Геннадий взялся ухаживать за Еленой. Делал он это неуклюже, но основательно. Он считал, что стоит пригласить Елену на рыбалку и она поймет его душу, а после сдастся на милость победителя. Танцы вокруг Елены продолжались длительное время, Геннадий приучил ее к рыбалке, ей действительно понравилось, но душу его она, видимо, не очень-то поняла, относилась к нему дружески. Он был неуклюжий, полноватый, невысокого роста да к тому же в очках. Получал небольшую зарплату. На роль жениха, не тянул ни по каким критериям. Елена Павловна поняла, что он никогда не решится на большее, чем помочь надеть пальто или червяка на крючок, подумала, взяла отпуск и поехала с ним к его родителям.
— Леночка, что, пришла позвать меня на обед? Я почти отремонтировал стул, — радостно сообщил Гена.
Иногда он ее просто раздражал.
В отделении милиции с ней очень неохотно поделились информацией о задержанном Кора, только после ее разговора с начальником. Дали номер телефона какого-то Круглова, так что к тому времени, как она узнала про дочь, был поздний вечер. Они с Геной остались ночевать в Катиной квартире, чтобы с утра поехать к дочери.
Он несколько раз приходил в себя, затем опять проваливался в черноту. Его не оставляло какое-то беспокойство, а он не мог вспомнить, что именно. Мозг был затуманен, почему-то все болело, а чернота приносила облегчение, он переставал чувствовать боль и беспокойство. Очнулся Стас под утро, часа в четыре. Его мучила жажда и он вспомнил, что беспокоится о Катьке. Она падала, но не это было главным. На него брызнула кровь из Катькиной груди. Стас попытался шевельнуться, застонал.
— Сынок, подожди, не шевелись, сейчас, мальчик мой, сейчас.
Папа трясущейся рукой гладил его волосы и плакал. Его папа плакал. Стас закрыл глаза, он не мог видеть эти слезы, хотелось плакать самому. Возле него кто-то суетился, ему ставили укол. Он чувствовал, боль в груди, казалось, она разрасталась, опять разрывала его, как тогда, в первый раз, а он не хотел больше ее знать, не хотел терпеть, он ненавидел эту боль. Дышать было тяжело, хотелось набрать в легкие больше воздуха, чтоб зашумело в голове, но не получалось и Стас злился. Он все последнее время злился, это он помнил.
— Пить, — прохрипел он.
Ему смочили губы, дали глотнуть воды.
— Папа, где я? Катька где? — говорил он с присвистом, противно.
— Ты не разговаривай, сын, я тебе все расскажу, что знаю. Ты в госпитале, здесь отличные хирурги. Тебя ранили, Стас, но теперь ты пойдешь на поправку. Катеньку скоро выпишут, она поправляется. Я к ней часто захожу. Она беспокоится о тебе. Не волнуйся, сын. Теперь будет все хорошо, непременно.
Стас закрыл глаза. Подкрадывалась дрема, боль уменьшалась и ушло беспокойство. Папа рядом, значит волноваться не о чем. И Катька. Надо все рассказать о ней папе. Он удивится.
Агапов сидел рядом с сыном, держал его за руку. Он мог бы поклясться, что сын, прежде чем уснуть, улыбнулся.
Бог оказался милосерднее, чем думал Агапов. Он позволил увидеть сына, позволил поговорить с ним. Может он позволит еще немного подождать?
Агапов все знал о человеке, как о механизме, никогда не думал о Боге, не верил в него, но сейчас об этом забыл. Он молился, не зная слов молитвы, он просто разговаривал с Богом, как с приятелем, убеждая его, что нельзя останавливаться на половине, надо выполнять обещание до конца. Он же пообещал, что предоставит Агапову шанс поговорить с сыном, но сын пока не может выслушать то, что должен. В его молитве-беседе было что-то торгашеское, Агапов выторговывал у Бога жизнь сына в обмен на свою.
Для него самого не было ни дикости, ни парадокса во внутреннем диалоге. Он тысячу раз делал сложнейшие операции, делал блестяще, правильно, уверенно, но иногда вмешивался Бог и пациент умирал на операционном столе. Секунду назад он был жив и вдруг все кончалось. Агапов ни с кем не делился своими мыслями, но подозревал, что Бог забавляется. Он наверняка наметил забрать себе этого человека, но ждал, подавал надежду родным, вселял веру во врачей, что они справятся, а потом призывал беднягу к себе. Поэтому Агапов торговался. Бог ничего и ни кому не давал просто так.
