«Кстати, я ни разу и нигде ещё не видела испорченных, заплесневелых продуктов. А ведь времени прошло немало…интересный факт…»
Но наличие запасов и прочего почему-то не показалось столь уж важным. Главное было в другом! В помещении было удивительно спокойно и… комфортно. Здесь, в детском саду, было хорошее место — по настоящему хорошее. Заходя в детские спальни и касаясь рукой покрывал на кроватках, Анна «слышала» отголоски детских снов — иногда волшебно-счастливых, иногда тревожных, даже страшных. Но всегда очень искренних и чистых — только в раннем детском возрасте можно так чувствовать — почти безгрешно.
Игрушки…так много кубиков — я построю большо-о-ой дом с башней… мама и папа придут жить в мой дом… и они не пойдут на работу — нам будет весело, всегда вместе играть… весело! Все машинки стоят рядышком, как у папы в гараже… жжжж… брр-бррр… не заводится… Лиля Пална-а-а! А Борька опять у мишки ухо откручивае-е-ет! Ему же бо-ольно…
В самой младшей группе Анна задержалась дольше. Подошла к полке с книжками — Агния Барто «Игрушки» — задумчиво полистала странички со знакомыми иллюстрациями. На полу возле окна валялся брошенный медвежонок. Ну что, бросила тебя хозяйка? А в стихотворении говорится, что «зайку бросила хозяйка».
Мишка был порядком потрёпан, искусственная шёрстка местами полысела и чем-то заляпана. Из шва торчал потрёпанный ярлычок с надписью «Made in CHINA». Ну конечно, где ещё было родиться этому одинокому медведю? Медвежонок был симпатичный, очень славный и очень печальный. Одно ухо на его большой голове наполовину оторвано. Наверное это тот самый, которому Борька ухи крутил… таскал за собою всюду, пытался забрать домой и тайком кормил «пирожками» из песка. И крутил Борька эти ухи потому, что…
…марш к себе в комнату я кому сказала! сказала! весь в папашу, лишь бы шляться!..
…шляться…
…папашу…
…потому что было у Борьки нехорошо на душе.
Анна посадила мишку на один из низеньких стульчиков, стоящих в ряд. Сама села напротив и открыла книжку. «Идёт бычок, качается, вздыхает на ходу….» Почему-то казалось очень важным вот именно так — вслух прочитать всю книжку, от начала до конца. Подняв глаза она увидала призрачные силуэты сидящих напротив ребятишек, Это были дети разных возрастов, человек пять или семь… нескольким из них было явно неудобно на низеньких стульчиках, но все послушно сложили руки на коленях и внимательно слушали.
…это хорошая тётя… ХОРОШАЯ…
…она пришла из милиции, чтобы всех защищать, да?..
…это волшебница! Это фея из мультика!..
…нет, это Димина мама… наверное… но она ХОРОШАЯ…
Один пацанёнок усердно ковырялся в носу, а маленькая девочка крутила кончик жиденького хвостика белокурых волос. Анна заворожено смотрела на детей понимая, что это не те призраки, к которым она уже начала привыкать. Эти дети были живые, они были где-то здесь, совсем недалеко от неё, и ждали… чего они ждали?.. непонятно.
…помощь…им нужна помощь, тепло, забота… они ждут её, Анну, или ещё кого-то…взрослого…надёжного…
Силуэты детей постепенно растаяли. Анна снова была одна, с книжкой в руках и медвежонком на стульчике напротив. Анна взяла плюшевого зверька в руки, прижала к груди и подошла к окну. За окном было солнечно. И никакого тумана — голубое небо, яркая молодая зелень, жёлтый песок в песочницах, свежеокрашенные качели и скамейки на участках. Как будто это был взгляд в другой мир — тот самый, прежний, только безлюдный. Может поэтому здесь, внутри, так хорошо и чисто на душе? Но Анна чувствовала, что на самом деле за стенами её ждёт всё тот же безмолвный замерший тусклый свет.
Почему? Да просто знала. Потому и уходить отсюда — из этой самой младшей группы, и вообще из здания, хранившего запах детства, не хотелось.
И ни к чему бить стёкла… или распахивать окна и пытаться выпрыгнуть в сияющий ласковый мир…
— Да что же это за такое проклятье? — в сердцах воскликнула Анна. — За что же меня сюда-то забросило? Чистилище что ли… так за какие грехи?!
