
Митя подозвал Трубачёва.
— Мы с тобой, брат, маху дали, — тихо сказал он.
— А что? — встрепенулся Трубачёв.
— Да надо было Сергею Николаевичу какой-нибудь знак на поляне оставить, что мы ушли в село.
— Знак? Я оставил! Мы с Одинцовым письмо в клеёнку завернули и над костром к железке привязали, — сообщил Васёк.
Митя просветлел:
— Ну, тогда всё в порядке! Если и разойдёмся, то он нас догонит.
Шли долго. Дорога казалась очень длинной и незнакомой. Несколько раз останавливались, прислушивались и хором кричали:
— Сергей Николаевич! Ау!
Но в лесу не было слышно ни одного человеческого голоса. Мазин и Русаков то и дело забегали вперёд — проверять свои дорожные знаки.
— До шоссе осталось два километра! — сообщили они.
Ребята заспешили.
До них доносились какие-то смешанные звуки: неясный равномерный шум, стук колёс, гудки машин. Митя сквозь деревья увидел красноармейцев. Они шли и шли ровным, широким шагом. Кое-где двигались за ними орудия, ехали грузовики, торчали вверх чёрные стволы винтовок. Ребята замерли.
— Красная Армия пошла на врага! — торжественно сказала Валя Степанова.
— Бойцы! Бойцы!
Ребята врассыпную бросились к шоссе. Митя перепрыгнул через глубокий ров, отделявший его от дороги, и остановился, с волнением вглядываясь в суровые лица шагавших бойцов. Увидев пионеров, некоторые из них поворачивали серые от пыли лица и улыбались. Ребята радостно ловили эти улыбки.
Сева Малютин, подняв вверх худенькую руку, махал и махал ею в воздухе. Петька схватил Мазина за плечо.
— Пойдём за ними! — возбуждённо зашептал он.
Мазин нагнул голову, раздумывая:
— Сейчас нельзя, не по-товарищески.
Трубачёв, Булгаков и Одинцов стояли на пригорке, освещённые лучами солнца. В немом восхищении
