И принялся считать агентов.
— Сколько же вас, друзья? Двадцать пять? Тридцать? Много… Ничего не поделаешь. Эх, было б вас всего пятнадцать!
Да, умел он держаться, это были манеры великого актера, лишь одной силой таланта легко и воодушевленно исполнявшего свою роль. Шолмс смотрел на него, и ему казалось, будто присутствовал на великолепном спектакле, всю красоту и малейшие нюансы которого по достоинству мог оценить лишь только он один. Он даже подумал, что борьба была равной между этими тридцатью, имевшими за плечами весь отлаженный аппарат правосудия, и им одним, безоружным и закованным в цепи. Он один стоил всех остальных.
— Глядите, мэтр, — обратился к нему Люпен, — это ваша работа. Благодаря вам Люпен будет гнить на мокрой соломе карцера. Сознайтесь, ведь ваша совесть неспокойна, вас, наверно, гложут сожаления?
Невольно англичанин пожал плечами, словно говоря: «Все зависело только от вас».
— Никогда! Никогда! — воскликнул Люпен. — Отдать вам голубой бриллиант? О, нет, я и так из-за него настрадался. И дорожу им. В первый же свой приезд в Лондон, думаю, в следующем месяце, при встрече расскажу вам почему… Но будете ли вы в Лондоне в будущем месяце? Может, лучше встретимся в Вене? Или в Санкт-Петербурге?
Вдруг он так и подскочил. Где-то под потолком зазвенел звонок. Это уже был не сигнал тревоги, но обычный телефонный звонок. Провода тянулись в кабинет, к проему между двумя окнами, а сам аппарат так и не сняли.
Телефон! О, кто же должен был попасться в ловушку, расставленную коварной судьбой? Арсен Люпен в бешенстве обернулся к аппарату, будто хотел его разбить, стереть в порошок и тем самым заглушить таинственный голос, собиравшийся поговорить с ним. Но Ганимар уже снял трубку.
— Алло? Алло? Номер 648-73? Да, верно.
Подбежав, Шолмс властно отстранил его и, схватив трубку, прикрыл мембрану платком, чтобы не узнали его голос.
В этот момент он взглянул на Люпена. И, поймав его взгляд, убедился, что оба вдруг подумали об одном и том же, понимая все возможные последствия того, что казалось вполне вероятным, даже почти что бесспорным: звонила Белокурая дама. Она думала, что будет разговаривать с Феликсом Дэви, или, скорее, с Максимом Бермоном, в то время как слушал ее Шолмс!
Англичанин закричал в трубку:
— Алло! Алло!
Пауза, затем Шолмс произнес:
— Да, это я, Максим.
И начала со всей трагичностью вырисовываться драма. Люпен, неукротимый насмешник Люпен и не думал скрывать своей тревоги. Побледнев, он вслушивался, пытаясь догадаться, о чем идет речь. А Шолмс продолжал отвечать невидимой собеседнице:
— Алло! Алло! Да, все закончилось, и я как раз собирался ехать к вам, как мы договорились. Куда? Но к вам же. А что, вам кажется это место неподходящим?
Он колебался, подбирая слова, потом совсем замолчал. Ясно было, что он, пытаясь расспросить девушку, не очень в этом преуспел, кроме того, ему было совершенно неизвестно, где она находится. И присутствие Ганимара его стесняло. Ах, если бы каким-то чудом можно было прервать нить этой дьявольской беседы! Люпен призывал чудо всеми силами души, всеми натянутыми, как струны, нервами.
Шолмс крикнул:
— Алло! Алло! Не слышно? Я тоже очень плохо слышу… едва понимаю… Алло! Знаете, по здравом размышлении я решил, что вам лучше вернуться к себе. Опасность? Никакой… Но он же в Англии! Я получил из Саутгемптона телеграмму, подтверждающую его приезд.
В последних словах скрывалась злая насмешка. И Шолмс произнес их с особым удовольствием. А потом добавил:
— Так не теряйте времени, моя дорогая, я скоро буду у вас.
И повесил трубку.
— Господин Ганимар, прошу вас дать мне троих людей.
— Это связано с Белокурой дамой, не так ли?
— Да.
— Вам известно, кто она и где находится?
— Да.
— Черт побери! Хороший улов… Вместе с Люпеном… Какой удачный день! Фоленфан, возьмите еще двоих и отправляйтесь за месье.
Англичанин собрался уходить в сопровождении трех полицейских.
Все было кончено. Скоро Белокурая дама тоже окажется во власти Шолмса. Благодаря его замечательному упорству и счастливому стечению обстоятельств сражение заканчивалось для него победой, а для Люпена — полным поражением.
— Господин Шолмс!
Англичанин остановился.
— В чем дело, господин Люпен?
