— Достойно ли оставаться здесь? — укоризненно спросил Линь.
— Я не могу прослыть невежливым по отношению к своему старшему родственнику, — сказал Яо, — но я, конечно, вернусь…
Линь возвратился к своему командиру в одиночестве.
Лю Юнь-фу сидел на берегу Янцзы, охватив колени руками, и глядел на гору, которая закрывала от него Нанкин. Над горой медленно поднималось зарево.
Линь рассказал ему обо всем, что видел в столице. Лю молчал.
— Что теперь будет? — спросил Линь.
— Восточного Царя больше нет, — ответил Лю, — но есть ружья, копья, сабли, пушки. Есть Ли Сю-чен, который ведет нас в бой. Есть Небесный Царь, который ведет нас в царство правды. Есть Небесное Государство. Недолго радоваться Вэй Чан-хою!
Бывший аптекарь не успел отведать роскошных угощений своего дяди. В плетеное заграждение снова постучали, на этот раз резко и нетерпеливо.
— Кто там? — спросил хозяин, шаря по углам в поисках пистолета.
Ответа не было. Щит разлетелся под ударами топоров. В помещение ворвались человек десять офицеров и солдат Северного Царя. Позади них маячила высокая фигура, закутанная в плащ.
— Есть здесь изменники?
— Нет, братья, здесь не может быть изменников, — важно ответил двоюродный дядя Яо. — Здесь проживает повар священного дворца. Я изготовляю пищу для высокого стола, и руки мои чисты.
— А это кто?
— Это… сын моей покойной сестры Бо-хэ. Его зовут Чжэнь.
— А ружье чье?
— Это мое ружье, — с трудом выдавил из себя Яо.
— Ты здесь один? — раздался глухой голос человека в плаще. — А где твой спутник?
— Он ушел.
— Куда?
— Он вернулся к своему начальнику, — объяснил Яо, на всякий случай поклонившись человеку, закутанному в плащ.
Густые брови незнакомца нахмурились.
— Я так и чувствовал, — с досадой промолвил он, что этот сын змеи ускользнет вовремя… Такова вся их порода.
— Какой ты дивизии? — спросил офицер.
Яо назвал свою дивизию. Офицеры переглянулись:
— Дивизия Ли Сю-чена? Этот генерал не из наших. Почему ты не сражаешься с предателями, Яо Чжэнь?
— Я… я в гостях у моего старшего родственника…
— Ты выбрал плохое время для родственных посещений. Сейчас не Новый год. Что с ним делать?
— Голову долой! — быстро произнес кто-то из офицеров.
— Слышишь, любезный Яо Чжэнь? В такое время стрелок не должен угощаться чаем у своего дяди. Ступай с нами.
— Зачем?
— Не бойся, мы тебя не убьем. Но, если ты не желаешь сражаться за нас, придется тебе остаться без головы. Выбирай!
Яо не успел выбрать. Его подтолкнули в спину древком пики и потащили на улицу. Он не успел даже попрощаться со старшим двоюродным братом своей матери, а ведь это было полным нарушением всех родственных связей!
Около восьмисот лет в юго-западном предместье Нанкина возвышалась на холме многоярусная башня, крытая фарфоровой черепицей. В солнечные дни на фоне синего неба эта башня казалась огромной белой свечой с золотым пламенем на верхушке.
В сентябре 1856 года в этой башне засели последние сторонники Восточного Царя.
Вэй Чан-хой одержал верх. Восточный Царь был убит. С ним пали не только его ближайшие соратники и телохранители, но все его родственники и множество сторонников. За два дня было убито больше десяти тысяч человек. Трупы массами плыли по Янцзы. На низовьях реки маньчжуры решили, что где-то одержана крупная победа, и устроили по этому случаю фейерверк.
Только через месяц из Нанкина пришло тайное донесение. Неизвестный свидетель писал, что в Нанкине идет резня.
Бывший аптекарь Яо Чжэнь стрелял мало. У него был такой вид, словно его сильно ударили по голове тяжелым предметом. Сторонников Восточного Царя он не любил и вообще не любил южан — гуансийцев и гуандунцев, считая их заносчивыми ханжами. Но он не хотел сражаться и за Северного Царя и, увидев, как рубят головы на улицах, сразу утратил всю свою веселость. В таком состоянии, оглохший от криков и стрельбы, закопченный порохом и гарью пожаров, он оказался в числе осаждающих Фарфоровую башню.
Башня была окружена круглой массивной стеной и стояла как бы на высоком фундаменте. Это место было похоже на укрепление. С верхушки башни виден был весь город, да и с самого холма можно было обстрелять любой район.
