Ю.Л. Например?
Д.Д. Ну, например, я не рассказал тебе о том, что существует запрет смешивать мясные и молочные продукты. В этом запрете тоже есть много нюансов. В соответствии с одним из законов Торы, наши мудрецы постановили, чтобы мы не готовили вместе мясо и молоко или птицу и молоко — скажем, не тушили цыплят в сливочном соусе и не жарили мясо на сливочном масле. Мало того, мы не должны смешивать даже минимальное количество мясного с молочным: не должны есть одновременно мясные и молочные продукты и не есть одни после других; это можно сделать только через определенный промежуток времени. Поэтому, съев мясо, евреи обычно делают перерыв перед приемом молочной пищи — от часа до шести часов, в зависимости от местных обычаев. Нам запрещено готовить мясо в кастрюлях, используемых для приготовления молочных продуктов, и наоборот, а также использовать для мясного и молочного одни и те же тарелки и приборы. Поэтому мы обычно держим два набора столовой посуды и приборов, кухонной утвари, чтобы использовать их раздельно, разные губки для мытья посуды.
Ю.Л. Так я и думал.
Д.Д. Только не бойся, все не так сложно: эти правила соблюдают тысячи и сотни тысяч евреев. Но ты, кажется, к ним не относишься.
Ю.Л. Нет, вы ошибаетесь. Я еще в школе перестал есть мясо. Я строгий вегетарианец. Так что моя еда кошерна по определению.
Д.Д. Ну что ж, хорошо, только все равно надо быть внимательным, когда покупаешь сыр и все такое. Да и в полуфабрикаты порой добавляют жир. Но если ты вегетарианец, то должен понимать, почему именно практика кашрута так сильно повлияла на еврейское сознание. Ведь факт есть факт — мы не просто рассуждаем о кашруте: даже евреи, которые не слишком соблюдают Алаху, нередко придерживаются диетических законов. И пусть это только мои догадки, но я отчасти знаю почему.
Ю.Л. А скажите откровенно, вам не кажется, что большинство людей механически делают то, что привыкли делать? Или же у них есть стремление превзойти других, быть первым? Сколько раз я слышал: «Другие думают, что этот продукт кошерный, а я к нему даже не притронусь!»
Д.Д. Боюсь, даже евреи подвержены желанию «быть святее папы»; иные действительно находят удовольствие в том, чтобы «еще строже» соблюдать законы на основе воображаемых предписаний, которых на самом деле не существует. Но при всем том, думаю, есть что-то очень позитивное в отношении самых обычных евреев к кашруту — хотя бы и не в контексте нашей Алахи. Фактически кашрут отвечает самой сути иудаизма. Но чтобы понять это, нужно поговорить о кдуша, святости, и той роли, которую она играет в нашей жизни.
КДУША
Д.Д. Слово «кадош» обычно переводится на русский как «святой», но его ивритский смысл гораздо яснее и точнее. Кадош несет в себе оттенок «отделенности», «особости». Так, Шабат называют Шабат кодеш («Шабат святости», «святой Шабат»), поскольку это особый день, отделенный от других. Точно так же выделенная часть урожая, которую откладывали для священных целей, называлась «кадош», «особой» — ее не полагалось использовать обычным образом и требовалось особенно тщательно оберегать от соприкосновения со всем нечистым. По сути дела, свойство «особости» было присуще всему, что имело отношение к Иерусалимскому храму. Ведь сам Храм был святым местом, отделенным от всего окружающего и огражденным от всего нечистого. Не случайно на иврите он называется «Бейт а-микдаш» или «а-микдаш», «святое место». Это понятно?
Ю.Л. Да.
Д.Д. Тогда тебе должно быть ясно, что понятие «святости» тесно связано с понятием «чистоты». Все нечистое не может соприкасаться с кадош. Наши мудрецы употребляли тот же корень, «к-д-ш», чтобы выразить идею очищения, омовения. Например, коен омывал кидеш, руки и ноги, прежде чем войти в контакт с чем-то кадош. Способ очищения зависел от того, каким образом человек стал нечист: ведь есть различные степени нечистоты и можно по-разному стать нечистым — например, соприкоснувшись с мертвым телом или разными нечистыми веществами.
Ю.Л. И это также связано с кошерной едой?
Д.Д. Начнем с того, что диетарные законы, о которых я тебе говорил, исходят из идеи «чистоты»: некоторые животные считались «чистыми», тахор, и соответственно годными к употреблению в пищу. Если их правильно забить и приготовить, они будут кошерными. Еда, по сути дела, — одна из немногих сфер еврейской жизни, в которой идея «чистоты», строго говоря, остается актуальной.
