Когда расстояние между нами сократилось метров до пяти, я остановил коня и спросил:
— Возвращаетесь от эдуев?
— Да, — опешив немного, ответил после паузы суессионский вождь.
— Значит, мы обогнали вас, — сказал я извиняющимся тоном, толкнув шпорами коня, чтобы медленно шел вперед. — У нас печальная новость: Думнорикс умер.
— Как умер?! — ахнул суессион.
— Поехал охотиться на кабанов, копье сломалось, и вепрь распорол ему бок, — рассказал я, приблизившись к нему вплотную. — Сам я не видел, подробностей не знаю. Успели привезти его домой, там и умер. Меня сразу послали вдогонку за вами.
Что-то в моих словах насторожило его, потому что спросил:
— Сколько дней назад это случилось?
— Какая разница! — беспечно молвил я, схватив левой рукой повод коня суессиона, а правой выхватив саблю и приставив ее острие к горлу вождя.
Мои воины сразу накинулись на его свиту. Бой продолжался несколько минут. Кельты не приучены нападать внезапно и, тем более, из засады. Им надо раскачаться, пооскорбляв друг друга, разгневаться. Мои подчиненные уже избавились от этих дурных привычек, поэтому начали убивать сразу. Все двенадцать врагов полегли, в ответ лишь легко ранив трех моих воинов.
С пленного сняли доспехи, связали руки за спиной, надели на голову мешок, из которого перед этим вытряхнули жалкие пожитки одного из его свиты, посадили на другую лошадь, гнедую и поплоше. Своих раненых перевязали. Чужих убитых обшмонали и отволокли в лес. И двинулись дальше знакомой уже дорогой.
Теперь нам трудно выдавать себя за наших врагов, поэтому, во избежание ненужных встреч, впереди и позади метров за двести-триста скакали дозоры из трех человек. В авангарде колонны двигались две декурии, в центре — раненые, пленный и трофейные лошади с приобретенным барахлишком, в арьергарде — третья декурия. Дважды мы прятались в лесу, пропуская вражеские отряды. В одном было сотен пять, во втором больше тысячи. К реке Аксона добрались ночью, но ждать рассвета не стали, переправились сразу, благо луна светила ярко. На противоположном берегу, на дружественной территории, спалось крепче.
25
Когда я зашел в шатер, Гай Юлий Цезарь рассматривал золотую статуэтку копейщика. Я слышал, что у командующего армией нездоровая тяга к драгоценным вещицам. Теперь вот увидел, с каким восхищением он любуется безделушкой.
— Ты ведь у нас наполовину грек? — произнес Гай Юлий Цезарь. — Что скажешь об этой статуэтке метателя копья? Говорят, ее сотворил знаменитый греческий скульптор Мирон четыреста лет назад.
— Можно посмотреть? — попросил я.
— На, но только не урони! — отдавая, потребовал он.
Я повертел ее, разглядев со всех сторон, после чего вернул, снисходительно улыбнувшись.
— Что тебе не понравилось?! — удивился Гай Юлий Цезарь.
— Это римская подделка, — ответил я.
— С чего ты взял? — спросил он.
— Во-первых, греки изображали лицо обобщено, идеального, красивого человека без изъянов, а у этой очень индивидуальное, причем с морщинами на лбу. Во-вторых, греки любили движение, а здесь привычная римлянам статика. В-третьих, греки не стеснялись обнаженного тела, тем более, у спортсменов, которые занимались только голыми, не стали бы драпировать его ниже пояса, что привычно для вас. В-четвертых, и это главное, судя по весу, она не из чистого золота; скорее всего, это свинец, покрытый позолотой, чего греки никогда не позволяли себе, считали мошенничеством, — прочитал я короткую лекцию по истории искусства, услышанную в предыдущую эпоху от грека, купленного мною вместе с имением под Кадисом, которого отпустил на волю с условием, что будет обучать моих детей.
— Хочешь сказать, что греки никогда не смешивали металлы?! — не поверил командующий армией.
