— Мне тебя тоже. Давай уедем в твой дом, и станем затворниками.
— Давай, — смеётся Словецкий, но мы оба знаем, что этого никогда не случится. — С тобой будет охрана. Вику отвезёт Артём. Но будь осторожна, малышка.
— Хорошо. Можно в больницу вечером? Чтобы я с Тёмкой осталась сидеть. Заодно и ты приедешь, если освободишься.
— О, в таком случае, точно освобожусь.
— Не обольщайся, мы будем сидеть с ребёнком. А почему Артём такой напряжённый был? Или мне показалось?
— Да он таких уродов не особо жалует. Тёмыч служил в горячих точках, он там столько жестокости насмотрелся.
— Понятно.
Для меня это тоже было дико, но каждый раз Боря трезвел и приходил за ними, намекая, что лучше пойти по доброй воле, а сделать мы ничего не могли. Зато сейчас он получит за все годы издевательств. Я, конечно, не злорадствовую, но мне приятно.
Марк уходит, оставив меня трогать горящие распухшие губы и справляться с дрожью в коленях. Когда Вика выходит из душа и понимает, что все ушли, больше не держит себя. Мы идём в комнату, где она у меня на коленях обливается самыми горькими слезами.
— Ну тише, всё теперь хорошо будет. У меня есть Марк, а у него связи ого-го-го. У Макса вообще дед — шишка. Всё решим.
— А где я жить буду? — ревёт Вика. — И на что?
— Вот дурнушка. У меня, конечно! Я вообще-то работаю, как бессмертный пони. Да и мужчина у меня — крупный бизнесмен, спешу ещё раз рисануться.
Вика смеётся, и я мастерски перевожу тему, рассказывая, как мы познакомились и нашу историю.
— Рада за тебя, Дан. Ты заслужила.
— Ты тоже. И всё обязательно будет. Просто чтобы пришло что-то новое, нужно избавиться от старого. И Тёмке негоже так детство проводить. Завтра тебя Артём отвезёт в больницу, а я с мелким посижу. С ним можешь ничего не бояться. Он — скала.
— Хорошо, — смеётся Вика. — Только мне так неудобно.
— Заткнись, умоляю, Воронова.
Мы болтаем ещё полночи, пока я не вырубаюсь.
12
Утро наступает так нещадно быстро. Звонит ненавистный будильник, и я плетусь готовить завтрак. Разогреваю замороженные сырники и достаю арахисовую пасту, которую обожает Тёмка. Себе завариваю овсянку. Успеваю и позавтракать, и собраться, когда вижу заспанного малыша.
— Дана, пливет. А где мама?
— Привет, мой хороший, — поднимаю на руки. — А мама спит ещё. Пойдём будить?
Артём кивает, и мы заваливаемся к Вике. Нащекотавшись и насмеявшись, я вижу уведомление о том, что Марк уже ждёт меня.
— Так, завтрак на столе. Всё что найдёте — ваше. Телевизор и компьютер в вашем распоряжении. Чувствуйте себя, как дома. Вика, если будет желание, освободи любой шкаф для вас. Я после занятий приеду, а тебя Артём в больницу отвезёт.
— Может не…
— Надо! — чмокаю в щёки обоих. — Следи за мамой. Что в магазине взять?
— Мармеладок, — мило смущается малыш.
— Договорились. Там сырники с твоей любимой пастой.
— Ула! Спасибо, Дана!
С улыбкой выбегаю к Марку, прыгая на заднее сидение. Он слёту сгребает меня в охапку, утыкаясь носом в шею, щекоча дыханием кожу.
— Привет, моя девочка.
— Привет, — таю и плавлюсь. — Как спалось?
— Скучно и одиноко. А тебе?
— А мне мало. Сначала мы с Викой болтали полночи, потом я встала пораньше, чтобы завтрак им приготовить. Надо будет в магазин заехать, Тёмка просил мармеладки.
— Заедем. Можно ещё будет в магазин игрушек.
— Да. Он из-за этого урода скромный такой, ничего не просит. И игрушек у него мало. Вика бухтеть будет. Как там, кстати, Артём?
— Я всё Максу отвёз. Он сегодня уже должен отзвониться.
— Отлично. Как я рада, что этот урод наконец-то остаётся ни с чем.
— Ты сегодня снова с ними останешься? — шёпотом спрашивает Марк.
— Думаю, мы отпросимся у Вики после больницы, — тоже шёпотом отвечаю. — А что по моей просьбе?
— Я нашёл. Думаю, что это он. Дети выросли и уехали заграницу, с женой в разводе.
— Спасибо, Артём. Ты лучший, — говорю и осекаюсь, почувствовав тяжёлый взгляд Словецкого. — Прям сразу после Марка. Дай адрес, пожалуйста.
Ерёмин усмехается, пообещав отвезти.
— Мне шеф сказал вас одну не оставлять. А то вы всё норовите в разборки влезть, — тут уже все смеёмся.
Еле отрываюсь от мужчины около универа, но учёба зовёт. Людмила Павловна радуется тому, как я похорошела и какой чувственной в танце стала.
— Хороший учитель. Я бы хотела вас познакомить. Можно мы украдём вас на ужин?
— Если, конечно, ты хочешь.
— Хочу. Для меня очень важно ваше мнение. Тем более вы знаете, что у меня никого не осталось.
— Хорошо, деточка. Украдите.
Между занятиями моими и занятиями детей у меня есть небольшой перерыв, и Артём привозит меня к старому дому. Найдя нужный подъезд и этаж, я звоню в дверь с решительным настроем. Открывает дверь мужчина того же возраста, что и Людмила Павловна. Его внешность можно было охарактеризовать только одним словом — благородство.
— Здравствуйте, юная барышня. Хотел бы я, чтобы вы ко мне пришли, но нет этак сорок назад. Вы, наверное, ошиблись дверью?
— Фёдор Николаевич? Она вас именно так и описывала. "Благородный, эрудированный, с чувством юмора".
— Кто она, барышня?
— Людмила Павловна.
Лицо мужчины меняется.
— А вы…
— Я — её ученица. Она о вас так много рассказывала. Вы знаете, Людмила Павловна была бы рада встрече с вами. А вы?
— Людочка, — его улыбка такая настоящая и искренняя, что мне становится тепло на душе. — Она ищет встречи?
— Она точно не будет против, — искренне улыбаюсь я. — Но Людочка не знает, что я здесь и что я нашла вас.
— Я вас понял, юная барышня. Как вас зовут?
— Да, простите. Дана.
— Даночка, я был бы рад
