— Здравствуй, бабушка Кутханга! — подойдя к старухе, почтительно приветствовал ее юноша.
— Здравствуй, здравствуй, Безрукая Репка! Давай сюда шкуры, да не вздумай и близко подходить к моему вигваму — еще обрушишь. Чайак, я ж тебя просила…
Девки покатились со смеху. Одна Цыйн — маленькая, тоненькая, хрупкая, с продолговатыми сияющими глазами — на этот раз не смеялась. Лишь вздохнула, с завистью посмотрев на подруг — у тех, у каждой, в волосы были вплетены птичьи перья — гусиные, утиные, какие угодно — подарки женихов-ухажеров. У одной Цыйн таких перьев не было. Пока не было… Украдкой взглянув на девушку, Кав-ак перехватил ее взгляд. Улыбнулся. Ничего, Солнышко в дымке, будут и у тебя птичьи перья. Зря, что ли, насторожены силки в лесу? Правда, уже темнеет — ну да ничего, до захода солнца можно успеть. Зато как обрадуется Цыйн!
— Вот они, Олег Иваныч! — Ваня показал рукой на силки, растянутые меж ветками, в которых уже билась какая-то крупная птица. Интересно были расставлены силки, необычно, словно бы украдкой. Спрятаны меж ветвями — если не знаешь — ни за что не заметишь с тропинки, как ни вглядывайся. Как только Ване на глаза попались?
— Случайно, — пожал плечами тот. — Я на дерево влез, листьев нарвать, тут их и увидел.
Олег Иваныч задумался. Выходит, и в самом деле недалеко селенье тлинкитов. Однако зачем так тщательно прятать силки? Неужели, кроме индейцев, на острове живет кто-то еще? Или — от своих же спрятаны? И, что характерно, нигде рядом нет других ловушек. Может, на определенную птицу ставлены? Может. И раз тайно, может, имеет смысл подождать охотника? Он явно должен бы прийти за добычей один — иначе зачем силки прятал?
— Ну да, Олег Иваныч! — усмехнулся Гриша. — Придет он, как же! Ну, кто ж будет тащиться на ночь глядя?
И в самом деле — смеркалось. Нет, еще было далеко до ночной темноты, отнюдь не непроглядно черной в этих широтах. Так, чуть смурнее стало в лесу, да вершины холмов окрасились алым светом заходящего солнца. Небольшой ветерок, порывы которого явственно чувствовались днем, совсем стих — даже листья не шевелились. На узкую лесную тропу легли длинные черные тени.
— Ну, вы идите с Ваней, — обратился Олег Иваныч к Геронтию. — А мы тут посидим. Глядишь, кого и высмотрим.
Лекарь кивнул, как всегда подтянутый, строгий, с аккуратно подстриженной темной бородкой. Ваня сверкнул глазами, видно, тоже хотел напроситься в засаду, но, увидев укоризненный взгляд Геронтия, лишь тяжело вздохнул. Понимал уж — не маленький — нечего спорить по пустякам с господином адмиралом.
Простившись с друзьями, Олег Иваныч и Гриша, подстелив травы, скрытно расположились в кустарнике, так, чтобы в случае чего быстро перекрыть тропку.
— Увидим кого — хватать не будем, — шепотом инструктировал Олег Иваныч. — Просто поглядим, какого он там племени. Да и, если представится такая возможность, проследим до селения — вряд ли они выставляют посты со стороны леса, скорее уж с моря стерегутся.
— А может, с собой? Там допросим.
Воевода покачал головой:
— На каком языке, интересно? Навряд ли местные знают латынь. И еще не факт, что все понимают русский. Впрочем, посмотрим.
Гриша лишь расстроенно покачал головой — вряд ли вообще тут хоть кто-нибудь появится. Скорее всего, устал Олег Иваныч по ручью в зарослях пробираться, а признаваться не хочет, вот и придумал засаду — полежать отдохнуть на травке. А чего ж не отдохнуть? Гриша и сам вымотался. С хрустом потянулся, вытянул уставшие ноги, обернулся к Олегу Иванычу что-то сказать… И тут же получил по шее.
— Тихо! — сквозь зубы прошептал адмирал-воевода. — Смотри.
Меж деревьями, на фоне закатного неба показалась тонкая фигура молодого индейца в широкой набедренной повязке из расшитой бисером выбеленной оленьей шкуры. Он шел, не таясь, размахивал руками, подпрыгивал, раскачиваясь на толстых ветках деревьев, даже напевал про себя что-то. Особенно громко — когда обнаружил попавшую в силки птицу.
— А ведь наша — песня-то! — возбужденно прошептал Гриша. — Новгородская! Хватаем его, Олег Иваныч, по всему — один он.
Олег Иваныч и сам понимал, что случай удобный. Но, может, не хватать сразу, может, лучше проследить?.. Нет, для слежки слишком темно, да и местность индеец знает лучше. Значит — хватать. Тем более, тлинкит знает русский, песню новгородскую поет. Впрочем, в песнях Олег Иваныч не разбирался. «Лед Зеппелин» от «Бони М» еще мог отличить, а вот другие какие тонкости… Ну, раз Гриша сказал, что песня наша, — значит, наша.
Приятели переглянулись. Бесшумными змеями подползли к тропе с двух сторон. И, как только молодой индеец с подвешенной к поясу птицей подошел ближе, разом вскочили… Тот даже пикнуть не успел!
