Уэльсе, если его долги не будут оплачены. Два месяца спустя он пожаловался, что не было сделано ничего для выплаты 5.000
фунтов стерлингов в год, причитающихся ему и его отцу за защиту шотландской границы. Они служили в долг с момента своего назначения и уже не могли удерживать свои войска. Из Ирландии советники короля сообщили, что его второй сын, четырнадцатилетний Томас Ланкастер, который был послан в качестве лейтенанта, "настолько нищ, что у него нет ни пенни, и он не может взять в долг, так как заложил все свои драгоценности и посуду, кроме того, что ему нужно для ежедневного использования". Его солдаты дезертировали, и его личные слуги вскоре последуют их примеру. И это явление получало все большее распространение. Казначейские квитанции, которые, по сути, были долговыми расписками, выписанными на местных сборщиков доходов в пользу кредиторов короля, не исполнялись в среднем более чем на 10.000
фунтов стерлингов в год. Большинство кредиторов даже не получали расписок[80].
В первый год нового царствования лондонский поэт и моралист Джон Гауэр, уже старый и почти слепой, обратился к новому королю с призывом о мире с Францией. Вероятно, это была его последняя работа. Гауэр на словах поддерживал английские притязания на корону Франции и возвращение завоеванных юго-западных провинций. Но превыше всего он ставил стремление к миру, "главному из всех богатств мира":
Стремление прекратить войну,
Возвысит славу и почет.
Это были более чем обычные чувства. Гауэр был близок к дому Ланкастеров. Он "носил красные рукава" придворного чиновника. Его произведения был широко читаемы. И его взгляды были похожи на взгляды других поэтов того же мира: придворного и дипломата Джеффри Чосера, солдата сэра Джона Кланвоу, долго служившего клерком канцелярии Личной печати короля Томаса Хоклива. Похоже, что их пацифизм разделяли многие, возможно, большинство политически активных, хорошо воспитанных англичан того периода. Англия, как и вся Западная Европа, страдала от чумы, рецессии и налогового давления. Палата Общин продолжала периодически голосовать за субсидии на оборону Англии, но она не проявляли особого стремления к финансированию континентальных кампаний[81].
Англия на рубеже начала XV века стала если не более мирным, то уж точно менее военным обществом. Старое стремление к войне все еще сохранялась в Чешире, поддерживаемое восстанием в Уэльсе. Оно сохранилось и на пустошах шотландской границы, где оно было необходимым условием выживания. В других местах трудности, с которыми английские капитаны годами сталкивались при наборе обученных для войны людей, были симптомами общего разочарования в войне среди дворянства графств. В течение почти двадцати лет не было ни одной крупной английской кампании на континенте. Возможности для гарнизонной службы сокращались по мере постепенного изгнания англичан из их опорных пунктов к северу от Дордони, за которым последовало оставление Шербура и Бреста и ликвидация вольных компаний в Оверни и Лимузене. С ростом профессионализации военного дела борьба стала уделом небольшого элитного корпуса военных подрядчиков и штатных солдат. Их политическое влияние было ограничено, а численность быстро сокращалась. В период с 1389 по 1410 год число опоясанных рыцарей сократилось примерно на две трети. Даже семьи, обладавшие необходимым богатством и статусом и имевшие за плечами давние традиции военной службы, больше не желали становиться рыцарями или вообще служить. "Ради тщеславной чести или ради мирского блага, те, кто в прежние времена становились рыцарями, где они теперь?" — спрашивал Гауэр. Престарелые профессиональные солдаты возвращались домой, чтобы жить на своих землях, вкладывать прибыль, если она у них была, и утешать свои души, основывая часовни. Те немногие, кто был еще в расцвете сил, находили службу вдали от дома. Чеширский сквайр Джон Каррингтон, бежавший в Италию после участия в неудачном восстании графов в начале 1400 года, обнаружил, что многие англичане и гасконцы служат в войсках миланского деспота, "которые пришли туда в надежде на спасение". Но большинство из них, как и сам Каррингтон, скорее всего, предпочли вернуться домой без гроша в кармане, столкнувшись с жизнью "рабства и нужды" в поисках случайной военного заработка у непостоянных хозяев[82].
Поколением раньше списки свидетелей в знаменитом деле Скроупа против Гросвенора о праве носить герб были заполнены ветеранами знаменитых кампаний Эдуарда III и Черного принца. Когда в 1409–10 годах в Рыцарском суде слушалось дело Грея против Гастингса, свидетели, утверждавшие, что видели, как герои носили спорные гербы, были гораздо более разношерстной группой. Даже среди тех, кто назвал себя джентльменами, немногие имели какой-либо значительный военный опыт, и большинство из них были пожилыми людьми, служившими в бесславных кампаниях в период дряхлости Эдуарда III и правления Ричарда II. Несколько человек заявили, что никогда не носили оружия на войне. Они жили в деревне на ренту или занимались адвокатской практикой в Лондоне. Расходы, риск и низкое вознаграждение, связанные с военной службой, оттолкнули от нее многих, а те, кто продолжал служить, обнаружили, что престиж солдатской жизни уже не тот, что прежде. "О непостоянный мир, увы, твои разногласия", — пел Хоклив:
Как много джентльменов,
когда-то, воевавших во Франции,
почитавшихся и восхвалявшихся
за их доблесть и отвагу в бою,
ныне обречены на позор и забвение[83].
* * *
Весной и летом 1401 года, когда ситуация с Шотландией балансировала на острие ножа, а лейтенанты Генриха IV были полностью заняты сдерживанием распространяющегося восстания в Уэльсе, отношения с Францией опустились на новый уровень. Уязвленный замечанием Жана де Анже о рыцарской чести, Генрих IV взял посла за руку, когда они расставались, и заверил его "как рыцарь и король", что Изабелла будет возвращена семье. Несомненно, в тот момент он так и думал. Но вскоре он пересмотрел свои планы. 14 января 1401 года Карл VI передал герцогство Гиень Людовику, новому Дофину Франции. Наиболее вероятным объяснением этого во многом символического жеста было то, что герцог Бургундский хотел гарантировать, что в случае распада английского герцогства, Гиень не попадет в руки Людовика Орлеанского. На данном этапе нет никаких доказательств того, что французы планировали кампанию на юго-западе. Но Генрих IV, всегда чувствительный к любым посягательствам на его статус, был возмущен. Новости достигли Англии в течение недели после решения, принятого в Париже, и когда 21 января 1401 года Парламент собрался в Расписной палате в Вестминстере, ему сообщили, что король рассматривает это пожалование как объявление войны. Уолтер Скирлоу и Генри Перси были отправлены обратно в Лелингем с инструкциями обменять возвращение Изабеллы на мир на границах Гаскони и
