Альтрурец обвел нас взглядом и, без сомнения, прочел на всех лицах живейший интерес. Он улыбнулся и сказал:
— Я с большим удовольствием. Но, право, сомневаюсь, что вы обнаружите в нашей цивилизации что-то из ряда вон выходящее, если воспримете ее как естественный результат желания поддерживать добрые отношения с соседями. Собственно говоря, добрососедство — это самая суть альтрурианизма. Если вы сможете представить себе, — принялся он объяснять миссис Мэйкли, — что испытываете ко всем, без исключения, людям те же чувства, что и к вашему ближайшему соседу…
— Моему ближайшему соседу! — вскричала она. — Но я не знаю своих соседей. Мы снимаем квартиру в большом доме, где живет еще по меньшей мере сорок семей, и я уверяю вас, что решительно никого из них не знаю.
Он удивленно посмотрел на нее, и она продолжала:
— Иногда и правда получается как-то нехорошо. Однажды у людей, живущих с нами на одной площадке, умер ребенок, а я так никогда и не узнала бы об этом, если бы случайно не услышала об этом от своей кухарки. Слуги, конечно, все дружны между собой, они встречаются в служебном лифте и там знакомятся. Я этого не поощряю. Кто его знает, что они за люди и кто их хозяева.
— Но ведь имеете же вы друзей в городе, к которым относитесь как к соседям?
— Да, пожалуй что нет, — ответила миссис Мэйкли. — У меня есть целый список людей, с которыми мы знакомы домами, но ни к кому из них я не отношусь по-соседски.
У альтрурца сделался такой растерянный и озадаченный вид, что я с трудом удержался от смеха.
— В таком случае, боюсь, я не сумею объяснить вам, что представляет собой Альтрурия.
— Ну что ж, — беспечно ответила она, — если речь идет о добрососедстве, вроде того, что мне приходилось наблюдать в провинциальных городках, то упаси меня от этого Бог! Мне нравится быть от всех независимой. Поэтому я и люблю большие города. Никому там нет до вас дела.
— Я был как-то раз в Нью-Йорке и побывал в кварталах, где живет беднота, — сказал молодой Кэмп. — По-моему, все там знакомы и относятся друг к другу вполне доброжелательно.
— И вам хотелось бы жить так — друг у друга на голове? — спросила она.
— На мой взгляд, это лучше, чем жить, как живем мы на селе, раскиданные так, что люди почти не встречаются. И уж, во всяком случае, лучше сидеть друг у друга на голове, чем вовсе не иметь соседей.
— Ну что ж, о вкусах не спорят, — сказала миссис Мэйкли. — Расскажите нам, мистер Гомос, о вашей светской жизни.
— Видите ли, — начал он, — у нас нет ни городов, ни сел в вашем понимании слова. И потому мы живем не так уж обособленно и не так уж тесно. Значит, по-вашему, мистер Кэмп, вы здесь много теряете, не встречаясь чаще с другими фермерами?
— Да. Люди дичают от одиночества. Человеческой натуре свойственно общение с себе подобными.
— Насколько я понимаю, миссис Мэйкли, вы находите, что человеческой натуре скорее свойственно стремление жить особняком?
— Отнюдь нет. Но встречаться следует только с тем, с кем хочешь, и тогда, когда хочешь, — ответила она.
— Именно так мы и сумели построить свои отношения. Должен сказать, что, во-первых…
— Одну минуточку, извините меня, пожалуйста, мистер Гомос, — сказала миссис Мэйкли. Эта капризная особа не меньше других хотела послушать об Альтрурии, но она принадлежала к числу тех женщин, которые, умирая от жажды — по ее собственному выражению — услышать другого, все же предпочитают всему на свете звук собственного голоса. Альтрурец вежливо замолчал, и она продолжала:
— Я вот думала о том, что нам говорил мистер Кэмп, — что все рабочие, попавшие в черный список, становятся впоследствии бродягами…
— Но я вовсе не говорил этого, миссис Мэйкли, — запротестовал в удивлении молодой человек.
— Но ведь само собой разумеется, что, если все бродяги состояли в прошлом в черных списках…
— И этого я не говорил.
— Не важно! Пытаюсь я выяснить вот что — если рабочий каким-то образом досадил своему хозяину, неужели последний не имеет права наказать его как-то?
— Насколько я знаю, закона, который запрещал бы внесение кого-то в черный список, пока что нет.
— Отлично, но чем же они в таком случае недовольны? Владельцы предприятий, без сомнения, знают, что им делать.
— По их убеждению, они знают и то, что следует делать их рабочим. Они постоянно твердят: свои дела мы будем вести по собственному усмотрению. Но ни один человек, ни одна торговая компания, ворочающая крупными делами, не должны забывать, что у нее нет таких дел, которые не касались бы других людей, хотя бы отчасти. И что бы кто ни говорил, это так.
