В лесу Иван собирал землянику, шелковицу, вишню, дикий лук и всевозможные грибы. В кустах он обнаружил гнездо жаворонка и приготовил омлет с грибами.
Его единственным занятием было искать пропитание. Со старой липы Иван соскреб древесный гриб, который поджег, чтобы выкурить диких пчел из дупла на шелковице. Он жевал прохладный мед в сотах, которые оставляли на языке приятный аромат акации и царапали горло.
Когда кошка исчезла как-то ночью, Иван скучал по ее мурлыканью. Он проснулся от пения хора соловьев, заполнившего лес прекрасной мелодией. Кошка появилась на рассвете. Она тащила по тропинке к печи молодого кролика почти одного с ней размера. Естественно, Иван сначала решил, что кошка хвастается и положила добычу к его ногам только показать, но потом понял, что это спасение. Он разжег огонь с помощью двух камешков и сена и поджарил кролика. Иван чувствовал себя эгоистом, пока кошка не поймала соловья и не съела его демонстративно, словно говоря, что Иван может не беспокоиться, она голодной не останется. На следующее утро кошка поймала ему еще одного кролика, и, чтобы отблагодарить ее, Иван наточил несколько палочек и пошел за деревню к небольшой речушке, настолько тихой и медленной, что сформировала пруд. Кошке понравился карп, которым угостил ее Иван.
Иван не различал все разновидности грибов, но знал, как выглядят мухомор и бледная поганка, а остальных не боялся, поскольку они могли вызвать только расстройство желудка и головную боль. Кроме того, многие грибы обладают целебными свойствами, и они могут загадочным образом придать ему сил. Иван был уверен, что медицина только через сто лет обнаружит всю лечебную силу, которой обладают многие грибы, даже ядовитые, если есть их в умеренных дозах. Ведь пенициллин – это тоже микроскопический гриб. Поэтому Иван ел почти все грибы, какие находил, по кусочку. У него случались галлюцинации, мерещились светящиеся и пульсирующие зеленые листья, но Иван не знал, чем это объясняется – грибами или нервным напряжением и поврежденной селезенкой, если, конечно, она была задета. Иван варил боровики с их влажными коричневыми шляпками, которые он охотно продавливал пальцем, оставляя отпечатки, добавлял дикий лук и крапиву, и получался изумительно вкусный суп.
Но лето, счастливое время, когда так легко прятаться, быстро закончилось. Листья на деревьях стали краснеть, задули студеные ветры из Венгрии. Но холоднее всего Ивану становилось при виде голых горных вершин. Он останется без еды, если только не найдет способа делать запасы, как белка.
Скорее всего, Ивану удалось бы и перезимовать в сгоревшей деревушке, если бы звуки боя не подкрались слишком близко. Взрывы и миномет выжгли всю растительность в нескольких километрах от его убежища, и запах пепелища долетал до него сухим едким дымом. Однажды через трещину в стенке печки Иван увидел, как через деревню идут четники, на следующий день это были мусульмане, а еще через день – хорваты. Один, он станет зимой легкой добычей для всех воюющих армий. Но все равно, возможно, он остался бы, если бы не пропала его кошка. Иван размышлял убили ли ее солдаты ради еды или просто чтобы поупражняться в жестокости.
Двинувшись на восток, рядом с деревней на границе Боснии и Хорватии Иван обнаружил скульптуру изображавшую Голгофу. Статуи Христа и двух разбойников были отколоты и брошены в заросли вереска на обочине дороги, а на крестах были распяты три трупа, висевшие на огромных ржавых гвоздях. Двое были обрезанными мусульманами, а третий, занявший место разговорчивого разбойника, был католиком с татуировкой на плече, изображавшей Деву Марию. На макушке у каждого из убитых зияла дыра – своеобразная подпись четников – и широкий кровавый след обвивал шею и тянулся по грудной клетке. Один из мусульман показался Ивану знакомым, и хотя его чуть не вывернуло от запаха разлагающейся плоти, он приподнял его голову палкой и узнал Алдо, своего соседа по комнате из Нови-Сада. Какой ужас! И какой цинизм – распять мусульманина! На самом деле Иван частенько поминал Алдо недобрым словом за ту дурацкую шутку с убийством Тито во время парада. Если бы не он, Иван, скорее всего, был бы сейчас доктором. С другой стороны, ему не очень-то хотелось быть доктором, по крайней мере сейчас, по прошествии почти двух десятков лет. И хотя Иван злился на Алдо за то, что из-за него пришлось отсидеть на Голом острове, но часто задумывался, где его необычный горячий друг. Он скучал по их шуткам, а иногда с ностальгией вспоминал, как они воровали еду на ярмарке в Нови-Саде, о том, как Алдо безуспешно подкатывал к девушкам со всякими глупостями, о том, как они ели чудинку, гостинец от мамы Алдо, и друг отрезал ему самые мясные куски. И как тогда Иван ощутил кристаллики соли под языком, но когда сплюнул, в слюне была кровь, возможно, от усталости или оттого, что он несколько месяцев не видел зубной пасты, или же от шока при виде распятого друга. Sic transit gloria mundi, sic transit gloria mundi [9]. Эта фраза звучала в его голове, словно голос священника, постепенно усиливаясь. Иван огляделся, но рядом никого не было. А он ведь даже грибов не ел.