Последний удар, казалось, полностью сразил Люпена. Лоб его избороздили морщины, он выглядел мрачным и подавленным. Но все-таки, сделав над собой усилие, вновь, несмотря на неудачи, воскликнул радостно и непринужденно:
— Согласитесь, удача от меня отвернулась. Только что не удалось сбежать через камин — и вот я в ваших руках. А потом судьбе было угодно воспользоваться телефоном, чтобы сделать вам подарок в лице Белокурой дамы. Повинуюсь вашим приказам.
— Что это значит?
— Это значит, что я готов возобновить переговоры.
Шолмс отвел в сторону инспектора и испросил, впрочем, тоном, не допускающим возражений, разрешения поговорить с глазу на глаз с Арсеном Люпеном. Совещание в верхах! Оно началось довольно сухо: оба нервничали.
— Что вы хотите?
— Свободу мадемуазель Дестанж.
— А вам известна цена?
— Да.
— Так вы согласны?
— Согласен на все ваши условия.
— Ах, так? — удивился англичанин. — Но ведь вы же отказались, когда речь шла о вас…
— Речь шла обо мне, господин Шолмс. А теперь дело касается женщины, женщины, которую я люблю. Видите ли, мы, французы, отличаемся особым взглядом на такие вещи. И не буду же я поступать по-другому, лишь потому, что зовусь Люпеном?.. Наоборот!
Теперь он казался совсем спокойным. Шолмс невольно чуть кивнул головой и прошептал:
— Где голубой бриллиант?
— Возьмите трость, что стоит в углу возле камина. Держась за набалдашник, другой рукой поверните кольцо с противоположного конца.
Шолмс взял трость и повернул кольцо, обнаружив, что набалдашник отвинчивается. Внутри был шарик из замазки. А в нем — голубой бриллиант.
Он стал его рассматривать. Камень был настоящим.
— Мадемуазель Дестанж свободна, господин Люпен.
— В будущем так же, как и в настоящем? Ей нечего вас опасаться?
— Ни меня, ни кого-либо другого.
— Что бы ни случилось?
— Что бы ни случилось. Я уже позабыл ее имя и адрес.
— Спасибо. И до свидания. Ведь мы еще встретимся, не так ли, господин Шолмс?
— Нисколько в этом не сомневаюсь.
Между англичанином и Ганимаром завязалась оживленная беседа, которой вскоре Шолмс довольно грубо положил конец:
— Мне очень жаль, господин Ганимар, но я другого мнения. Просто нет времени разубеждать вас. Через час я уезжаю в Англию.
— Но… как же с Белокурой дамой?
— Я не знаю этой особы.
— Но ведь вы только что…
— Как хотите. Я уже добыл вам Люпена. А вот и голубой бриллиант — уступаю вам удовольствие самому вернуть его графине де Крозон. Мне кажется, вам не на что пожаловаться.
— Но Белокурая дама…
— Найдите ее сами.
Нахлобучив на голову шляпу, он быстро вышел, как человек, не имеющий привычки задерживаться после того, как закончил все свои дела.
— Счастливого пути, мэтр, — крикнул вдогонку Люпен. — Поверьте, я никогда не забуду о наших сердечных отношениях! Передайте привет господину Вильсону!
Не получив ответа, Люпен усмехнулся:
— Вот это называется уйти по-английски. Нашему достойному островитянину недостает куртуазности, которой отличаемся мы. Вы только подумайте, Ганимар, как бы француз повел себя в подобных обстоятельствах! Уж как бы изощрился, прикрывая вежливыми фразами свой триумф! Но, Господи прости, что это вы делаете, Ганимар? Ах, обыск! Но ведь, дружок, больше ничего не осталось, ни единой бумажки! Мои архивы в надежном месте.
— Кто знает? Кто знает?
Люпену пришлось покориться. Между двумя инспекторами, в окружении всех остальных, он терпеливо выдержал все, что от него требовалось. Но минут через двадцать вздохнул:
— Скорее, Ганимар, что вы там копаетесь?
— А вам что, некогда?
— Не то слово. У меня назначена срочная встреча.
— В следственной тюрьме?
— Нет, в городе.
— Ах, так? В котором же часу?
— В два.
— А сейчас три.
— Я и говорю, что опоздал. Страшно не люблю опаздывать.
— Может быть, хоть пять-то минут мне дадите?
— Ни минутой больше.
— Как вы любезны… постараюсь…
— Что-то вы много разговариваете… Ах, еще и этот шкаф? Но он пустой!
— Однако здесь лежат три письма.
— Старые счета!
— Нет, связка, перевязанная шелковой ленточкой.
— Розового цвета? О, Ганимар, ради всего святого, не развязывайте!
— Письма от женщины?
— Да.
— Принадлежащей к свету?
— К высшему.
— А как ее зовут?
— Мадам Ганимар.
— Забавно! Очень забавно! — уязвленный, парировал Ганимар.
В это время полицейские, которым было поручено обыскать остальные комнаты, явились доложить, что не добились никакого результата. Люпен расхохотался.
