Веред прорвался, – и вот опять заботливое послание к Елене. «И ты б ко мне отписала, теперь что идет у сына Ивана из больного места, или ничего не идет? И каково у него это больное место, опало или еще не опало, и каково теперь? Да и о том ко мне отпиши, как тебя Бог милует и как Бог милует сына Ивана. Да побаливает у тебя полголовы, и ухо, и сторона: так ты бы ко мне отписала, как тебя Бог миловал, не баливало ли у тебя полголовы, и ухо, и стороны, и как тебя ныне Бог милует? Обо всем этом отпиши ко мне подлинно».
Это значит, что у молодой жены мигрень – дамская болезнь, которую, по-видимому, и тогда знали.
Но вот сын Юрий заболел – и новое послание, хотя Юрий, по-видимому, был менее любим, чем Иван:
«Ты б и вперед о своем здоровье и о здоровье сына Ивана без вести меня не держала, и о Юрье сыне ко мне подробно отписывай, как его станет вперед Бог миловать».
Великий князь желает даже подробно знать, что кушают дети его от любимой жены: «Да и о кушанье сына Ивана вперед ко мне отписывай: что Иван сын покушает, чтоб мне было ведомо». – Все «сын Иван» на первом плане.
Но недолго был счастлив великий князь своей нежной привязанностью к молодой жене и к маленьким детям. Когда Ивану было только три года, великий князь тяжко занемог – открылась болячка на левом боку. Он был в это время вне Москвы. Больной, он боялся своим видом испугать нежно любимую жену. Но наконец, чувствуя, что умирает, он решился допустить ее к себе. Елена сильно плакала, металась, падала без чувств.
– Жена! перестань, не плачь, мне легче, не болит у меня ничего, благодарю Бога.
Елена утихла, пришла в себя.
– Государь великий князь! на кого меня оставляешь, кому детей приказываешь? – спрашивала она.
Великий князь распорядился, благословил детей – все боялся испугать их, хотел еще поговорить с Еленой, как ей жить после него, но от ее крика не успел ни одного слова сказать. Ее вывели – он поцеловал ее в последний раз.
За гробом мужа Елену везли в санях.
В числе последних предсмертных распоряжений великого князя хотя и не упоминается прямо о передаче правления землею вдове Елене, однако, видно, что самым доверенным при своей особе лицам – Михайле Юрьеву, князю Михайле Глинскому и Шигоне Поджогину – умирающий Василий приказывал, «как великой княгине быть без него и как к ней боярам ходить», – что и означало хождение с докладами по делам к Елене, как к правительнице, которая поэтому и должна была вместе с боярами «державствовать, устрояти и рассуждати».
– А ты бы, князь Михайло, за моего сына, великого князя Ивана, за мою великую княгиню Елену и за моего сына Юрья кровь свою пролил и тело свое на раздробление дал, – говорил умирающий, намекая на то, что, при малютках-князьях, Елене может предстоять борьба с братьями великого князя и быть может в этой борьбе пасть от них.
Борьба эта, действительно, тотчас же обнаружилась, но благодаря энергии окружавших Елену советников и стойкости самой Елены, борьба закончилась гибелью всех великокняжеских врагов.
Едва успели похоронить Ивана Васильевича, как Елене уже докладывали об измене одного из князей Шуйских, того самого Андрея, которого за несколько дней Елена освободила из тюрьмы, куда он был посажен ее мужем за отъезд к (великому) удельному князю Юрию, брату умершего Василия Ивановича.
Елена опять посадила его под стражу.
Опасаясь больше всего Юрия, бояре советовали Елене, чтоб она велела схватить и эту главу противной партии.
– Как будет лучше, так и делайте, – отвечала Елена.
Главнейшим влиятельным лицом при Елене был Михайло Глинский; но это продолжалось только несколько месяцев. Место его занял новый любимец правительницы, князь Иван Овчина-Телепень-Оболенсюй. Есть известия, что он сблизился с Еленою еще при жизни Василия Ивановича, что было весьма возможно по положению, какое занимала при Елене сестра Овчины-Телепня: сестра его, Аграфена Челядина, была мамка великого князя.
Глинского легко было погубить: его обвинили в отравлении Василия Ивановича и заключили под стражу. Под стражей он скоро умер.
После этого началось сильное давление на бояр со стороны Елены, опиравшейся теперь на сильную поддержку Овчины-Телепня-Оболенскаго, и бояре, которых не успели схватить, бежали из Москвы.
Посадив в заточение дядю своих маленьких детей, князя Юрия, Елена поторопилась лишить свободы и другого их дядю, князя Андрея.
После похорон брата, великого князя, он жил спокойно в Москве, а после «сорочин» – сороковой день после погребения великого князя – стал собираться в свой удел Старицу и просил Елену о прибавке городов к этому уделу. Елена не дала ему городов, а только подарила на память об умершем брате несколько коней, шуб, кубков.
