18
Звонок прозвучал властно, не так, как обычно, когда его кнопку нажимают, кротко касаясь подушечкой пальца, а отрывисто, сильно, словно в приказном порядке. Распахиваю дверь — и удар в плечо отбрасывает меня на исходную позицию. Тут же наношу короткий ответ в четверть силы и крепко обнимаю человека, которого знаю столько лет, что будь женщиной, сказал бы: страшно сколько.
— Какими неисповедимыми путями попал ты в этот город? — с интересом задаю вопрос человеку, которого многие знают, как Александра Острова, даже не подозревая о том, что этот такой мужественный с виду парень носил в детстве прозвище Сашка Плакса. — Да вы, милорд, несколько пообтряслись в столицах, как может показаться на второй взгляд.
— Можешь называть меня просто мистер, безо всяких лордов, — милостиво разрешает Сашка и тут же поясняет, — зашел домой, мамы нет, так что первый визит к кому как не к тебе.
— Домой? Насколько я понимаю, твой дом далеко отсюда, по месту основной прописки. Но, несмотря на то, что ты дезертировал, я буду тебе как мама. Сиди тихо, дыши носом, иду готовить завтрак. И перестань рыться в своем чемодане, с голоду не умрешь.
На скорую руку готовлю легкую закуску: быстро вскрываю зеленую банку с красной икрой, наношу тонкий слой масла на хлеб, укладываю сверху кусочки копченого мяса и колбасы, завершаю эту композицию голландским сыром и запихиваю бутерброды в тостер, мою зелень, достаю специи и бутылку армянского коньяка с надписью «бренди», пока варится кофе, вытряхиваю на тарелку консервированные сосиски, прибывшие к нам из далекой Японии. Погружаю снедь на столик и вкатываю его в комнату.
— Узнаю родной город, — смеется Сашка, — витрины магазинов глаз не радуют, зато холодильники у всех ломятся.
— Допустим, не у всех, — возражаю я, — например, мои соседи, которые по выражению наших знаменитых земляков, куют на своем заводе чего-то железного, вряд ли смогут себе позволить… ну хотя бы пить коньяк. Они больше самограй предпочитают: дух, опять же дешево и дурдом недалеко. Ну, Бог с ними. Видел тебя в прошлом месяце по телевизору, орлом летаешь, пьесы твои в центральных театрах, а чувствуешь ли себя счастливым, как когда-то, когда мы жрали картошку с вареной колбасой и мечтали о будущем. Так достиг ты, чего хотел?
— Пока нет, но все-таки…
— Дай тебе Бог, дружище, единственный и неповторимый. Помнишь, всех помнишь? Иных уж нет, а те далече…
— Севка, Славик, Сережка давно в Москве, только видимся редко.
— Понятно, телефон — высшая форма человеческого общения…
— Опять заладил, ты хоть с годами изменись немного, вальяжнее стань, все, как пацан.
— А я и есть пацан, недавно иду мимо инженерного института, подходит ко мне этакий уже опохмелившийся дядя и спрашивает: хочешь, парень, в институт, так у меня есть хорошие «шпоры» и недорого, а главное здорово помогают при поступлении, все предметы учтены. Не сказал я ему, что мне до полного счастья только третьего высшего образования не хватает, а он, конечно, и предположить не мог, что за спиной у меня университет и Школа высшего спортивного мастерства.
— Ну, а работа как?
— Доблестно охраняю вверенное мне помещение.
— Скажи, а зачем тебе это нужно?
— Это профессиональный вопрос? Для будущего произведения, где наряду с героями нашего времени будет выведен сторож-ренегат с врожденными пороками как яркий пример родимых пятен капитализма?
— Вполне может быть. Честно говоря, я удивился, когда узнал, что ты начал карьеру сторожа, ведь надежды когда-то ты подавал большие, да и талантом…
— Извини, что перебиваю, но о талантах и поклонницах говорить не хочется. Я вернулся на круги своя, на место, которое, быть может, предназначено мне судьбой. Только так. И не иначе.
— Поясни.
— Представь себе, что ты являешься, нет, не известным писателем, а хотя бы не менее известным журналистом. То есть стоишь на предыдущей ступеньке своей трудовой деятельности. Работаешь, как все, и вдруг, не дай Бог, с тобой случается несчастье…
— Влюбляюсь?
— И такое может быть, но, к примеру, попадаешь ты под суд и честно отбываешь свой год срока. А дальше что? Можешь ты вернуться к своей прежней деятельности?
— Конечно, нет.
