Мерион прекрасно знал, что рано или поздно где-нибудь встретится с герцогом, и ему было известно, что Бендас скорее всего будет приглашен на этот ужин.
Когда старик приблизился к нему, он коротко поклонился и проговорил:
— Добрый вечер, ваша светлость.
Бендас остановился и пробормотал:
— Я слышал, что вы недавно вернулись из Германии. Или, кажется, из… — Старик умолк и принялся разглядывать Мериона так, словно впервые в жизни увидел.
Мерион взглянул на него с удивлением. Бендас же, разглядывая его, то и дело щурился. И тут Мерион вдруг понял, что этот человек почти слеп. Удивляло и то, что он за последнее время очень постарел.
— Вы что-то сказали?.. — пробормотал Бендас. — Я плохо вас слышу.
— Я вернулся не из Германии, а из Франции, — ответил Мерион. — И думаю, что этот год будет в парламенте решающим.
— Гм… — Казалось, старик о чем-то задумался. Потом вдруг спросил: — А как ваша сестра? — Он задал этот вопрос с лукавой улыбкой.
— Она в полном порядке, — процедил Мерион сквозь зубы.
— Но как же ее зовут? — Старик снова улыбнулся.
— Ваша светлость, не вводите меня в искушение, — проговорил Мерион, невольно сжимая кулаки.
Старик промолчал, и он добавил:
— Я слышал, что вы представили парламенту два особых законопроекта, Должно быть, вы считаете землю величайшей ценностью. Кстати, что говорит ваш сын по поводу изменения порядка наследования?
— Не ваше дело, — пробурчал Бендас, отводя глаза. Мерион уже повернулся к графу Сандерсу, стоявшему поблизости, и с вежливой улыбкой проговорил:
— Полагаю, милорд, вам в парламенте следует обратить внимание на весь пакет предложений.
Тут Бендас вдруг уставился на Мериона и громко сказал:
— Придержите язык, вы, высокомерный…
К счастью, в этот момент зазвучала музыка, а затем церемониймейстер, четырежды ударив жезлом о пол, громко провозгласил:
— Его королевское высочество, принц Уэльский!
Все собравшиеся тотчас повернулись к двери, чтобы приветствовать принца-регента. А затем гости начали усаживаться за столы. Мерион же в растерянности озирался; он прибыл слишком поздно, поэтому не успел узнать, где находилось предназначенное для него место. Но тут к нему подошел маркиз Стрэмор, сообщивший, что его жена выяснила — они должны сидеть рядом.
Уже сидя за столом, маркиза Стрэмор с восторженной улыбкой воскликнула:
— Ах, обожаю вальс! Как вы думаете, сегодня будут его танцевать? Знаете, ведь теперь везде танцуют вальс. Но я, к сожалению, не знаю, как относится к этому танцу принц-регент.
А через минуту маркиза сделала скандальное заявление — предположила, что особы королевской крови могут вступать в брак с присутствующими в зале леди. Тут маркиз наконец-то отобрал у жены бокал с вином, очевидно, решив, что вино — единственная причина ее неумеренной болтливости.
Маркиза хотела возмутиться, но в этот момент снова заиграл оркестр, а затем церемониймейстер зычным голосом объявил:
— Уважаемые леди и джентльмены, сегодня по просьбе его высочества известная певица синьора Верано порадует нас своим искусством.
Глава 12
После этого объявления раздались восторженные восклицания, а минуту спустя перед публикой появилась Елена Верано. Прежде всего она присела в реверансе перед принцем-регентом, потом — перед всеми остальными. Мерион же кивнул ей с таким видом, как будто ее реверанс предназначался персонально ему.
Как и несколько дней назад в доме Харбисонов, Елена выжидала минуту-другую, обводя взглядом собравшихся в зале людей. И казалось, что этим своим взглядом она призывала всех забыть о ссорах и распрях, о лжи и обмане, о страхе и неудачах и хоть на какое-то время всецело отдаться музыке.
На мгновение взгляд Елены задержался на Мерионе, и он улыбнулся ей. Сегодня она казалась еще более прекрасной, чем прежде. Ярко-зеленое платье оттеняло розоватый цвет ее щек, а темные волосы были забраны наверх — точно так же, как и в первый раз, когда он ее увидел.
Когда же Елена наконец запела, Мерион вдруг почувствовал, что ужасно волнуется за нее. Она исполняла вполне традиционную балладу, «капеллу», которую Мерион сразу же узнал. Он ожидал услышать что-нибудь типично итальянское, однако ошибся. Пела же Елена о поруганной и отринутой любви, но на сей раз в ее исполнении не было прежней страсти. Более того, певица придавала балладе юмористическое звучание, и гостям принца это понравилось; во всяком случае, они довольно долго аплодировали, когда она умолкла.
А потом произошло неожиданное… Герцог Бендас внезапно поднялся из-за стола и пробормотал что-то невнятное. Уже шагая по проходу, он довольно громко проговорил:
— Глупая песня. И спета очень скверно. Лучше уйду отсюда, пока она снова не запела. У меня от ее пения ужасно болит голова.
Мерион в ярости сжал кулаки; ему хотелось поколотить болвана.
— Надо проучить этого глупого герцога, — заявила маркиза, чуть приподнявшись; казалось, она и впрямь собиралась «проучить» Бендаса.
— Я испытываю точно такие же чувства, как и вы, миледи, — сказал ей Мерион. — Но не беспокойтесь, я уверен, что синьоре Верано приходилось слышать и более суровую критику.
— Да, вы правы. Такова судьба всех исполнителей, — согласилась маркиза.
Тут синьора Верано вдруг улыбнулась и присела в реверансе перед старым герцогом. Когда же он покинул зал, она начала исполнять вторую песню, не выказывая ни малейшего огорчения из-за его едких замечаний.
На сей раз Елена пела совсем по-другому. «Но почему же она начала свое выступление с другой песни, когда именно эта прекрасно соответствует ее голосу?» — думал Мерион. Казалось, ее нежнейший голос проникал в душу всех без исключения слушателей; пела же она о надежде на любовь, она отчаянно молила о любви и о счастье. Слушая ее, Мерион испытывал почти физическую боль — такое томление звучало в ее голосе.
А закончилась песня внезапно, закончилась страстным призывом, оставившим слушателей на пике волнения.
На какое-то время воцарилась тишина, а потом зал взорвался рукоплесканиями и криками «Браво!». Синьора Верано с изяществом раскланялась, а через некоторое время снова запела — на сей раз это была какая-то шутливая итальянская песенка, и исполняла ее Елена с веселой улыбкой. Закончив песню, она несколько раз поклонилась и тут же зашагала по проходу между столами, задержавшись только для того, чтобы выказать свое почтение принцу-регенту. Ее сопровождали смех и бурные аплодисменты; причем почти все аплодировали стоя.
