— Опять «Метрополитен»? — Хэнк поднимает бровь. — Ну-ну, в прошлый раз они, должно быть, были очень впечатлены твоей работой, раз пригласили тебя опять. Молодец!
— Это всего лишь работа, — пожимаю я плечами, не желая говорить ни о работе, ни о дурацкой забастовке, ни о Лиззи, ни о поцелуе у нее дома, о которых я никак не мог перестать думать. — Что происходит между тобой и блондинкой? — Спрашиваю я, пытаясь сменить тему разговора.
— Просто флирт, мой дорогой мальчик, ничего больше. Я слишком стар, чтобы меня можно было одомашнить, — говорит он с улыбкой. Он вдовец почти уже тридцать лет, с тех пор как умерла бабушка, и всегда говорил, что брак противоестественен для женщин — хорош для мужчин, но ужасен для женщин.
— В твоем кармане есть что-нибудь для меня? — спрашивает он, и его улыбка становится дьявольской, когда он потирает руки.
— Ну, конечно, — отвечаю я, доставая из кармана фляжку и протягивая ему. Хэнк подарил эту фляжку мне на выпускной вечер в институте, и я стараюсь всегда наполнять ее его любимым виски «Макаллан 25».
— Мне нравится эта штука, — говорит он, вертя фляжку в руках. Она сияет под лампой «Тиффани» у его кровати, а я вижу, как он проводит пальцами по моим инициалам, выгравированным сбоку. — Я обнаружил ее в маленьком магазинчике в Париже на левом берегу в пятидесятых годах. Тогда Париж был детской площадкой — женщины были повсюду! Они носили шелковые чулки со швом, которые сводили меня с ума, и маленькие шляпки с вуалью. Каждая случайная встреча заканчивалась флиртом, мой мальчик. Каждый вздох вел к поцелую… — Его голос затихает, теряясь в воспоминаниях. И хотя я слышал эти истории тысячу раз, мне они по-прежнему нравились.
— Так или иначе, — продолжает он, возвращаясь к жизни и махая рукой, — я встретил на улице Рю Камбон одну продавщицу, милую маленькую рыжеволосую, кажется, ее звали Мими, и она рассказала мне об этом местечке после того, как отвезла меня домой, конечно. Сказала, что это самая большая тайна в городе.
— Ты или магазин? — В шутку спрашиваю я.
— Магазин, конечно! — Он смеется. — Хотя она тоже не особенно жаловалась на мое обхождение. — Он хихикает, возвращая мне фляжку. — На самом деле, на следующий вечер она познакомила меня со своей подругой Симоной, заявив, что готова взять меня на тест-драйв. Можешь себе это представить?
Зная своего дедушку, как вечного холостяка и бабника, так же хорошо, как и себя, который был таким же, как и я, да. Я запросто мог себе это представить.
— Это были те самые деньки. — Он откидывается на подушки кровати. — Никаких обязательств, никаких привязанностей, только вожделение, а потом сладкие-сладкие прощания, прежде чем перейти к следующей. А потом к следующей, — задумчиво говорит он.
Прежде чем я успеваю согласиться с ним, раздается звонок моего телефона. Я протягиваю руку, чтобы его выключить, потому что Хэнк терпеть не может, когда его перебивают, но он жестом просит меня ответить.
— Пора мне заняться моционом, — говорит он и тяжело поднимается с кровати. Он ненавидит чувствовать себя немощным, поэтому я останавливаю себя, не помогая ему подняться, вместо этого отвечаю на звонок, пока он медленно идет в ванную.
— Ты, мать твою, гений, ты знаешь это?! — Голос Майлза звучит странно возбужденно.
— Не понимаю, о чем ты? — Спрашиваю я.
— Твоя идея насчет забастовки, — отвечает он так, словно я тупой. — Послушай, я решил назначить награду в журнале, я готов заплатить пятьдесят тысяч долларов тому, кто заставит Лиззи прекратить забастовку.
— Тпру. — Торможу я его. — Я даже не говорил тебе ничего подобного!
— Ты же сам говорил, что парни будут выстраиваться в очередь, чтобы заставить ее закончить с забастовкой, верно?
— Да, — признаюсь я, — но…
— Ну, я просто даю им небольшой стимул, вот и все. Пятьдесят штук.
— Майлз, это плохая идея. — Предупреждаю я его, назначать награду за… «непорочность» Лиззи? Это самая худшая чертовая идея в мире.
