Зато полное отсутствие спокойствия и сюрпризы на каждом шагу демонстрировала вторая группа.
Ее центром была госпожа Нарджис, которая с круглыми, не то от страха, не от восторга, глазами сидела на лошади, отчаянно вцепившись в переднюю луку седла.
Остальные кавалеры теснились вокруг неопытной всадницы, наперебой давая советы и бдительно охраняя безопасность так и норовившей соскользнуть с седла госпожи Нарджис. Один из них держал повод.
При малейшем отклонении своего меланхоличного скакуна от поросячьего шага госпожа Нарджис взвизгивала так, что Жанна резко вздрагивала и натягивала повод.
Кавалеры приходили в полную боевую готовность и напрягались, готовые в любой момент поймать драгоценную всадницу, если она, не дай бог, слетит.
Госпожа Нарджис благодарила их ослепительной улыбкой и через минуту взвизгивала опять, не давая окружающим расслабиться.
Но кроме Жанны, никто раздражения не испытывал.
Кавалеры плавились от удовольствия, знакомя звезду гарема с правилами верховой езды.
— Прекрасно, прекрасно! — только и слышалось со всех сторон. — Вы божественно сидите в седле, госпожа Нарджис!!! Просто великолепно!
«Ослепли вы там все, что ли? — злилась про себя Жанна, слушая за спиной комплименты Жаккетте. — Она же в седле сидит, как корова!»
Но то, что видела Жанна, никто не замечал.
— Еще немного, и вы, дорогая госпожа Нарджис, станете отменной наездницей! У вас прирожденное чувство всадницы, немного практики — и вы затмите всех!
* * *
Наконец испытание для нервов Жанны завершилось и загадочную звезду гарема торжественно водворили в экипаж.
— Ну что вы скажете, дорогая госпожа Нарджис, — спросил Жаккетту шевалье Анри, тот самый, что держал ее повод. — Можно ли сравнить благородную верховую езду с дикой тряской на горбатом чудовище, именуемом верблюдом?
Жаккетта выглянула в окошко, надменно осмотрела всю компанию и холодно сказала:
— У нас, на Востоке, во время езды на верблюде Аллах посылает в голову всаднику дивные стихи, настолько ровен и ритмичен шаг благородного животного. А на этой трясучей, скользкой лошади я и «Отче наш»-то забыла, а про стихи уж вообще молчу!
«Ну и нахалка! — окончательно разозлилась Жанна. — У нас, на Востоке! Вот и делай после этого людям добро! А виконт тоже хорош! Не кавалер, а тюфяк какой-то! Что с ним еду, что без него бы ехала — разницы никакой! Все кругом — гады ползучие!»
* * *
Во время этой необычной прогулки благодетеля увлекла новая идея.
— Дорогая госпожа графиня, — обратился он к Жанне. — Вы не будете возражать, если я предложу вам и госпоже Нарджис попозировать несколько сеансов искусному флорентийскому художнику? Я настолько восхищен вашей красотой, что хочу приложить все усилия, чтобы запечатлеть ее на полотне кистью мастера.
Жанна немного растерялась. Предложение было заманчивым, но неожиданным.
— Это задержит нас в пути… — сказала она. — А ведь вас ждут при дворе…
— Подождут! — отмахнулся благодетель. — Соглашайтесь, прелестная Жанна! Это не займет много времени, мастер сделает лишь наброски, мы совсем не будем ждать окончания картины, мне ее привезут позже. Соглашайтесь, я вас умоляю!
— Вам невозможно отказать! — улыбнулась Жанна. — Мы согласны.
Когда она вернулась в свой экипаж, Жаккетта встретила ее интересным сообщением.
— Госпожа Жанна, — заявила она. — Пока вы беседовали с маркизом, сначала пришел господин Жан, потом господин Анри, потом господин Шарль. И все они предлагали мне руку и сердце.
— Все понятно! — хмыкнула Жанна. — Ты так визжала в их компании, что со стороны казалось, будто бы тебя насилуют. Ну и после этого, как порядочные люди, они решили сделать из тебя честную женщину.
* * *
Жанна была совсем не против того, чтобы ее нарисовали.
Вот только интересно, какому художнику собрался заказывать картину благодетель? Из флорентийских художников Жанне был известен только Боттичелли. Марин восторженно отзывался о нем и его работах и называл Сандро Боттичелли своим другом…
Ну уж если он друг Марину Фальеру, то ей, Жанне, он тогда злейший враг!!!
Вот бы посмотреть на его «Мадонну с гранатом», на которую она, Жанна, говорят, похожа… Ну хоть бы одним глазком!
Обидно, что и Жаккетту тоже нарисуют. Вот уж незачем! Только время и краски зря переводить. Далась им эта госпожа Нарджис…
Как вспомнишь, что сама ее придумала, так тошно становится: права была госпожа Беатриса, ничегошеньки мужчины в настоящей красоте не понимают! Им хоть корову в юбку наряди — все одно с восторгом примут. Какая досада…
* * *
Благодетель рассеял опасения Жанны.
— Нет, госпожа графиня, я хочу заказать картину не мессиру Алессандро Филипепи по прозвище Боттичелли, а мэтру Доменико ди Томмазо, более известному как Гирландайо. Спору нет, Боттичелли хороший художник, но работы мастера Гирландайо нравятся мне куда больше.
— Почему? — тут же спросила Жанна.
Благодетель задумался.
— Мэтр Доменико пишет куда более величаво, — наконец сказал он. — В его полотнах если уж женщина стоит, то она стоит. И все так солидно и величественно. А у Сандро нет в фигурах устойчивости. Кажется — сейчас сорвется с места и взлетит. Люди не должны летать, они не ангелы! Как вы думаете, госпожа Жанна?
— Я не видела ни работ мастера Боттичелли, ни работ мастера Гирландайо, — осторожно сказала Жанна. — Поэтому не могу судить.
— Да и характер у маэстро Боттичелли под стать его картинам… — продолжал размышлять вслух благодетель. — Он такого же неустойчивого нрава. Боттичелли чересчур склонен к шуткам и подковыркам, разве это подобает солидному человеку, флорентийскому гражданину?
Благодетель достал платок и промокнул лоб.
— Госпожа Жанна, я пережил много государей, многие люди, рядом с которыми я начинал свой жизненный путь, казнены по монаршей воле либо умерли в опале. Часто это было за дело, а еще чаще по навету. И я вам скажу — шутки и зубоскальства до добра не доведут. А вот если ведешь себя осторожно, слова говоришь осмотрительно и часто исповедуешься, не позволяя грехам отяготить твою душу больше, чем подобает доброму христианину, — вот тогда ты проживешь жизнь спокойную и мирную, насколько это возможно в наше полное войн время.
Он еще раз вытер лоб платком.
— А Сандро, о котором мы ведем речь, человек не только беспокойный, но и непредсказуемый. Взять хотя бы эту историю, о которой долго судачили: по соседству с домом Боттичелли поселился некий ткач и наполнил свой дом станками сообразно своему ремеслу. В работе они издавали ужасный грохот и стук, так, что, говорят, дом Сандро трясся от основания и до крыши. Боттичелли просил ткача сделать что-нибудь, чтобы не было такого грохота и тряски, ибо ни работать, ни жить в его доме стало нельзя. Но сей ткач говорил, что в своем жилище он волен делать все, что ему заблагорассудится. Что бы сделал нормальный гражданин в этом случае? Он подал бы жалобу на соседа, затеял бы с ним тяжбу, и все свершилось бы, как полагается. А что сделал Сандро?