Яо Чжэнь помнил эту башню. В этом месте взвод Лю стоял на карауле в ночь после освобождения Нанкина. Яо вспомнил, как Дэн чертил на песке иероглифы «датун» и как Го умиленно говорил, что Небесный Царь все может сделать…
«Датун» — «великая общность». Кажется, так? Но Яо забыл эти иероглифы. Они очень сложные…
Пуля просвистела над головой Яо и, ударившись о камень, подняла град мельчайших осколков.
— Смотри, — крикнул ему один из офицеров, — этот полоумный метит в тебя!
На стене Яо увидел человека с растрепанными волосами. Он стоял, зажав в руке ружье, и пел:
Весь мир одна семья, все люди братья,Пусть каждый получит то, что он желает…
— Стреляй, глупец! — крикнул тот же офицер. — Ведь ты хвастался, что у тебя в запасе твой лучший выстрел. Помнишь? «Выстрел за подлинный корень женьшеня».
Да, у Яо был в запасе его лучший выстрел. Но он никогда не думал, что этот выстрел будет направлен в Го, потому что именно Го стоял на стене во весь рост и пел свой любимый гимн.
Яо приложился, но руки его дрожали и слезы застилали глаза. Офицер подошел поближе.
— Что такое? Ты струсил, знаменитый стрелок? Стреляй!
Ружье колебалось в руках Яо.
— Дурак! Младший сын черепахи! Тебе следует держать не ружье, а пестик, которым размалывают лекарства! Стреляй!
Яо опустил ружье дулом вниз.
— Не могу, — сказал он. — Это Го Шэн-тао. Я его знаю.
— И, однако, он метил в тебя?
— Пускай, — понуро сказал Яо. — Я его прощаю. Он из нашего взвода.
— Ты прощаешь этого грязного разбойника, потому что он из вашего взвода? Да ты, я вижу, добрый человек!
— Да, — повторил Яо, — я не буду в него стрелять. Я его прощаю.
Он посмотрел на офицера глазами загнанной лошади. И тогда офицер рассвирепел.
— Ты его прощаешь, но я не прощаю тебя! — сказал он и взмахнул саблей.
Последний выстрел Яо не состоялся. Голова его долго катилась с холма, и на лице застыло выражение усталости и скорби.
Фарфоровая башня пала через сутки. В ней не осталось ни одного живого защитника.
Под башню был подложен порох, и взрыв потряс твердыню столицы. Дым оседал долго. И, когда он окончательно осел, на месте чуда искусства осталась только груда фарфоровых обломков, которые вскоре растащили любопытные английские моряки.
Лю Юнь-фу оказался прав. Северный Царь не продержался у власти и трех месяцев. Армия его, состоявшая главным образом из бывших торговцев, бродяг и перебежчиков из неприятельского лагеря, пользовалась незавидной славой и возбуждала негодование у крестьян и ремесленников Небесного Государства. Солдаты других армий тайпинов ненавидели Вей Чан-хоя и возмущались гибелью Восточного Царя Ян Сю-цина.
Яна помнили, как сурового, но справедливого вождя.
О нем говорили на площадях, на пристанях, на укреплениях, в лагерях, как о человеке, который не любил роскоши, который всем сердцем стоял за наделение крестьян землей. Таким сохранился он в памяти народа.
Возмущение росло изо дня в день. Небесный Царь в конце концов решился издать указ о казни Северного Царя. Вей Чан-хой был обезглавлен в саду своего дворца.
Вокруг Государства Великого Благоденствия снова стало сжиматься кольцо противника. Зимой 1856 года был окончательно потерян Учан.
Дворец Небесного Царя в Нанкине занимал огромную территорию, обнесенную высокой стеной из желтого кирпича. На наружной стороне стены были изображены свирепые драконы. Арка у главных ворот состояла главным образом из сложно построенных колонн с красно-золотой резьбой. По бокам ворот стояли две пушки, а возле них неподвижно возвышались гвардейские артиллеристы с курящимися фитилями в руках.
Появляться около этого дворца разрешалось только пешим.
За стеной виднелась густая зелень, множество башен и крыш — зеленых, темно-красных, позолоченных. Слуг, секретарей и жен у Небесного Царя было несколько тысяч, а охраняла дворец целая дивизия солдат-гуандунцев, восемь лет пробывших в боях.
Во внутренние покои Небесного Царя допускались только женщины. Совещания с подчиненными происходили в зале суда, обтянутом желтым шелком. Царя вносили в зал в паланкине женщины. Впереди шествовали несколько сот придворных и караульный отряд с громадным желтым царским знаменем.
Заслышав гул литавр и звуки флейты, военачальники и министры преклоняли колено и с опущенными головами дожидались, пока Небесный Царь Хун Сю-цюань займет свое место под желтым балдахином и пока установят на особом возвышении его знамя и золотой скипетр.