— Вот тебе и финал. А почему? Ведь ты честно искупил свою вину перед обществом и будь ты каменщиком, слесарем или сторожем, вернуться к своей профессии имеешь право. Вот и выходит, что придется тебе в случае житейской неудачи испытать падение, не имея даже надежды на взлет. А мне что? Из сторожей не разжалуют. Есть еще причины…
— Объясни их, если нетрудно.
— Только для тебя, потому что ты мне очень нравишься, как говорят мои коллеги. Твои друзья довольно часто в своих статейках высказывают такую мысль: дескать, молодой и здоровый мужик, как ни стыдно — работает сторожем, а это стариковское дело. Но ведь при малейшей критической ситуации старик этот бессилен, его кулаком на тот свет спровадить можно. А ведь сторож, он страж, прежде всего, готовый дать отпор любому нападению. Так как насчет переоценки ценностей? Это добрая наша традиция: отправлять калек в стражи государственного имущества, издавать книги, которые никто не читает, запускать в космос межпланетные корабли и при этом не уметь выпустить нормальную детскую обувь, говорить о перевыполненных планах и не замечать пустые полки в магазинах, вернее, не пустые, а забитые такой дрянью, что даже непонятно, как ее производить решаются. И в принципе объяснить это можно, потому что создалась ситуация, когда производитель диктует волю потребителю, а значит — ничего путного из этого не получится. Ведь в конечном итоге обувная фабрика, выпускающая заведомо никому не нужную продукцию, в трубу не вылетит — помогут за счет передовиков, не липовых, конечно, может быть, из другой отрасли. Вообще, кажется, экономики у нас как таковой, нет, потому что то, что происходит в сфере производства, можно назвать чем угодно, если хочешь, дурономикой, но не экономикой. Но главное, что это понимают и старательно делают вид, что все в порядке. И чем дольше продержится эта ситуация, тем труднее вам будет из нее выпутываться в дальнейшем.
— Нам?
— Вам. Я ведь свое дело туго знаю, хотя никогда не отождествлял себя с рабочим классом, который вы именуете хозяином страны. Что это происходит, получается, хозяин заинтересован жить в условиях постоянного дефицита чего угодно — от батарейки к фонарику до автомобиля и его это положение очень устраивает, выбрасывать миллионы на ветер… Во все времена экономика управляла политикой, а у нас самый уникальный вариант: политика управляет экономикой…
— Говори, говори…
— Извини, немного отвлекся. Так вот, главная причина: моя жизнь позволяет чувствовать себя свободным и даже быть необходимым людям. Не всем, конечно, но все-таки. Я доставляю им немало удовольствия, за которое они платят сравнительно дешево.
— А за что платишь ты?
— За все. Но честно говоря, лучше я буду за все платить, но не чувствовать себя кому-то обязанным. Я не заглядываю в рот торговцам дефицитом от бакалейной лавки до театральной кассы, зато для них я гость, которого ждут с радостью, не то, что других, потому что я оплачиваю разницу между их заработной платой и реально существующими ценами.
— То есть, ты даже не допускаешь мысли, что можно все-таки прожить на зарплату?
— Смотря на какую и смотря как. Можно, наверное, неплохо жить, будучи летчиком-испытателем, но скажи: разве девяносторублевая ставка кладовщика склада, набитого каким-то товаром повышенного спроса, не прямой намек на то, что он может использовать его часть по своему усмотрению? А таких должностей — десятки, сотни. Вся так называемая сфера обслуживания, к которой, как это не может показаться странным, принадлежишь и ты.
— Я?
— А как же? Скажут тебе веское слово и ты будешь лепить образы своих героев на фоне доменной печки или в другой обстановке, но на производственную тематику. Только вот за этими домнами и тракторами людей не видно. Зато какие проблемы приходится решать этим ходячим штампам — хоть бы одна была реально существующей. Впрочем, в последнее время тебе, наверное, этим уже недосуг заниматься: возникла острая необходимость доказывать, насколько я счастливее какого-то сторожа из Оклахомы. Ты будешь оперировать точными цифрами, только полуправда — это все-таки изысканная форма лжи.
— Смотря что ты называешь полуправдой…
— То, что вы несете в массы. Например, что Америка отстала от нас по производству чугуна, стали. Но при этом почему-то вы забываете сказать, что из меньшего количества сырья она выпускает больше продукции. И скота у вас больше, а мяса нет. Я уже не говорю о том, что при желании могу раскрыть газету и узнать, сколько тратит любая страна, кроме собственной, на космические полеты и вооружение. С каким азартом все клеймят молодежь, носящую майки с так называемыми чуждыми эмблемами. А что противопоставляет им наша самая легкая в мире промышленность, кроме хронических объяснений о временной нехватке оборудования, сырья? Поэтому проблемами молодежной моды у нас с одинаковым успехом занимаются сразу два министерства: легкой промышленности и внутренних дел.