— Ну, хорошо, но в таком случае, — сказала миссис Мэйкли, вооруженная доводом, показавшимся ей неотразимым, — было бы куда лучше, если бы рабочие предоставляли решение всех вопросов предпринимателям, тогда, по крайней мере, они перестали бы попадать в черный список. Все бы от этого только выиграли.
Признаюсь, хотя я был полностью согласен с миссис Мэйкли относительно того, как следует поступать рабочим, пришла она к этому заключению путем столь странных рассуждений, что мне стало немного стыдно за нее и в то же время смешно. Она же продолжала с видом победительницы:
— Ведь вы же понимаете, что предприниматели ставят на карту неизмеримо больше.
— Рабочий ставит на карту все, что имеет, — свой труд, — ответил молодой человек.
— Но вы же не можете противопоставить это капиталу? — сказала миссис Мэйкли. — Какое тут может быть сравнение?
— Отлично могу, — сказал Кэмп, он стиснул зубы, и глаза его сверкнули.
— Вы, пожалуй, еще скажете, что рабочий должен получать за свой труд столько же, сколько предприниматель за свой капитал. Если вы считаете, что они ставят на карту поровну, значит, по-вашему, им и платить надо поровну?
— Именно это я и думаю, — сказал Кэмп, и миссис Мэйкли рассмеялась, звонко и дружелюбно.
— Но это же абсурд.
— Почему абсурд? — запальчиво спросил он, и ноздри у него вздрогнули.
— Все потому же, — ответила она, не вдаваясь в объяснения, чему я искренне порадовался, хотя полностью разделял ее мнение: выводы ее представлялись мне куда более удачными, чем доводы.
В кухне забили старые деревянные часы, и миссис Мэйкли поспешно вскочила на ноги, подошла и положила на стол у постели миссис Кэмп книги, лежавшие у нее на коленях.
— Ну нам пора! — сказала она, склоняясь к больной и целуя ее в щеку. — У вас, наверное, скоро обед, да и мы — едва-едва поспеем к завтраку, если поедем по окружной дороге, а мне обязательно хочется показать по пути мистеру Гомосу Ведьмин водопад. Я прихватила несколько книг, из тех, что мистер Мэйкли привез мне вчера, — у меня пока что не будет времени их читать, — кроме того, я доставила контрабандой роман мистера Твельфмо — сам он слишком скромен, чтобы лично преподнести его вам.
Она лукаво посмотрела на меня, миссис Кэмп произнесла слова благодарности, после чего все присутствующие обменялись любезностями. По ходу этого обмена миссис Мэйкли заметно повеселела, мило распрощалась со всем семейством и отбыла в прекрасном настроении.
— Ну вот, — сказала она альтрурцу, только мы въехали на окружную дорогу, полого уходящую ввысь, — согласитесь, что вы встретились с весьма занятными людьми. Но до чего же коверкает человеческую психику замкнутая жизнь. Вот это действительно отрицательная сторона сельской жизни. Миссис Кэмп искренне считает, что банк причинил ей большой вред, приняв в залог ее ферму, а Рубен успел повидать в мире ровно столько, чтобы получить обо всем превратные впечатления. Но никого добрее и сердечнее, чем они, в мире вы не встретите, и я уверена, вы правильно поймете их. Эта беспощадная деревенская откровенность просто восхитительна — верно ведь? Я люблю раздразнить бедного Рубена и вызвать его на разговор. Он хороший мальчик, несмотря на то, что так упорствует в своих заблуждениях, и исключительно преданный сын и брат. Очень немногие молодые люди согласились бы расточать свою жизнь на старой ферме, как он. Думаю, что, когда его мать умрет, он женится и попробует счастья в каком-нибудь бойко развивающемся районе.
— Вряд ли он успел увидеть в мире что-нибудь столь привлекательное, чтобы решить покинуть отчий дом, — у меня, по крайней мере, такое впечатление, — возразил альтрурец.
— Погодите, вот женится на какой-нибудь разбитной американской девице, тогда посмотрим, что он запоет, — сказала миссис Мэйкли.
После завтрака альтрурец исчез, и я почти не видел его до ужина следующего дня. Тут он мне сказал, что провел все это время в обществе молодого Кэмпа, который познакомил его с фермерским трудом и свел кое с кем из своих соседей. Все это было ему очень интересно, потому что дома у себя он в настоящее время тоже занимается сельским хозяйством и ему любопытно сравнить американские и альтрурские методы. Снова разговор о фермерских делах завязался у нас позднее, когда наша маленькая компания опять собралась вместе, и я рассказал им о похождениях альтрурца. Оказалось, что доктора неожиданно вызвали в город, но священник был тут, а также адвокат, профессор, банкир и фабрикант. Первым отозвался на мой рассказ банкир, который, по всей видимости, был, как и в прошлую субботу, открыт и насмешлив.