— Ты знаешь, врачи советуют прервать беременность. Подлечиться, а потом опять попробовать. Хотя можно и рискнуть, проблема не такая уж и серьёзная, медики страхуются просто — как думаешь?
— Ну, раз врачи советуют — надо прислушаться… к советам. — В глазах мужа мелькнул огонёк радости, и она поняла — он не хочет второго ребёнка… просто не хочет, и всё тут, только сказать прямо смелости не хватает…эх, мужчина…
— А вдруг будет девочка? Представляешь, как здорово!
— Не знаю… тебе рожать — ты и решай…
…и она решила…она согласилась… она сделала выбор… она…
…она…
…мальчик! хорошенький был бы мальчишка! сказал зачем-то сволочуга-врач…
…А мог бы, скотина, и промолчать!!!
Когда Женщина решается на аборт — для неё ребенок становится существом бесполым, она никогда не думает кто это там внутри — мальчик, или девочка. Так мозг выключается — иначе можно свихнуться. Если женщина не может мозги отключить на эту отстраненность — она до акушерского стола просто не доходит.
А если собирается вынашивать и рожать — тогда наоборот, придумывает пол, имена, разговаривает с плодом. Поэтому пстихологически неожиданный выкидыш воспринимается тяжелее, чем сознательный аборт.
А есть врачи-сволочуги, которые не преминут обалдевшей от боли (несмотря на обезболивание!) женщине вставить шпильку по поводу пола тех ошмётков, которые из неё вычищаются. Женщина ведь всё слышит во время процедуры, только как сквозь вату. А после таких слов иногда от стресса действие обезболивания сразу сходит на нет.
Бывают ещё ситуации, когда муж задает совершенно глупый риторический вопрос: «А кто там был, интересно?!»…
Вот уж точно можно убиться об стену!
Когда Анна вышла на крылечко с медвежонком на руках, — почему-то не решилась оставить его одного в пустом здании, — уже смеркалось. Если это можно так назвать — «смеркалось». Надо же, она весь день по детскому садику пробродила — и даже не заметила! Дорожки к выходу были по-прежнему свободны, туман устроился на газонах по обеим сторонам и, похоже, не собирался возвращаться на асфальтированную поверхность.
Во дворе Анна присела на лавочку, посадила мишку рядом, утомленно прикрыла глаза. Образ белокурой девочки не шёл из головы.
Ей захотелось посидеть у костра. Дома всё валилось из рук. Медвежонка она посадила в комнате, попросив его постеречь её записки. Медвежонок весело смотрел на неё блестящими глазами. Ухо его было аккуратно зашито, шёрстка почищена. Мордашка была ещё влажной — Анна отмыла его, сама не замечая, как ласково выговаривает, словно ребёнку:
— Ну, и кто у нас тут весь извозюкался, как поросёнок? Сейчас мы тебя вымоем, высушим… спать уложим. Смотри, больше не пачкайся, а то будешь Пачкулей Пёстреньким! И не пищи… мыло в глазки не попало…
Подсушивая мордочку пушистым полотенцем, Анна подумала, что описав это в дневнике, она обязательно закончит фразой: «Это не казалось ей ни сумасшествием, ни глупостью. Всё было так, как должно было быть!»
— И пусть тот, кто не был одинок, первым бросит в меня камень, — решительно сказала Анна, усаживая медвежонка на стол.
* * *
У костра действительно было уютно. Анна завернулась в плед, слушая потрескивание дощечек и веточек, постепенно превращающихся в угольки. «Вот так, наверное, и безумие постепенно охватывает мозг, превращая его в пепел», — спокойно подумала она. Мысль не казалась пугающей. Нет, напротив, она несла с собой какое-то странное успокоение. Анна будет ходить по пустому туманному городу с улыбкой на лице, раскланиваться с призраками, болтать с воображаемыми друзьями… медленно стариться… и жить долго и счастливо…
Внезапно, сквозь полудрёму, она почувствовала как бы шевеление ребёнка в себе — удивительное ощущение, которое понять может только женщина, выносившая и родившая хотя бы раз. Сладостное движение новой жизни внутри себя…
Конечно, это иллюзия…
Но движение переросло в тянущую боль внизу живота, грудь напряглась, в промежности стало влажно и жарко, кожа покрылась мурашками. Не открывая глаз, Анна облизнула внезапно пересохшие губы, неудержимое желание захлестнуло вдруг, сразу всю её.
— Ну что, Аннушка, загрустила? — раздался рядом низкий приятный голос. Словно в трансе она медленно подняла голову.