— Они могли сделать из электрона, сплава золота и серебра, но это был именно сплав, о чем заказчик или покупатель знал, а в этой подделке свинец выдают за золото, которое только сверху, — объяснил я и посоветовал: — Поковыряй подставку снизу и увидишь, что под тонким слоем золота находится другой, дешевый металл.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Пренебрежительно швырнув статуэтку на стол, заваленный папирусами, Гай Юлий Цезарь сердито бросил:
— Лучше я проковыряю дырку в теле жулика, который пытался обмануть меня! — после чего спросил зло, будто я и есть этот проходимец: — Ты нашел лагерь белгов?
— Конечно, — ответил я. — Они в шести переходах от нас. Может быть, уже ближе, потому что мы ехали три дня. Их примерно восемьдесят тысяч, но постоянно прибывают новые отряды.
— Ты точно видел их лагерь? — тоном, каким учитель спрашивает лживого двоечника, задал он вопрос.
— Даже был на краю его, — сообщил я. — Догадываясь, что ты не поверишь мне, взял в плен одного из вождей суессионов и привез сюда. Можешь допросить его. Кстати, он возвращался с переговоров с Думнориксом. Возможно, у тебя в тылу зреет заговор.
— Я подозревал об этом! — сердито бросил командующий армией. — Когда вернусь в Бибракту, отрублю голову этому неблагодарному мерзавцу! И на этот раз его не спасет заступничество старшего брата!
— Я бы не спешил. Казнить никогда не поздно, но, как только ты сделаешь это, появится другой заговор, о котором узнаешь слишком поздно. Лучше делать вид, что тебе ничего не известно, и при этом завести осведомителя в ближнем окружении Думнорикса. Наверняка рядом с ним есть челочек, которому очень нужны деньги или жаждет мести, — подсказал я. — Могу помочь найти такого.
Мигом сменив гнев на милость, Гай Юлий Цезарь гмыкнул, улыбнувшись, и огласил вывод:
— Ты слишком умен и образован для простого воина!
— Матушка хотела, чтобы стал художником или, на худой конец, учителем, но я не оправдал ее надежды, — признался я, не сильно соврав, потому что моя мать хотела, чтобы я стал простым советским инженером — героем анекдотов о неудачниках, над которым тогда смеялись все идейно неблагонадежные, а таких было большинство, граждане СССР.
— Наши матери всегда хотят от нас невозможного! — искренне согласился он.
— Надеюсь, это не скажется на награде за поимку важного пленника?! — задал я вопрос.
— Не сомневайся, я умею награждать заслуживших, — пообещал командующий армией.
— Только не древнегреческими статуэтками! — не удержался я от подколки.
Гай Юлий Цезарь весело загоготал.
— Ты грек, а не галл! — объявил он, отсмеявшись, и приказал: — Скажи, чтобы привели пленного и переводчика, а сам можешь идти отдыхать.
26
Римская армия отправилась в поход на следующее утро. Мы переправились через реку Аксон и расположились на холме неподалеку от деревянного моста, в восьми милях (примерно двенадцать километров) от Биракса, самого северного города ремов. Название города похоже на название столицы эдуев, поэтому, когда слышу его, у меня чувство, схожее с дежавю. Каструм был ориентирован с северо-востока на юго-запад. С юга его прикрывал обрывистый берег реки, с востока — вершина холма, поросшая деревьями и густым кустарником. С трех сторон, кроме южной, был вырыт ров шириной пять с половиной метров и насыпан вал высотой три с половиной. На запад и север холм спускался полого к заболоченному участку, из которого вытекал широкий ручей и впадал в реку ниже моста. Видимо, на этом склоне собирался сразиться с белгами Гай Юлий Цезарь, поклонник тактики своего родственника Гая Мария. Осталось только заманить их сюда и заставить нападать строго с запада, вверх по склону. На левом берегу реки для охраны моста оставили шесть когорт под командованием легата Квинта Титурия Сабина, чтобы враги не перерезали путь снабжения нашей армии.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
По окончанию сооружения и обустройства каструма Гай Юлий Цезарь построил на форуме большую часть армии и торжественно вручил мне десять тысяч сестерциев — награду за пленника. Тысячу триста я взял себе и по три сотни раздал своим подчиненным. За трофейных лошадей, оружие и доспехи мы получили намного больше, но и этой добавке порадовались. Кому-то за такую сумму надо корячиться год, а то и два.