Ю.Л. А почему так?
Д.Д. Потому что идея «чистоты» и святости прежде всего связана с Храмом, Бейт а-микдаш, и со всем, что там происходило. Когда Храм был разрушен, большая часть храмовых установлений, касавшихся служителей и жертвоприношений, потеряла актуальность.
Ю.Л. За исключением пищевых запретов.
Д.Д. Запрет на некошерную еду сохранился, и можно сказать, что с течением времени пищевые запреты стали строже.
Ю.Л. А почему?
Д.Д. К этому я и веду. Понимаешь ли, святость и чистота действительно играют в нашей религии важнейшую роль, даже если самого Храма, некогда сердцевины еврейской жизни, больше нет. Та огромная власть, которую имеют над нами законы кашрута — даже если порой всему прочему не уделяется внимания, — свидетельствует о чем-то очень глубоком в нашей душе, о чем-то таком, что большинство евреев порой не осознают. Это внутренние поиски кдуша, принимающие очень простую форму — приверженности правилам кашрута.
Ю.Л. И каким образом?
Д.Д. Начнем с того, что тебе нужно получить телесное ощущение чистоты и святости, вернее (само по себе оно может быть тебе знакомо), прийти к пониманию того, что такое ощущение есть часть кдуша. Ведь кадош — это прежде всего телесное. Если что-то считалось кадош, необходимо было защищать его от соприкосновения с нечистым. А когда ты сам оказывался в состоянии нечистоты, то для очищения требовалось не прочесть какую-то молитву, а окунуться в микве — бассейне с водой, взятой непосредственно из естественного источника, или же в водоеме с проточной водой. Подобным же образом, когда левитов посвящали на службу в Храме, они не только опрыскивали себя очистительными водами, но и выбривали все тело, начиная новую телесную жизнь. Потом они стирали одежды и надевали все чистое.
Точно такая же телесная составляющая присутствует и в кашруте. По-моему, вегетарианец должен понять это. Потому что вместо обычного поглощения любой пищи ты руководствуешься определенными правилами, различаешь еду; в итоге само это действие меняет свой характер — разве не так? В известном смысле, подчиняясь пищевым предписаниям, ты очищаешь себя изнутри, как в бассейне ты очищаешь свое тело, — а уж здесь физическое ощущение чистоты неоспоримо. Ведь именно угроза нечистоты — в эпоху Храма это было соприкосновение с нечистым или же, в смысле кашрута, угроза вкушения чего-то нечистого — требует постоянного внимания, даже настороженности. С годами это входит в привычку, становится твоей второй натурой. Поэтому мне кажется, что наша приверженность к кашруту в конечном счете — явление телесное, точнее, сочетание конкретной телесности с нетелесным, — что и составляет суть кдуша.
Ю.Л. Что вы имеете в виду?
Д.Д. Да нечто очень простое: телесное состояние кдуша в Торе достигается при помощи нетелесного. Представь себе состояние чистоты, как я его описал — когда ты чувствуешь вокруг ограждающий тебя ореол, — и вдруг этот ореол становится проницаемым, рассеивается, не только вследствие внешней телесной нечистоты, но и осквернения изнутри. Великий принцип Торы «хождение в святости» достигается не только тем, что ты избегаешь телесной нечистоты, но и нравственной. Как велит Тора: «Кдошим тихью…» («Будьте святы, ибо свят Я, Г-сподь, Б-г ваш»), И за этим повелением в книге Ваикра следует список нечистых вещей, которых следует избегать, — одни из них вполне телесные; другие, как я сказал, связаны со словами и даже мыслями.
Ю.Л. Но разве «Будьте святы, ибо Я свят» не просто еще один пример того, что называют imitatio Dei, когда человек обязан подражать Б-гу?
Д.Д. Я слышал такое определение, но не думаю, что оно отражает суть дела, по крайней мере, в данном случае. Скорее здесь действует, как выражаются наши мудрецы, клаль гадоль, великий главенствующий принцип всей нашей Алахи, и его нужно воспринимать самым конкретным образом. Как кадош Б-г и дом Его, Храм, так надо быть защищенным от всех и всего, находящегося в состоянии нечистоты. Тора велит, чтобы мы, обычные евреи, шествовали по жизни отделенными, огражденными от нечистоты — и не только в смысле физического контакта с нечистым, но и от нечистых поступков, даже нечистой речи.
