— Все прошлое спиздили, — с ненавистью бормотал Назаров.
В банке он обменял рубли на гривны и повел Вадюху в пиццерию. Пока ждали заказ, позвонил Вике, договорился на вечер.
Снова заворчал: — Блять, вот что за жизнь?! Даже бабу не на что положить теперь!
— Не вопрос, братушка, выдам тебе двуспальный матрас надувной!.. — Вадюха специально повысил голос, чтобы их за соседним столиком услышали молодые девицы. Симпатичные, крепенькие кобылки. Когда-то они таких на раз раскручивали…
— А если Вика не приедет… — кинул подводку Назаров.
— То охуенную надувную Вику!..
Молодцевато рассмеялись. Кобылки, кажется, все расслышали, и отреагировали как надо, обернулись с усмешками.
Заказали триста грамм коньяку. Назаров выпил и повеселел. Вадюха на ходу сложил куплет на донимавший из динамиков попсовый мотив:
Обдрочу и одурачу,Поцелую и заплачу…Ла-ла-ла!..
Еще напевая, обратился к кобылкам: — Однажды вечером, вечером, вечером… Хотя мой триппер оставался недолеченным!.. Девчонки, какие планы?! Друг из Москау приехал. Успешный бизнесмен… — указал на Назарова, тот одарил чарующим взором — мол, вай нот, дамы, и успешный, и из Москау…
Кобылки гыгыкнули, залопотали между собой по-украински. От знакомства отказались и телефонов не дали.
— Да ну на хуй их, — Вадюха хмельно и благостно улыбнулся Назарову. — Чертихи западенские…
«Быстро его развезло, — отметил Назаров. — Это потому, что похудел… И курит много…»
Официант принес счет.
— А что, Назарыч, мы еще с тобой ничего! — хорохорился Вадюха.
— Мы ого-го, блять! — поддержал Назаров.
Вышли через стеклянную с зеркальными бликами дверь. Назаров разглядел у идущего впереди Вадюхи легкую плешь на макушке. Подумал: «Лысеет Вадюха», — и одновременно отразился сам — с пеликаньим подбородком, с двойной морщиной на лбу…
«Господи! — он ужаснулся. — Сорокалетние ебланы!..»
Настроение испортилось.
«Девятку» бросили в назаровском дворе — все равно завтра встречаться. Поехали на Алексеевку, к Вадюхе.
В троллейбусе их, наверняка случайно, толкнул юноша-гот: длинноволосый, бледнолицый, одетый в черные долгополые одежды. Вадюха для начала обратился к нему: — Жгучий брюнет! Извиниться не хочешь? — Затем пожестче: — Але! Девушка с татуировкой дракона!..
Гот молчал, презрительно отворачивался. Не отреагировал на: — Слышь, ты, София Ротару! С тобой говорят, онана!.. Вместе дружная страна!..
— Оставь его, — просил Назаров.
— Да заебал толкаться, цистит крашеный!.. Эй, цистит! Пизда свистит?!.
Чтоб предотвратить мордобой, Назаров вывел недовольного Вадюху на улице 23 Августа. Под предлогом, что еще в «Биллу» надо. Назаров накупил там гостинцев для Вадюхиных женщин — Светке и дочкам. Торт, конфеты. Ну, и еды понаряднее: икры красной, колбасы, сыра…
* * *
У Вадюхи дома все было по-прежнему. Как пять, как десять лет назад — бедная стабильность. Котенок появился — младшая дочь Настя месяц назад притащила.
— Рыжиком назвали, — недовольно сказал Вадюха. — Только он Срыжик, а не Рыжик. Срет и рыгает… — поймал котенка и поднял за беспомощную шкирку: — Видишь, какой глазастый? Прям Кот в Сапогах в 3D… Смотрел? Ладно, Рыжик, пиздуй… — Он опустил котенка на пол, и тот умчался прочь смешными сайгачьими подскоками.
Поговорили, обсудили планы на завтра. Стоило попытаться найти «китайцев» и стрясти долг.
— Не парься, Назарыч, вычислим, Харьков — большая деревня…
Вадюха, размякший от коньяка, сидел разложив грубые ладони с полупрозрачными янтарными мозолями. В пальцах коптила выхлопной гарью сигарета.
— Знаешь, что китайцы здесь делают? Настоящие, я имею в виду… Промышленным шпионажем занимаются. Для вида всяким говном торгуют — карандаши от тараканов, а сами по заводам, по заводам — что-где спиздить: схемы, чертежи… Выведают, скупят и в Китай свой съебывают… О, сигары кончились…
— Ты б это… — сделал осторожно замечание Назаров, — может, не стоит, после пневмоторакса? Легкие и так не в порядке, а ты дымишь…
— Не ссы, — беспечно успокаивал Вадюха. — Ничего мне не сделается. Проживу сто лет…
Назаров отправился в душ и прилег вздремнуть — в поезде ночи не было.
