Далее все по распорядку. Сон, ланч, свежий воздух, ужин, культурная программа — птичьи песни в сопровождении ансамбля сторожевых овчарок. Минимум разговоров, минимум движения, экономия жизненной энергии. Печенье — не мясо, даже если написать на упаковке «барбекю», желудок не обманешь. Спасибо, немного обманывала колбаса. Не столько содержанием, сколько формой и запахом.
Доев очередную ее порцию, отдыхающий Сумароков мрачно изрек:
— Хоть бы шавка какая пробежала…
— Зачем? — не понял отдыхающий Кольцов.
— Сожрали бы…
— Ты чего, кореец?
— Почему кореец?
— Ну, они собак любят.
— Нет, не кореец. Но есть доводилось. Между прочим, деликатес. Не крыса и не жаба какая-нибудь… Гораздо вкуснее.
— Ну, ты хоть жарил или так?
— Приспичит, и так схаваешь… Бывало, и ежиков трескали.
— Они ж колючие.
— Так это только снаружи. А внутри сало, жир. — Положенец сглотнул слюну, прилег на траву и стал рассматривать облака, продолжая при этом неспешно делиться славными воспоминаниями.[20]
— Я, вообще-то, не всегда на блатную педаль давил (не всегда был блатным авторитетом). Поначалу — мужиком. Работягой. После крестин (суда) совсем зеленым попал на северную красную (режимную) зону. С суками кантоваться (иметь дело) впадлу (неприемлемо). Вышел на расконвойку и начал бычить на повале (трудиться на лесоповале). Наркомовскую пайку (положенное питание) менты крысили (отбирали) да активисты топтали (зэки-помощники администрации ели). После них нам кропаль (чуть-чуть) доставалось. Но план требовали, иначе дуплили (били) как резиновых. На что я двужильный, но и то лунявым (контуженым) стал. Кто-то решал, чем так мучиться, лучше ссучиться (стать активистом). Но я в шерсть (в актив) не пошел. Когда совсем в дохода (в дистрофика) начал превращаться, один приятель и научил ежиков хавать. Пузо вскрываешь и жрешь. Я сначала брезговал, стремно (необычно) все-таки. После втянулся. Так сезон и перекантовался на ежиках. А если уж собачка попадалась — вообще праздник.
Сумароков немного помолчал, потом продолжил. Не столько для собеседника, сколько для самого себя. Даже очень неразговорчивым людям периодически необходимо выговариваться.
— В конце лета в зону заехал жулик (вор в законе). Паша Клык. Его спецом (специально) сюда кинули, чтобы сломать. Прямо в шлюзе его менты рехтанули и в одиночку закрыли, чтобы не пописал (зарезал) кого из сук. Кормили тогда под крышей (в ШИЗО) паршиво. День — летный (хлеб и вода), день — пролетный (без еды). Сырость, пол бетонный, комары. Если дубак (холод) — совсем гибель. Мы ему, рискуя, грев загоняли (передавали еду и курево).
Паше терять нечего было. Во-первых, тяжеловес (обладатель большого срока), во-вторых, все равно уморят. Решил на лыжи встать (совершить побег). Хозяина (начальника) на обходе под перо поставил (в заложники взял с помощью заточки). Спецов вызвать не успели. Выпустили его с хозяином за шлюз, знали, что все равно схомутают (поймают). Кругом леса, болота да режимные поселки, никуда не денется. Но Паша, как и мы, возле запретки отсиделся, пока его в тайге ловили. Дней через пять он меня на делянке окликнул. Автоматные рожи (солдаты конвоя) у нас совсем расслабленные. Устно периметр обозначат и валяются у костра. Паша совсем плохой был, но сгоношил меня сорваться (сагитировал убежать). Шементом сквозанули (быстро сбежали), даже сидор (сумку) с припасами не взяли. И кишки (вещи) совсем никудышные. Только сажало (нож) с собой. На ежиках и выживали, их в тайге много. По утрам росу собирали. Я-то к такому рациону привычный, а Паша вскоре сломался. Долго в крытке провел, ослаб, а от ежей его воротило. Считай, неделю его на себе пер. Не бросил и не съел. Хотя вначале он меня сам бычком планировал (планировал съесть). Добрались до города, но на кордон напоролись. Сныкал (спрятал) его в кустах, а сам ментов в сторону увел. Жестко меня приняли (задержали), думал, не выживу. Но Пашу не сдал. Новый срок наболтали (добавили). А года через два я с Пашей в «черной» зоне встретился. Он тоже попался, только позже. Пять лет довеска получил, но меня не сдал. С тех пор я при нем был, он мне всю науку воровскую передал, потом положенцем сделал, общак доверил. Если бы не этот кипеж (побег), я бы после звонка (освобождения) законником (вором в законе) бы стал. А теперь — мимо. Общак профукал, с ментами якшаюсь…
Сумрак зло посмотрел на подельника. Тот никак не реагировал на услышанное, просто лежал с закрытыми глазами…
«И чего это я ему гружу? Удавить бы лучше…»
Ночь прошла спокойно. Беспокоили лишь далекий лай пока еще не съеденных собак да крики-разговоры часовых, типа: «Вась, ты не спишь?!» — «Нет, не сплю». — «Тогда пошел на… Ха-ха-ха…»
Под утро заметно похолодало, весна не хотела отступать, и беглецам пришлось все-таки залезть под одно одеяло, чтобы не заработать совершенно неуместный насморк. (Эротический триллер «Что скрывает одеяло?») Перед тем как накрыться, Кольцов ненавязчиво поинтересовался, не страдает ли сосед открытой формой туберкулеза или еще какими-нибудь смертельно опасными инфекционными заболеваниями. Венерические не в счет. Сумрак честно ответил, что не знает, потому что обследовался только после первой судимости, а прямо сейчас сдавать анализы не собирается. Повесили на двери номера табличку «Не беспокоить» и, повернувшись друг к другу спинами, синхронно захрапели.