Глава 11. Все наконец-то заканчивается
Катерину пообещали завтра выписать, мама не отходила от нее, пока не выгоняли посетителей. Отчего-то она часто плакала, Катерине было неловко и, стараясь утешить маму, она бодрилась. Чувствовала она себя достаточно хорошо, проводила время, прогуливаясь возле палаты, куда поместили Агапова, перевозить его не разрешили, да и не было смысла, поскольку возле него дежурил отец.
Утром Катерина испытывала два разных чувства, она радовалась, что больше находиться здесь не надо и одновременно печалилась, что будет далеко от Стаса, ей прописали покой и небольшие прогулки, мама забирала ее к себе.
Катерина прошла до палаты Агапова, приоткрыла дверь, отец Агапова приложил палец к губам и поманил ее. Михаил Вячеславович был возбужден, шепотом рассказал, что Стас очнулся, спрашивал про Катерину, а сейчас спит.
Она привыкла видеть закрытые глаза Стаса, исхудавшее бледное лицо, слышать его хриплое дыхание, а рядом скорбно сутулившегося отца.
Катерина подошла к Стасу, поцеловала его в щеку и прошептала, что ждет, когда он выздоровеет.
Агапов старший боготворил Катерину.
Круглов объяснил, что Лобанова спасла его сына. Вячеслав Михайлович своей благодарностью ввел ее в смущение. Она стеснялась отца Стаса, а его обещание, как только Стасу позволят, увезти их двоих в Англию и вовсе смутило ее. Что себе там напридумывал Агапов старший об их отношениях, было непонятно. Катерина так и не дождалась, когда Стас проснется, попросила передать ему привет и уехала.
Мама была готова не отпускать дочь от себя ни на шаг. Они переночевали в квартире Елены, а утром отправились в Лугу, рассудив, что в своем доме на берегу реки Катерина быстрее поправится. Сослуживцы навещали Лобанову в часы приема посетителей и, изрядно утомляли, выспрашивая подробности. Катерина рассказала начальнику, что могла и помнила, а затем попросила оформить отпуск за свой счет. Шеф огласился, пообещал подыскать ей место поспокойнее, она теперь долго не сможет трястись в машинах.
Катерина много гуляла, спала и приходила в норму. Родителям Геннадия Алексеевича было по семьдесят пять лет. Алексей Николаевич ловко передвигался на костылях, у него отказала нога, Вилена Афанасьевна занималась хозяйством, ухаживала за мужем, вязала, готовила, ни минуты не оставаясь без дел. Она бесконечно на всех ворчала, но не обидно. Катерину отстранили от всех дел, не позволяя даже помыть посуду, она должна была только поправляться. Дом Кирсановых был деревянным, отапливался газом, оштукатуренные стены хозяйка белила известью каждую весну. Удобства находились во дворе. По утрам кричал петух, в хозяйстве держали кур. Беспородный пес яростно облаивал Катерину, она его побаивалась. Размеренная жизнь убаюкивала, Катерина набрала вес, хотя особой проблемы в этом для нее не существовало. Она была из тех счастливиц, что не полнела и не худела слишком заметно, всегда «в одной поре».
Дважды она ездила навещать Агапова, он начал вставать, но был еще слаб. В его обществе Катерина чувствовала скованность, ей непременно надо было присутствие третьего лица, тогда она могла рассматривать Стаса и говорить с ним. Отец Агапова выходил из палаты и Катерина немедленно напрягалась, не знала о чем продолжать разговор. В ее жизни ничего не происходило, в жизни Стаса были только бесконечные процедуры, поэтому разговор увядал сам собой, она торопливо прощалась, привычно уже, тыкалась губами в щеку Стаса, что должно было означать поцелуй. И уходила.
Стас не замечал перемен в Катерине, разве что голова у нее «оперилась». Волосы отрасли и Катька стала выглядеть гораздо интереснее. Агаповы звали ее с собой в Англию, настаивали даже. У Агапова старшего действительно были куплены три билета. Катерина категорически отказалась от поездки, объяснив, что затраты такие она не выдержат, а о том, чтобы одолжиться или принять «спонсорскую» помощь, не может быть и речи. На том и расстались.
В середине декабря отец и сын уехали. Провожали их сослуживцы Стаса. Катерина не приехала, все было уже сказано, напутствия здоровья произнесены при последней встрече, обещали звонить друг другу и непременно встретиться по приезду Стаса домой.
Верочка Иосифовна прибегала почти каждый день, ее назначили дежурной по общению. Она жизнерадостно рассказывала Стасу о прошедшем дне, коллектив продолжал трудиться, Римма держала всех в ежовых рукавицах и все тихонько ныли, что под Агаповым работать легче. Отпуск Риммы сорвался, вот она и не давала никому спуску. Верочка сообщила, что очень ждет выздоровления Стаса, потому что они с Семеном хотят пожениться, но пока Стас в больнице, решили отложить торжество.