— Ты ничего не понимаешь. Мне просто необходимо потрахаться… и как можно скорее! Я не протяну месяц, Джейк. Черт возьми, мне кажется я не смогу продержаться еще и неделю! Кто знает, как далеко может зайти эта гребанная забастовка, если я… если мы не предпримем ничего, чтобы ее остановить?
Он просто сошел с ума.
— А не проще ли будет купить Татьяне букет роз и вывезти ее на какой-нибудь тропический курорт? — Заявляю я. — И к тому же это будет гораздо дешевле!
— Ты что, шутишь?! Это же поднимет рейтинг журнала. Просто подумай об этом. — Я слышу какой-то шум на заднем плане. — Мне пора, братан. Татьяна только что вернулась, и мне нужно успеть объявить о награде до того, как она придет ко мне со своим ежевечерним списком обязанностей с моей стороны, ни один, из которых не включает то, что я трахаю ее до бесчувствия, к сожалению. Она все время ходит передо мной в нижнем белье, Джейк! И я, конечно, понимаю, что она только что родила ребенка и все такое, но она выглядит просто феноменально. Я просто здесь нахожусь в самом пекле ада, — стонет он. — Но это ненадолго.
— Майлз, серьезно. Прояви фантазию, чертовый идиот…
Но прежде, чем я успеваю закончить, он уже кладет трубку.
— Твою мать, — бормочу я себе под нос. Мне казалась сама идея забастовки достаточно глупой. Но теперь Майлз собирается назначить цену за то, что мужчины Нью-Йорка постараются залезть в трусики Лиззи?!
Ничем хорошим это не закончится.
14 Лиззи
Ладно, в пьяном виде целоваться с Джейком Уэстоном точно не планировалось, но я могу быть спокойна. И делать вид, что не прошло и тридцати секунд, как я готова была сорвать с нас всю одежду и умолять взять меня прямо сейчас. Фу, когда же я научусь больше не пить днем? Когда же? И когда же я научусь не целовать напыщенных самовлюбленных придурков вроде Джейка Уэстона? Даже если это был один из десяти лучших поцелуев в моей жизни…
Черт возьми, целоваться с ним было лучше, чем заниматься сексом, когда мне так не повезло, так что одному Богу известно, чем бы все закончилось, если бы я не дала задний ход.
Так держать, Лиззи. Почему бы тебе не прервать свои эпические оргазмы?
Делать правильные вещи — это самое трудное и самое худшее.
Я вздыхаю, одергиваю юбку сарафана и поправляю зонтик. Ночью прошел дождь, легкий, весенний дождь, который мне очень нравится, после него город выглядит чисто вымытым и таким свежим. Даже воздух сегодня пахнет свежестью, цветами, распустившимися в парке, все эти запахи превалируют над выхлопными газами машин на Пятой авеню.
Я начинаю двигаться, когда загорается зеленый свет, и тут ко мне подваливает парень, оглядывая меня с ног до головы.
— Прекрасный день, — улыбаясь, говорит он, наклоняясь ко мне. — Разве не так?
— Да, просто замечательный, — отвечаю я ровным монотонным голосом, не отрывая глаз от глазка светофора, желая, успеть перейти на другую сторону, пока не загорится красный.
— Отличное платье.
— Спасибо, — говорю я таким голосом, будто предпочитаю платить налоги или чистить мозоли.
— Вы работаете где-то здесь поблизости? — спрашивает он, явно не смущаясь моего тона.
— Возможно, — отвечаю я, даже не пытаясь скрыть своего раздражения. — Но, вас это не особо касается. — Он выглядит вполне обычно в деловом костюме, с портфелем в руках, со светлыми волосами, редеющими на макушке.
— Может мы как-нибудь выпьем… выпьем по чашечке кофе, — весело предлагает он, когда меняется свет светофора.
— Нет. — Я быстро перехожу улицу и поднимаюсь по лестнице, ведущей в «Метрополитен». Должно быть начался весенний гон, как у животных, приходит мне мысль, пока я протискиваюсь через вращающиеся двери. Но, когда прохожу через вестибюль и уже собираюсь нажать кнопку лифта, ко мне подходит еще один парень, одетый в темные джинсы и накрахмаленную рубашку на пуговицах, с кофе «Старбакс» в руках. При виде кофе у меня начинают течь слюнки. Чего бы я сейчас не отдала за «Американо». Я бы, наверное, продала даже свою сестру в белое рабство. Но как бы скучна ни была ее жизнь, она, скорее всего отправиться в это рабство добровольно.