После одной ветреной ночи Иван сидел на краю какой-то чистенькой деревеньки на гладкой коре березы, которая, вероятно, рухнула ночью, но не потому, что ветер был настолько силен, просто вода размыла почву так мощно, что дерево напоминало давно гниющий зуб, который можно вырвать, просто раскачав его языком. Дождь смыл с корней всю землю, и обнаженные слепые ветки молча шарили в воздухе, чернея на фоне прозрачной бирюзы ясного неба. Иван выжал рубашку и носки и разложил их на коре. Он пристально следил, как несколько пожилых женщин в черных юбках гонят стадо гусей по главной и единственной дороге деревни. Когда они увидели Ивана, то подняли крик. На нем все еще была солдатская форма. А солдаты часто мародерствовали и насиловали.
Иван сказал:
– Успокойтесь, я не собираюсь убивать вас.
Но женщины закричали даже громче. Когда Иван обнаружил, что в деревне не осталось ни одного мужика, то пробрался в ближайший дом, нашел лучший воскресный костюм бывшего хозяина и убежал в леса, оставив свою военную форму.
Иван избегал людей и прятался в стогах сена, а если не мог найти их, то в канавах, даже в конце января, когда ужасная зима захватила континент с излишней жестокостью, словно Господь пытался заморозить народ-разрушитель ради остальных своих тварей. Он уже испробовал и огонь, и воду, и медные трубы, но это не помогло, и теперь Бог выбрал лед, отказавшись от других адских мук, и Иван, дрожащий от холода и выковыривавший лед из бороды, почувствовал, что новый катаклизм может сработать.
С выпученными глазами, сходя с ума от одиночества, Иван трясся в стогу сена. Он вспоминал приятные моменты детства. Каждое воскресенье после похода в церковь он ехал на велосипеде в поле, где пастушка приглашала его сесть рядом, прижавшись щекой к ее шее. Она обнажала груди и давала Ивану пощупать их. Дрожащими руками он прикасался к гладкой теплой коже с голубоватыми венами, восхищаясь нежностью и мягкостью грудей. Целое лето он ласкал ее груди по воскресеньям, но на этом дело и кончилось, а теперь это ощущение вернулось к нему каплей тепла в заледеневшей вселенной.
Той ночью его схватили хорватские солдаты. Они завернули Ивана в кусачее шерстяное одеяло, словно он уже умер, и отнесли в свою казарму в Сисаке. Напоили горячим чаем с аспирином, который растворился в горле Ивана раньше, чем он успел проглотить, и там разлился какой-то угольной горечью. Это казалось некой пародией на причастие.
Из-за воспаления легких Ивана мучили жар и галлюцинации, и он не отвечал ни на какие вопросы, пока не увидел поднимающееся весеннее солнышко и не поправился. Хорваты держали Ивана за решеткой три месяца, поскольку у него не было никаких удостоверений личности, но поверили, что он хорват из-за его манеры речи, после чего перевели в небольшой лагерь около Сараево, на базу объединенной группировки хорватских и мусульманских войск.
Когда три тысячи югославско-сербских солдат окружили лагерь, командир дал Ивану ружье, чтобы он снова стал солдатом, и Иван не смог отказаться. Несколько дней сербские гаубицы и минометы палили по лагерю, сжигая все бараки, и в огне погибли многие солдаты. У мусульман и хорватов были только винтовки, пулеметы да пара минометов. Поэтому, когда после обещания амнистии его полк сдался, Иван попал в плен к югославской армии, в рядах которой недавно служил.
Под дулом пистолета он забрался в грузовой состав вместе с еще двумя сотнями солдат. Но как только военнопленные выходили из поезда в поле, их тут же расстреливали из десятка пулеметов. Когда наступила очередь Ивана, то пулеметная очередь стихла, и отряд военнопленных окружили острия штыков. Четники тыкали штыками под ребра пленных и приговаривали: «Хотите домой? Отлично, мы покажем вам ваш дом, свиньи». Один из солдат прошелся из пулемета по их группе, словно расставляя знаки препинания, но никто не упал, поскольку люди стояли так плотно, что те, кто был убит на месте или умер от кровопотери, оставались стоять в толпе.