Пришла из школы Вадюхина младшая — такая же светленькая и тощая, как Вадюха. Назаров засобирался, Вадюха не отпускал, уговаривал «борща поточить». Смешное, из прошлого студенческого лексикона, слово — «поточить»…
Ну, поточили борща. Назаров захватил обещанный двухместный матрас, к нему увесистый, похожий на огнетушитель, насос и комплект чистого белья.
Поймал машину и вернулся в центр, на Пушкинскую.
* * *
В подвальном магазинчике набрал гору замороженной еды, вспомнил, что холодильника-то нет, и оставил только консервы с тунцом, яйца, нарезку сервелата, спагетти и банку с болоньезе. Купил мартини и минеральной воды. Подумал, что Вика наверняка бережет ладную свою худобу и шоколада не ест, но взял на всякий случай плитку французского черного, сыру подороже, груш дюшес, винограду. И пару йогуртов — Вика на ночь останется, чтоб было чем позавтракать.
Пришел домой и загрустил. Вика заканчивала работу в шесть. Еще собиралась заскочить к себе — переодеться и потом к Назарову. Договорились на восемь. В запасе было полтора часа.
Проверил книжные шкафы. Подписки выглядели нетронутыми: Пушкин, Лермонтов, Толстой, Достоевский, Чехов, Бунин. В двенадцатитомной челюсти Мопассана не хватало одного зуба, а в «Библиотеке современной фантастики» пропали Саймак, Буль, Гаррисон и Стругацкие…
Внизу, под книжными рядами, хранились пластинки. Слева — сказки, которые мама покупала маленькому Назарову. Справа — диски, которые Назаров приобретал подростком — рок-музыка. Из левой детской половины вытащил былую виниловую любимицу — «Алису в стране чудес». Двойной конверт был затерт, уголки смяты — шутка ли, малолетним Назаров прослушал «Алису» раз двести, наизусть выучил…
В груди хрустнула болезненная спичка. «А ведь мне уже сорок, — жалостливо подумал Назаров. — Полжизни позади».
«Я страшно скучаю, я просто без сил, — вспомнил и негромко затянул строчку из песенки Алисы, — и мысли приходят, меня беспокоя, чтоб кто-то куда-то меня пригласил, и я там увидела что-то такое…»
Одна за другой сломались мучительные спички. Из горячего неуправляемого глаза на скулу выкатилась слеза.
— Ни хуя себе! — вслух удивился эмоции Назаров и сунул пластинку на место.
Позвонила Вика: — Солнышко, я уже захожу в метро, буду через полчаса…
— Ок, жду, где обычно, — произнес Назаров взволнованным комковатым голосом.
Их заново Вадюха свел — четыре года назад. Именно в тот смутный период Назаров, подгоняемый кризисом, вернулся на родину.
Почти не лукавя, Назаров сказал: — Ты не изменилась, — пригласил вечером на ужин, за столом с первых минут выяснил, что мужа-то давно нет. Был июнь, они пошли в парк Шевченко, облюбовали в глуши скамейку. И на этой ночной скамейке Вика жарко укоряла Назарова, прильнув охающим задыхающимся ртом к его уху: — Котеночек!. Ну, разве так можно, без, ох… презерватива!..
Он ощутил, как внизу загудела настойчивой басовой струною похоть. Интересно, есть у Вики кто-то постоянный? Ведь не ждет же она Назарова, появляющегося раз в три месяца…
Убрал руку с напрягшейся ширинки, очнулся — надо бы еще ложе надувное подготовить… Матрас с виду был хорошим, синего цвета, покрытый мягким бархатистым пушком. Назаров туго накачал его, переодел в чистое подушки и одеяло. Ополоснул пару стаканов для мартини.
Помыл виноград и груши, разложил на тарелке…
* * *
Она появилась. Красивая, быстрая. Назарову было приятно, что окрестная публика у метро обратила на мелированную Вику внимание. А заодно и Назарова — ведь к кому попало не спешат яркие женщины в коротких юбках, в туфельках на немыслимой шпильке. Расправил плечи, выпрямился — чтобы не проиграть ростом рядом с высокой Викой.
В Назаровском детстве производились такие значки, когда одна картинка переливалась в другую. Колеблющиеся радость-неуверенность увидел Назаров. Сомневалась, понравилась ли?
Он двинулся к Вике навстречу, дважды бережно поцеловал в накрашенные губы.
— Соскучился, — сказал Назаров. — Очень.
Вика засияла: — Котеночек! — На секунду прижалась. — И я соскучилась… Ужасно… — Пожаловалась: — Мне кажется, я похожа на проститутку. Все так смотрят… В метро приставали. Милый, я не совсем поняла, что там, в квартире, украли?..
Назаров с готовностью начал выкладывать квартирные печали. Увлекся… Вдруг со смехом опомнился: — Я какой-то обворованный Шпак! Три магнитофона, три кинокамеры заграничных… Извини!..