Когда «Ролекс» пробил десять, дядя Витя пополз на конспиративную встречу с Милюковым.
— Случится засада, я крикну. Сразу вали в лес, — предупредил он Кольцова.
— Да уж ждать не буду. Счастливого пути!
Хотя положенец не выглядел спокойным, но и говорить, что он трясся, как паутинка на ветру, было бы неверно. По принципу — как выйдет, так и выйдет, на все воля Божья. Успеть бы только Милюкову шею свернуть, если тот окажется предателем. Одной рукой сложно, но можно. Если в кадык ударить. Это дядя Витя умел превосходно, заниматься физкультурой и спортом в зоне не запрещалось.
Милюков опоздал на полчаса и, судя по окружающей обстановке, в предатели не записался. Куртка была серьезно обгажена свежей грязью, словно майка у футболиста, играющего в дождливую погоду на отечественном стадионе. Зато лицо сияло радостью. Футболист сделал хет-трик.
Он распахнул куртку и протянул увесистый черный пакет.
— Я вроде нечаянно в грязь упал, чтоб на выходе не обыскивали.
Сумрак быстро развязал пакет, заглянул внутрь, после протянул Милюкову руку и сказал не традиционное «благодарю», а «от души, пацан».
Милюков благоговейно пожал сухую ладонь положенца.
— Это вам спасибо, дядь Вить…
— Ты помалкивай, что меня видел. Уши оборву.
— Конечно, дядь Вить.
— Как там дома дела? — Сумароков кивнул на лагерь.
— Да, в общем, не очень. Активисты выдрючиваются. По любой ерунде рапорта куму строчат. Закуришь не там — рапорт, ШИЗО. На койку днем присядешь — рапорт, ШИЗО. На обед и ужин под барабаны ходим. Помните Иванова с моего этапа? Длинный такой, за грабеж сидит. На него тут рапорт написали — смотрел в сторону запретки, думал о побеге. И тоже в ШИЗО.
— Вышкин вернулся?
— Ага… Но он ни во что не вмешивается. Навтыкал куму, что бунт допустил, а менять ничего не стал.
— Шаман беспредельничает?
— Ага… С каждой передачи велел долю отстегивать. Или деньгами, или натурой. А то и всю дачку забирает. С двумя «торпедами» все время шастает, боится, что блатные зарежут… Кто из мужиков послабже, в актив вступают.
— Ничего, пацан, — Сумрак по-отечески положил ладонь на плечо Милюкова, после чего выдал фразу, достойную Остапа Бендера: — Пройдет и по нашей улице инкассатор! Ступай.
Милюков, сказав: «До свидания, дядь Вить», быстро выбрался на дорогу и скрылся из вида. Сумрак, прижимая пакет к груди, словно боец полковое знамя, ползком вернулся под родной куст.
— Принес? — Кольцов огляделся, но хвоста не заметил.
— Да.
— А чего глаз красный? Плакал, что ли?
— Двинься о косяк… Пыль шнифт[21] запуршила… Ну, все, теперь можно и уходить.
Прятать пакет под куст, к колбасе, Сумрак не стал. Посчитал, что сосед по номеру может ночью тайно скрысить содержимое. Сунул под футболку, к бинтам. Типичный беременный мужчина.
Содержимым общака Кольцов не интересовался. Да и что там может быть, кроме денег да героина? Ну, в лучшем случае, «кокс». Но уж никак не пэйетль.
