Майлин взяла в руки мою голову и повернула, чтобы посмотреть мне в глаза.
— Согласись, звёздный странник, что я хорошо знаю пути народа Йиктора. У них есть правила, которые они не нарушают, даже когда нечего опасаться. Можно надеяться, что Осколд и его люди этому правилу не изменят и тем или иным путём принесут в Долину то, что принадлежит тебе.
— Ах, Госпожа, значит, это правда? — внезапно раздался голос позади, и я вздрогнул, потому что впервые «услышал» слова, которые до сего принимал лишь через посредство Майлин. Я вскочил и невольно зарычал, посмотрев наверх, на ступени.
Там стоял мужчина в мантии жреца — он был уже совсем стар, чуть сгорблен и опирался на посох, который служил скорее официальным жезлом, потому что почти доходил до его лысого черепа. В его улыбке читались мягкость и сострадание.
— Ты действительно сотворила чудо, — он спустился на одну ступеньку и взял Майлин под руку, приглашая подняться. Отчуждение, которое всегда чувствовалось между Майлин и равнинными жителями, полностью исчезло, в её тоне зазвучала почтительность, когда она ответила:
— Да, Старейший брат. Я привезла барска. Джорт, покажи свои манеры.
Это был первый из трюков, которые мы отработали, и он был показан стражу храма: я трижды поклонился и пролаял «приветствие» низким тоном. По-прежнему улыбаясь, жрец вежливо поклонился мне в ответ.
— Да пребудут с тобой любовь и забота Умфры, брат с верхних дорог, — явно благословляя меня — зверя! — объявил он.
У Вольных Торговцев мало верований, и мы редко выражаем их, даже в своём кругу. Для присяги кораблю, при выборе постоянного спутника жизни, при усыновлении ребёнка у нас имеются клятвы и силы, к мудрости которых мы взываем. Я думаю, что каждый разумный человек признаёт: есть что-то, лежащее выше. Иначе он рано или поздно погибнет от своих внутренних страхов и сомнений, превысивших выносливость духа. Мы уважаем чужих богов, потому что они — искажённые человеком образы того, кто стоит за непрозрачным окном в неизвестное. И теперь в этом человеке, посвятившем свою жизнь служению такому богу, я увидел того, кто очень близко подошёл к великой истине, как он её понимал. Вероятно, это и была истина, хотя и не та, в которую верил мой народ. Я забыл, что на мне шкура зверя и склонил голову, как сделал бы это перед тем, кого глубоко уважал.
Когда я поднял голову и взглянул ещё раз на его лицо, то увидел, что улыбка куда-то исчезла. Он внимательно смотрел на меня, как на что-то новое, захватывающее, и сказал как бы про себя:
— Что мы знаем о барске? Очень мало и, в основном, плохое, потому что смотрим на него через экран страха. Возможно, здесь мы узнаем больше.
— Мой маленький народ совсем не похож на своих диких собратьев, — быстро ответила Майлин, и я понял её недовольство и предупреждение.
Я залаял, поймал насекомое, жужжащее над моей головой, и побежал к другим животным, к бассейну, надеясь этим исправить свою ошибку.
Майлин осталась со жрецом. Их тихий разговор не доходил до моих ушей, потому что она оборвала мысленный контакт со мной, и это мне не нравилось, но я не осмеливался подслушивать каким-нибудь другим способом.
Ранним вечером мы дали представление для всех жителей деревни, которые смогли поместиться во дворе, а затем повторили ещё раз, для остальных. Портик храма служил нам эстрадой, мальчики-жрецы помогли Майлин поставить нужную бутафорию. Они делали это с таким умением, что я догадался — это им не впервые. Но я не знал, зачем Майлин приезжала сюда раньше.
Действия спектакля были менее отработаны, чем те, что вся труппа показывала на ярмарке. Теперь в барабан била одна Тантака, а Борба и Ворса маршировали и танцевали. Симла прыгала на задних лапах по лесенке из наклонных брусьев, лаем отвечала на вопросы публики и играла на маленьком музыкальном инструменте, нажимая передними лапками на широкие клавиши. Я вставал на задние лапы, кланялся и делал другие маленькие трюки, которые мы запланировали. Я думаю, одного моего появления было бы достаточно, потому что крестьяне были поражены и испуганы. Я всё больше и больше удивлялся страшной репутации хозяина моего сознания.
Когда представление было закончено, мы вернулись в свои клетки, и на этот раз я не протестовал против такого дома — я полностью вымотался, словно весь день работал по-человечески.
Я узнал, что сон барска не похож на человеческий. Барск спит не всю ночь подряд, а сериями коротких дрём. В промежутках я лежал, бодрствующий и бдительный, энергично улавливая носом и ушами всё, что происходило за занавеской фургона. Во время одного такого пробуждения я услышал движение в передней части фургона, где спала Майлин в плохую погоду, или когда по каким-либо причинам нельзя было спать на воле. Щеколда моей клетки не была закрыта, я открыл дверцу и вышел, хотя знал, что в деревне это делать опасно. Я обнюхал дверь и заглянул в щель.
Майлин сидела на кровати, скрестив ноги и закрыв глаза. Похоже, она спала, но тело её качалось взад и вперёд, как бы в такт музыке, которой я не слышал. Читать в её мозгу я не мог, так как натолкнулся на плотный барьер, как человек с разбега налетает на стену. Её губы были полураскрыты, из них выходил слабый шипящий звук. Поёт? Я, правда, не был уверен, песня ли это или какое-то заклинание, а то и жалоба. Её руки лежали на коленях, серебряная палочка образовала мост между её указательными пальцами, и из него выходили слабые лучи света.
Воздух вокруг меня был как бы наэлектризован. Моя грива стала жёсткой и поднялась дыбом, шкура вздрогнула и закололо в носу. У нас — корабельных людей — есть свой род энергии, и мы никогда не отрицали, что в других мирах есть такие виды энергии, которые мы не понимаем и не можем контролировать, поскольку искусство такого рода должно быть прирождённым, а не выученным. Это была как раз такая энергия, но я не знал, к себе призывает её Майлин или посылает куда-то. В эту минуту я отчётливо понял, насколько Майлин чужая — гораздо более чужая, чем мне казалось.
Она замолчала, и электризация воздуха стала убывать. Наконец Майлин со вздохом опустила голову, встрепенулась, как бы просыпаясь, легла и положила потускневшую теперь палочку себе под голову. Свет исчез. Я был уверен, что Майлин заснула.
Утром мы выехали из Йим-Сина, провожаемые добрыми пожеланиями жителей и просьбами приезжать ещё. Мы поехали по дороге, теперь всё время поднимающейся вверх. Это были уже не холмы, а горы. Воздух стал холодным, и Майлин надела плащ. Когда я сел на своё место рядом с ней, я заметил, что моя толстая шкура не нуждается в дополнительной одежде. Запахи возбуждали, и я почувствовал сильное желание соскочить со своего места и бежать поросшими лесом склонами в поисках чего-нибудь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