— Ну, вот. — Олег Иваныч вытер пот со лба. — Теперь допросим на базе, а с утречка нагрянем, пощупаем местных людишек.
— Иваныч, — повернулся к нему Гриша. — Где допросим?
— Да на ба… Тьфу ты. На корабле, в общем.
Старая, похожая на облезлую ворону Кутханга аккуратно разложила в вигваме принесенные с собой шкуры. Те, что дал Чайак. Хорошие шкуры, почти не дырявые. Довольно похлопав по шкурам рукой, Кутханга повернулась к пленнице. Нагая черноволосая девушка с белой кожей лежала у дальней стены вигвама со связанными за спиной руками. Кутханга зажгла светильник и провела рукой по спине пленницы. Кожа теплая, гладкая. Действительно, красавица. Не дурак Чайак, хорошо глаз положил. Дурак в другом — зря доверил пойманную старухе Кутханге. Еще по весне, с праздника-палвая, обещала Кутханга старой подруге женить Чайака на девушке по имени Тыйс — Лунная Голова. Да, конечно, не шибко-то красива Тыйс, но уж и не как «обглоданный сивуч», зря так говорят охальники. И не сказать, чтоб очень работяща Тыйс, но ведь и не ленива. Главное ее достоинство в другом — приходилась она родной племянницей главному шаману рода Морских Выдр Ахучину. Большой вес имел Ахучин в роде, многие его побаивались. А для Тыйс этот жестокий шаман был просто дядькой. А дядя — это всем известно — первейший родственник, куда как ближе отца. Знал о том и старый вождь Котлеах — отец Красного Орла — Чайака. И идею Кутханги молчаливо поддерживал. В принципе-то, и сам Чайак ничего не имел против. Ну, не красивая жена, и что? Зато с большими родственными связями. А для красоты можно и наложниц иметь или младших жен. Все бы хорошо, не привези Чайак чужую красавицу. И ладно бы, просто так привез — так и женой уже объявить успел — о том, кому надо, быстро донесут Морским Выдрам. И дернули же Чайака злобные оборотни отправиться на разведку в плавучее селение белых. Сначала б на Тыйс женился, а уж эдак месяца через два, ближе к зиме, и завел бы наложницу, ежели уж так хочется. А так… Ой, неладно получается. Как бы не обиделся Ахучин. А ведь так все хорошо складывалось. И главное, кроме приглашения на свадебный пир почетной гостьей, получила б Кутханга от Ахучина несколько красивых вытканных покрывал из волокон агавы, привезенных из далеких южных стран, где поклоняются кровавым богам. Такие покрывала много на чего обменять можно. Кутханга уже давно придумала — на что. И вот — такая неудача.
— Мхх! — злобно скривившись, ведьма сильно пнула пленницу в бок. Та даже не застонала, бросив презрительный взгляд на страшную исходившую злобой старуху.
Не понравился Кутханге такой взгляд. Ишь, зыркает, змея… Змея… Змея? А может, отравить эту тварь? Ну, змеиного яда, пожалуй, не найдется в наличии, а вот сок ядовитой ящерицы, сваренной с еловыми шишками, — то, что надо. Очень хорошее средство от ломоты в суставах — у старой Кре, жены вождя Котлеаха, еще должно бы остаться немного. Главное — яд ящерицы не надо вливать в рот — можно чуть надрезать кожу да втереть. Кутханга улыбнулась — впрочем, эта жуткая гримаса вряд ли сильно напоминала улыбку — и, плюнув в девушку, выбралась наружу. Главное, чтоб Чайак ничего не заподозрил.
Они разговаривали с пленным уже около двух часов. Олег Иваныч, Геронтий, Гриша. И все без толку. Индеец — впрочем, видом он больше походил на русского — светловолосый, светлокожий, да и волосы не такие черные, как у местных. И очень молод. Все слова тлинкит игнорировал, словно бы не слыша, и лишь презрительно щурился. Олегу Иванычу уж очень не хотелось бы прибегать к пыткам, но, видимо, такой момент наступил. Геронтий вопросительно посмотрел на него. Адмирал-воевода кивнул, и лекарь удалился в свою каморку. За инструментами.
Молодой индеец сидел в резном полукресле спиной к двери. Руки его были привязаны к подлокотникам.
— Зря ты не хочешь разговаривать с нами, — вздохнул Олег Иваныч. — И не притворяйся, что не понимаешь. Пойми, мы не враги твоему племени, мы лишь хотим освободить нашу девушку, которую вы украли. Если ты не скажешь, где она…
Скрипнула дверь, и пленник вздрогнул. Видно было, что он хорошо понял, куда и зачем пошел Геронтий, и теперь готовился к худшему. Олег Иваныч внимательно наблюдал за ним. Сглотнув слюну, тлинкит обернулся назад. В глазах его вдруг вспыхнул ужас. Неужели до такой степени его напугал приход Геронтия? А где же хваленая индейская выдержка? Олег Иваныч усмехнулся… однако… Однако молодой индеец смотрел вовсе не на Геронтия. Взгляд его светлых широко раскрытых глаз был прикован к золотой статуэтке, висевшей на стене у двери каюты. Статуэтке неведомого страшного бога.
