Я подумал, что он посчитает ее предложение чистым подхалимажем и обидится за столь явную попытку манипулировать им. Конечно же, я ошибся. Она сделала идеальный ход.
В свете фонарей я увидел, как глаза Панчинелло затуманились. Он прикусил нижнюю губу.
— Как это приятно. Вы такие добрые. Мой отец, великий Конрад Бизо, так обрадуется, узнав, что внука Руди Тока назвали в его честь.
На такой ответ Лорри отреагировала улыбкой, за право нарисовать которую Леонардо да Винчи, не колеблясь, отдал бы левую ногу.
— Тогда для полного счастья нам с Джимми будет не хватать только одного: твоего согласия стать крестным отцом нашего первенца.
Когда находишься в присутствии принца безумия, безопасность можно обрести, если такое вообще возможно, прикинувшись членом того же королевского семейства.
Панчинелло вновь прикусил губу, прежде чем ответить:
— Я понимаю обязанность, которая ляжет на меня. Я стану защитником маленького Конрада. Если кто-то попытается причинить ему вред, пусть пеняет на себя, потому что ему придется иметь дело со мной.
— Ты и представить себе не можешь, как покойно становится матери после таких слов, — промурлыкала Лорри.
Более не приказывая нам, скорее обращаясь за помощью к друзьям, он попросил подкатить ручную тележку к парадным дверям. Я толкал тележку, Лорри освещала путь фонарем.
Панчинелло следовал сзади, с фонарем в одной руке и пистолетом в другой.
Мне не хотелось оставлять его за спиной, но выбора не было. Попытайся я возразить, настроение его могло кардинально перемениться.
— Знаешь, в чем ирония судьбы? — спросил он.
— Да… я тревожился из-за того, что мне нужно зайти в химчистку.
К моей трактовке иронии судьбы он не проявил ни малейшего интереса.
— Ирония вот в чем. Клоун я никакой, зато без труда могу ходить по натянутой струне. И на трапеции чувствую себя как дома.
— Ты унаследовал талант матери, — Лорри сделала очевидный вывод.
— И тайком немного потренировался, — признал он, когда мы прошли из кухни через кладовую в большую столовую. — Если я бы смог потратить на эти тренировки хотя бы половину того времени, что ушло на клоунаду, то стал бы звездой.
— Ты молод, — напомнила Лорри. — Еще не поздно.
— Нет. Даже если бы я продал душу за такой шанс, то не смог бы стать одним из них, не смог бы стать воздушным гимнастом. Виргильо Вивасементе — живой бог воздушных гимнастов и знает их всех. Если бы я начал выступать, он бы услышал про мои успехи. Приехал бы, чтобы посмотреть на меня. Узнал бы во мне мою мать и приказал бы меня убить.
— Может, наоборот, раскрыл бы тебе объятья, — предположила Лорри.
— Никогда. Для него моя кровь замарана. Он приказал бы меня убить, расчленил, замариновал бы мои останки в бензине, сжег, помочился на золу, собрал мокрую золу в ведро, отвез на ферму и вывалил в навозохранилище.
— Может, ты преувеличиваешь его злодейство, — заметил я, когда узким коридором мы вышли в более широкий.
— Он такое уже делал, — заверил меня Панчинелло. — Он — зверь в образе человеческом. Заявляет, что ведет свой род от Калигулы, безумного императора Древнего Рима.
Повидав Панчинелло в деле, я не собирался оспаривать такое, на первый взгляд фантастическое, генеалогическое предположение.
Он вздохнул.
— Вот почему я решил посвятить себя мести. Воздать врагам моего отца по заслугам.
Из холла парадная лестница, украшенная гранитными скульптурами, вела на второй этаж. Стенные фрески и мозаики на полу изображали мифологические сцены.
Лучи фонарей создавали иллюзию движения, словно запечатленные на фресках и в мозаике фигуры жили в двухмерном мире точно так же, как мы — в трехмерном.
Голова у меня начала идти кругом, но причину следовало искать не в мельтешении световых лучей, а в отсроченной реакции на двойное убийство на кухне. Кроме того, не давало покоя собственное предчувствие. Я не забывал о том, что Лорри могли убить, и мне оставалось только гадать, а не здесь ли раздастся роковой выстрел.
Во рту у меня пересохло. Ладони вспотели. Мне хотелось съесть хороший эклер.
Лорри сжала мою правую руку. Ее тонкие пальцы были холодны как лед.
Подойдя к одному из окон, что находились по обе стороны парадных дверей, Панчинелло выключил фонарь, раздвинул тяжелую портьеру, оглядел ночь.