Андрей был обижен этим и, недовольный, уехал в Старицу. Елене обо всем донесли; прибавили даже, что он боится, чтоб его не схватили. Елена послала разуверить его. Но князь старший не верил, и просил письменного удостоверения. Ему дали и удостоверение. Тогда он воротился в Москву, чтоб лично объясниться с Еленой.
При объяснениях, он говорил правительнице, что опасается опалы, что до него доходят уж об этом слухи.
– Нам про тебя также слух доходит, – говорила с своей стороны Елена: – что ты на нас сердишься. И ты б в своей правде стоял крепко, и многих людей не слушал, да объявил бы нам, что это за люди, чтоб вперед между нами ничего дурного не было.
Андрей не выдал никого, а только сказал, что, быть может, он ошибается, что ему так показалось.
Отъехав потом в Старицу, он продолжал сердиться на Елену, которой обо всем этом доносили. Доносили даже, что старицкий князь собирается бежать. Тогда Елена с умыслом послала звать его на совет относительно задуманной войны с Казанью. Андрей отозвался болезнью и просил присылки лекаря. Елена послала к нему лекаря Феофила, который, но возвращении из Старицы, доложил Елене, что у старицкого князя болезнь пустая – болячка на стегне, а между тем он лежит в постели.
Елена начала подозревать его, и вновь послала звать на совет. Тайно же велела разведать о князе и его замыслах. Андрей вновь отозвался болезнью. Послала в третий с настоянием – то же.
– Ты, государь, – отвечал через посла Андрей своему маленькому племяннику, как государю, а не Елене, его матери: – приказал к вам с великим запрещением, чтоб нам непременно у тебя быть, как ни есть: нам, государь, скорбь и кручина большая, что ты не веришь нашей болезни и за нами посылаешь неотложно, а прежде, государь, того не бывало, что нас к вам, государям, на носилках волочили. И я, от болезни и от беды, с кручины отбыл ума и мысли. Так ты бы, государь, пожаловал, показал милость, согрел сердце и живот мне, холопу своему, своим жалованьем, чтобы холопу твоему вперед было можно и надежно твоим жалованьем быть бесскорбно и без кручины, как тебе Бог положит на сердце.
Как ни отбивался старицкий князь, Елена захватила его вместе с его сторонниками и заключила под стражу. Через полгода он умер в тюрьме, а его сторонники были пытаны, биты кнутом, казнены торговою казнью, а иные повешены вдоль большой дороги к Новгороду на известном друг от друга расстоянии: Новгород принял было сторону князя старицкого против Елены.
Затем, в правление Елены следовали войны с Литвою, Крымом и Казанью. Насколько она лично руководила всеми этими делами – трудно сказать. Но несомненно, инициатива ее и влияние на бояр подкреплялись непосредственным влиянием и даже самовластием ее любимца Овчины-Телепня: помимо него и помимо Елены не проходило ни одно важное дело – все сосредоточивалось у Овчины, как у нравственного центра.
На Елене же, вмёсте с малолетним сыном, лежало и внешнее представительство, как на государыне.
Так, когда начались смуты в Казани и задумано было усмирение и покорение этого царства, Едена решилась освободить из заточения бывшего казанского царя хана Шиг-Алея, который еще со времени покойного великого князя сидел в московском полону на Белоозере, с своею женой.
Шиг-Алея освобождали затем, чтоб посадить опять на казанский престол и сделать послушным орудием Москвы.
Замечателен прием Шиг-Алея у Елены. Освобожденный из ссылки Шиг-Алей просил позволения представиться великому князю и правительнице. После представления у маленького Ивана, Шиг-Алей явился к его матери. Так как это было зимой (9 января 1536 г.), то казанский царь подъехал к дворцу Елены в санях. Его встретили у саней бояре с дьяками. В сенях встретил сам великий князь с боярами. Елена принимала его при такой обстановке, при какой обыкновенно принимали послов: она окружена была боярынями; по сторонам сидели бояре.
Шиг-Алей, войдя в палату, ударил челом в землю.
– Государыня великая княгиня Елена! – обратился к правительнице казанский царь с своею, замечательною по наивной простоте, речью: – Взял меня государь мой, князь Василий Иванович, детинку малого, пожаловал меня, вскормил как щенка и жалованьем своим великим жаловал меня как отец сына, и на Казани меня царем посадил. По грехам моим, казанские люди меня с Казани сослали, и я опять к государю своему пришел: государь меня пожаловал, города дал в своей земле, а я ему изменил и во всех своих делах перед ним виноват. Вы, государи мои, меня, холопа своего, пожаловали, проступку мне отдали, меня, холопа своего, пощадили и очи свои государские дали мне видеть. А я, холоп ваш, как вам теперь клятву дал, так по этой своей присяге до смерти своей хочу крепко стоять и умереть за ваше государское жалованье, так же хочу умереть, как брат мой умер, чтоб вину свою загладить.
