- Поторопись. Завтра начало. Желаю успеха, - он протягивает руку.
- С кем имел честь вести беседу? - с опозданием спрашиваю я.
- С начальником штаба артиллерии Городокской "непромокаемой" гвардейской дивизии, - полушутливо отвечает капитан Молов, еще раз смотрит на меня и жмет руку.
Не изменился Молов: ровен и благожелателен. В начальники выбился, а не мнит о себе, не корчит...
Огневые позиции недалеко - два километра по торной дороге. Через двадцать минут я и лейтенант Сергеев, старший на батарее, делаем уточнения в порядке ведения огня на завтра. Я решаю еще другие дела, требующие моего вмешательства.
Поздним вечером на НП пробуем отдохнуть.
В блиндаже - земляные нары, на них подстилка из соломы. При входе слева - катушки и другое имущество связистов, дальше, у стены, разместились они сами. Рядом с ними лейтенант Романов, потом я и Загайнов.
Вход завешен плащ-палаткой - на улице морозно, а у нас уютно по-фронтовому: от холода отгорожены, с потолка свисает кусок провода, освещая чадящим огоньком разместившихся в землянке. По мере сгорания изоляции провод передвигается через загнутый гвоздь и горит дальше. Продукты горения поднимаются к потолку, стелются по бревнам, заполняют воздух, садятся сажей на серые лица людей.
Вокруг неспокойно. Мы слышим спешное движение пехоты, проходящей мимо землянки к исходному рубежу, негромкие требовательные голоса командиров. Передний край оживляется присутствием большого числа солдат. Они заполняют траншеи впереди и по флангам, будут в них ожидать начало...
Приподнимается край плащ-палатки, заглядывает пехотинец в белом маскировочном халате:
- Разрешите погреться?
- Заходите, погрейтесь. У нас не Ташкент, но все же...
Он рукавицей обметает валенки, заносит в землянку свежесть мороза.
- Старший лейтенант Васильев, парторг роты, - представляется пехотинец. - Температура сегодня выдалась знатная, совсем продрог. А до утра еще ждать...
Мы с Романовым раздвигаемся, предлагаем ему место на нарах. Васильев укладывается с нами.
- Говоря по правде, мне там сейчас делать нечего, - сообщает парторг. - Беседы проведены, люди накормлены, теперь дело за командирами. Утром подключусь и я.
- Отдыхайте. Если заснете - разбудим. Побудку устроим часа на два раньше вашего дела.
- Да, такую побудку не прозеваешь... Вот думаю, - продолжал гость, почему наши союзники не открывают второй фронт? Отсиживаются, паразиты, по домам, подсчитывают дивиденды, ждут, когда мы осилим Гитлера, а тогда и придут на готовенькое - "мы тоже пахали". Не по-честному получается.
- О честности судить рано. Может, какие другие соображения есть.
- Соображения у них есть, это точно. Хотят, чтобы Гитлер потрепал нас покрепче, обескровил Красную Армию. Да не получится этого. Сравни, что было вначале, что сейчас. Так можно и без второго фронта справиться. Хотя туговато приходится пока.
- Помогают нам свиной тушенкой.
- Тушенка у них знатная, это верно. А вот танки никудышные. Зачем посылают такие танки - чтобы людей наших гробить? Советские танки Т-34 получше английских, да и немецких тоже.
- Немецкие танки хорошо горят, - сказал я.
- Вот видишь, а они покрепче танков наших союзников.
- Давай отдыхать, старшой.
- Давай. Сил надо набраться...
Но заснуть было трудно. Несмотря на усталость, волнение не давало заснуть. Мы просто дремали.
Правильно говорит парторг. С его замечаниями о втором фронте нельзя не согласиться. Будь он, этот второй фронт, нам не пришлось бы встречать столь упорное сопротивление.
А как там чувствуют себя огневики?
Я поднимаюсь, подхожу к телефону и говорю с Сергеевым...
Потом приносят завтрак. Есть не хочется, рано еще. Но солдаты молча едят, следующий раз поесть придется не раньше вечера. Я тоже подкрепляюсь. Парторг спит, его мы не будим. Становится тепло, я снимаю полушубок, остаюсь в ватнике. Ложимся по своим местам. Посыльные уходят.
Я посматриваю на часы. Напряжение нарастает.
С НП командира дивизиона поступает команда:
- Приготовиться!
Я передаю ее на огневую позицию.
Следующая приходит через минуту:
- Огонь!
Было восемь часов утра.
С началом нашей артподготовки немцы ответили своей. Они открыли встречную - так называемую контрподготовку. Их артиллерия била по нашему переднему краю, району наблюдательных пунктов, ближайшей глубине. Рвалась связь. Наблюдатели прятали головы в окопы. Да и что увидишь в таком ералаше за сплошной завесой поднятой в воздух земли и снежной пыли? Но огонь нашей артиллерии был плотнее.
Шел первый огневой налет. Взглянув на часы, я подумал:
- Через пять минут будем менять установки...
* * *
Первое неосознанное ощущение - нечем дышать. Левой свободной рукой провожу по лицу, сгребаю землю, делаю вдох. Открываю глаза - сумрачно и тишина. Где я? Над ногами, впереплет распластавшиеся широкой буквой "X", лежат бревна. Подняться нельзя - я чем-то зажат. Болит правая рука, стоящая торчком на локте, на ней груз. Это обвалился блиндаж, догадываюсь я. Но почему я заснул? Проспал артподготовку? В треугольнике проема между бревен вижу знакомого солдата из пятой батареи. В его фигуре нескрываемая тревога. Через него я понимаю: наш блиндаж разрушен, мы в беде.
- Надежкин, тащи меня за ноги! - кричу солдату.
Надежкин убегает - или не слышал, или испугался. Но вскоре он возвращается уже не один.
- Там кто-то живой.
- Да тащите же, распротуды вашу мать! - Мне больно, и хочется вырваться из этого плена, из этой ямы. Меня выволакивают за ноги в узкое пространство между бревнами и землей.
- Вытаскивайте остальных. Там Загайнов, два офицера, два телефониста.
Они долго шарят, потом тем же путем вытаскивают Загайнова, уносят к себе в землянку. Он без сознания.
Но почему тишина, почему не стреляют?
- Там пехотинец, лейтенант Романов и телефонисты Агапов и Марчук, снова говорю я, когда разведчики возвращаются. - Посмотрите, кто из них жив.
В разрушенную землянку залезает сперва один, потом второй.
- Никого, - говорят они. - Все насмерть.
Они показывают на воронку от 155-миллиметрового снаряда, угодившего в левый дальний угол, разметавшего землю и верхний накат. Осколки прошили блиндаж, перебили почти всех. Старшего лейтенанта Васильева взрывной волной забросило на меня. Он два часа лежал на кисти моей вертикально стоящей руки. Рука локтем упиралась в нары.
Смотрю на свою стеганку, залитую кровью от подбородка до полы. Это кровь Васильева, парторга роты. У меня саднит только голову сзади. И болит правая рука.
Командир пятой батареи старший лейтенант Федяев разрывает индивидуальный пакет, накладывает повязку на мою голову. "Я жив!" проносится в сознании, и начинается нервный озноб. Еще бы немного, и... Я радуюсь, что этого не случилось, мне хочется кричать и смеяться от радости, но я плачу:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