— На площади ни огонька.
Таймеры в подвале дворца вели неумолимый отсчет. Хотелось бы знать, сколько оставалось времени до того момента, когда дворец взлетит на воздух и погребет нас под обломками.
Словно прочитав мои мысли, Панчинелло вернул портьеру на место и повернулся к нам:
— У нас чуть больше семи минут, но это все.
Он включил фонарь, положил его на пол, достал из кармана пиджака ключ от наручников, подошел ко мне.
— Я хочу, чтобы ты скатил тележку по ступеням на тротуар и подкатил ее к заднему борту желтого микроавтобуса, который припаркован практически напротив парадных дверей.
— Конечно, нет проблем, — ответил я, скривился, услышав в собственном голосе нотки покорности. Но я, конечно же, не мог сказать: «Выкатывай ее сам, клоун».
Когда он размыкал стальное кольцо на моем запястье, я подумал о том, чтобы попытаться вырвать пистолет из его руки. Но что-то в его теле подсказывало мне, что он ждет от меня такой реакции и ответ будет жестким и эффективным.
Если Лорри было суждено умереть от пули, именно мои необдуманные действия могли привести к ее гибели. Поэтому я решил дожидаться более удобного момента и не предпринял попытки завладеть пистолетом.
Я ожидал, что Панчинелло освободит и Лорри, но вместо этого он ловко защелкнул освободившееся кольцо наручников на своем правом запястье и перекинул пистолет в левую руку. Судя по той уверенности, с которой он держал оружие, выходило, что обеими руками он владеет в равной степени.
Глава 20
Он приковал Лорри к себе.
Я видел, как это произошло, но мне потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать случившееся. Мне не хотелось верить, что наши надежды на выживание так внезапно и резко уменьшились.
Скованные одной цепью, мы с Лорри могли бы попытаться обрести свободу, оказавшись на улице. Теперь же она стала его заложницей не только для того, чтобы приструнить полицейских, если б они таки появились на горизонте. Тем, что ей никуда от него не деться, он и меня держал на коротком поводке.
Что же касается меня… Панчинелло уже решил, что может избавиться от меня, если события примут неугодный ему оборот.
Тот факт, что он приковал к себе Лорри, ставил под вопрос искренность обещаний, которые он дал нам. Так что теперь выстрелы могли загреметь скорее раньше, чем позже.
Следовательно, ни Лорри, ни мне не следовало показывать, что его поведение кажется нам странным. Но для этого нам предстояло продемонстрировать наивность новорожденных.
Вот мы и улыбались, словно это были лучшие минуты в нашей жизни.
Улыбка Лорри напоминала улыбку участницы конкурса «Мисс Америка», когда ведущий задавал особенно каверзный вопрос: «Мисс Огайо, вы видите щенка и котенка, играющих на железнодорожном полотне. Поезд приближается, и у вас есть время спасти только одного из них. Кого бы вы обрекли на ужасную смерть, щенка или котенка?»
И мои губы растянулись, словно их подвесили к бельевой веревке и закрепили прищепками на концах. Пожалуй, широтой улыбки я тоже мог посоперничать с Мисс Огайо.
Я открыл одну из дверей и выкатил тележку на крыльцо.
Холодный, пахнущий хвоей воздух превратил пот на шее в ледяную пленку.
Луна еще не встала. Сквозь редкие разрывы в облаках до земли доходила лишь малая часть звездного света.
Ни одного огонька не светилось в парке, не горели уличные фонари. И здания вокруг площади стояли темные и молчаливые.
Огромные лиственницы, растущие между нами и мостовой, загораживали большую часть города, но сквозь ветви я видел желтые мигалки ремонтных грузовиков энергетической компании на Альпийской авеню, в полуквартале к северу от площади.
Панчинелло и Лорри вышли следом за мной на крыльцо.
Фонарь он оставил в доме. При столь слабом звездном свете я не мог разглядеть его лица.
Может, и хорошо, что не мог. Если бы разглядел, то прочел бы на нем то или иное безумное намерение и не знал бы, что же мне с этим делать.
Но я сожалел о том, что не вижу лица Лорри. Чувствовал только, что улыбка ее поблекла. Так же, как моя.
Десять ступеней отделяли крыльцо от тротуара. Выглядели они крутыми.
— Мне придется относить коробки в микроавтобус по одной или по две, — сказал я. — Дно тележки зацепится за ступени, и скатить ее не удастся.
— Не зацепится, — заверил он меня. — Для этого мы купили тележку с большими колесами. Она легко скатится вниз.
