объявил меня каким-то мифическим наследником. Про то, как утром решил прогуляться и узнать расписание и что из этого вышло.
В кабинете снова повисло молчание. На этот раз дышалось более-менее легко, и Кузьмич не давил своей силой и возможностями.
— Чаю еще хочешь? — неожиданным ходом Прутков прервал молчание.
— Не откажусь, — согласился я: организм молодой, постоянно требует подпитки, а я с утра только и выпилю, что чашку чаю в КГБ с парой бубликов.
И все-таки интересно, почему Сидор Кузьмич так мягко стелет? Почему не берет быка за рога и не ломает хребет двадцатилетнему пацану? Уж всяко в Комитете умеют выбивать информацию из людей, что уж говорить про таких недорослей, коим является Леха Лесаков. Желает склонить к добровольному сотрудничеству, взывая к совести и к любви к своей Родине?
Собственно, почему и нет? Правильно замотивированный добровольный помощник лучше того кто сотрудничает под угрозой жизни или тюремного заключения. А тут парнишка проникнется высокими идеалами о спасение государства, и сам все расскажет, покажет, а то и в клювике принесет. Вот только пока мой клювик не прояснит ситуацию до конца, вряд ли наше сотрудничество будет искренним. Хотя сомневаюсь, что оно вообще будет честным с обеих сторон.
Если это все-таки политический заговор против Брежнева, то лично мне нужно приложить все усилия, чтобы выкрутиться из передряги живым и с безупречной репутацией. Как это сделать — вот вопрос! Я и сам-то не знаю, что в подземельях, хотя и предполагаю самое худшее — золото ищут товарищи заговорщики. А вот для себя или для страны — это уже другой вопрос.
Сидор Кузьмич снова разлил вкусный чай по стаканам, подсыпал бубликов в вазочку, и выставил на стол дощечку с бутербродами. Я сглотнул. На по-мужски грубо нарезанном хлебе лежали кружочки копченной колбасы. Интересно, если я заточу парочку, это будет считаться, что я продал душу дьяволу-особисту?
— Угощайся, — Кузьмич кивнул головой на импровизированный поднос.
— А в больнице сейчас завтрак, — вздохнул я, все еще размышляя насчет пожрать за счет КГБ и насколько это чревато. С другой стороны если это какая-то очередная проверка, ну, пусть проверяет на здоровье и делает свои собственные выводы. А я просто захомячу бутер без всяких душевных терзаний.
— Вот и завтракай, — мичман улыбнулся, протянул руку, взял хлеб с колбасой, смачно откусил половину, прикрыв глаза от удовольствия, запил сладким чаем.
— Спасибо, — я с чистой совестью сжевал пару бутербродов, пользуясь временным отсутствием вопросов.
— Ты нашел икону у старика? — как всегда внезапно поинтересовался Сидор Кузьмич.
— Неа, — протянул я, ни разу не покривив душой.
Ну, а что, с моей точки зрения рисунка на часах с кукушкой — это не икона. Иконы они в позолоченных окладах, висят в красном углу. А картинка на циферблате — какая ж это икона? Так, баловство. И самое главное, я точно знаю, что Игорек ничего такого не отыскал, иначе бы очередная копия карты подземелий народилась сейчас у Сидора Кузьмича, и я бы здесь не сидел.
Довольно вздохнув и поблагодарив хозяина кабинета за вкусный завтрак, я едва не откинулся на спинку дивана, чтобы вздремнуть, но вовремя вспомнил, где нахожусь и перестроился, снова ныряя в шкуру советского студента.
Не знаю, когда и в какой момент жизни это случилось, но страх как чувство, как эмоция в моем организме напрочь отсутствовал. За это я был неоднократно бит морально своим начальством в нашем поисково-спасательном отряде. Причем страх не только перед реальной опасностью, но и перед чинами, званиями и прочими статусами.
Поэтому меня обычно во время проверок отсылали дежурить в Должанку, чтобы я не попался на глаза высокому начальству, приехавшему побухать в Энск, в смысле на ревизию, и что-нибудь не ляпнул в ответ на претензии по поводу устаревшей техники и прочих моментов.
Наверное, этот пофигизм чувствовался и в поведение студента, поэтому Сидор Кузьмич время от времени кидал в мою сторону странный задумчивый взгляд, словно пытался разгадать: дурак ли я на самом деле, ничего не понимающий и бесстрашный, или и вправду такой придурковтый? Ну да пускай голову ломает, мне же лучше. Буду темной лошадкой с душой нараспашку.
— Алексей, мне казалось, мы договорились о честном и взаимовыгодном сотрудничестве? — глядя на меня поверх стакана, уточнил Сидор Кузьмич.
— А как же, — от полноты души я придал руки к груди, заверяя мичмана в своей честности. — Никаких икон я не нашел. Так были какие-то картинки на стенах. Но это точно не иконы, репродукции, думаю.
И вот тут наступал тот самый момент, когда нужно было сделать выбор: говорить про Анну Сергеевну или промолчать? Если скажу, добрую соседку задолбут допросами, а в деревне такого не утаишь и получиться у женщины не жизнь, а спектакль из серии: то ли она украла, то ли у нее скоммуниздили, но осадочек остался.
Вопрос в другом: знает ли Сидор Кузьмич про Анну Сергеевну? Точнее, не так: что именно знает мичман про отношения соседки и старика-архивариуса? Сто пудов знает. Но не факт, что в курсе про переданные бумаги. И тут я мысленно треснул себя по лбу. Я же сам ему рассказал про документы и где их взял! Чертов Игорек, который встретил меня на автовокзале! Чтоб ему пусто было!
Хорошо, что вспомнил. Сейчас бы треснул тонкий лед доверия, который мы вроде как выстроили с мичманом в процессе общения. Придется все-таки признаваться про Анну Сергеевну, как бы мне не хотелось её оставить не у дел. Но, думаю, дорогой товарищ Прутков уже и сам в курсе, какие конспекты и от кого я притащил из Лиманского.
— Икону я не нашел. Зато познакомился с соседкой старика — Анной Сергеевной, и вот она-то мне и помогла. Я когда ей ключи показал, которые Фёдор Васильевич мне дал, так она сразу вынесла архив старика и мне отдала. Сказал, что сосед так велел: отдать тому, кто с ключами придет. Ну, я и забрал, — я пожал плечами. — А что интересно же. Мы с отцом очень историей нашего города и района увлекались. Вот я и решил сначала изучить бумаги, а потом отдать в краеведческий музей, — плел я на голубом глазу совершенно искренним голосом.
Я даже верил сам себе, надеюсь, Кузьмич тоже мне поверил. Потому что, судя по слегка изменившейся позе, старый черт знал и про Анну Сергеевну, и про то, что я в дом был и ничего не наел. Ну, это он так думает. Черт Леха, что-то с памятью твоей стало, старческий склероз на молодой мозг
