— А я-то тут причём? — спросил Борис.
— При всём. Ваш Грибоедов засиделся, пора и честь знать. Я уже говорил, что мы собираемся всюду выдвигать молодых и энергичных. Вы молоды, вы один из старших офицеров отдела. Вы прекрасно проявили себя в первый день новой эры (он так и сказал — «новой эры»). Вам и карты в руки. Берите своих молодцов, берите этих чернорубашечников и начинайте действовать. Официально всё то, что я говорил по поводу создания патриотически настроенного правительства и парламента будет объявлено уже в ближайшие дни. Но вы можете не ждать официального решения Временного Комитета. Организационные вопросы надо решать прямо сейчас. Можете идти. Жду вас завтра к десяти утра с конкретными предложениями, — Крымов встал, давая понять, что аудиенция закончена.
Борис поднялся, пожал протянутую ему генеральскую десницу и на негнущихся ногах вышел из кабинета. В приемной он машинально кивнул улыбавшейся ему Эльге и проследовал к себе в кабинет. В кабинете его с нетерпением ожидала вся компания, включавшая в себя на этот раз кроме Рэма и Юли Викторию с обоими стажёрами, а так же Веселова, опалённого огнём сражений с тараканами и ещё пару приятелей — оперов. Заметив, что с выражением лица у Бориса что-то явно не в порядке, вся компания чуть ли не хором спросила:
— Ну и что он тебе сказал?
Борис невидящим взглядом обвёл кабинет и произнёс, удивляясь спокойствию своего голоса:
— Он назначил меня местным рейхсфюрером СС.
8
Народ некоторое время молчал, потом потребовал разъяснений. Борис поведал вкратце содержание своего разговора с новым шефом. Рэм почесал в затылке и поинтересовался, что решил (и решил ли вообще) Борис ответить на столь интересное предложение. Борис в ответ хмыкнул и сказал, что Рэм не дурак и сам должен понимать, что шеф абсолютно не интересуется Борисовым мнением по этому вопросу. Не зря же сказал, что от этого предложения не отказываются, а терять в данный момент работу Борис не собирается. Равно, как и справлять против ветра всеразличнейшие виды личных нужд. Посему он советует всему личному составу отдела разойтись по кабинетам и заняться подготовкой материала по РНС. Веселову, лично занимавшемуся в своё время чернорубашечниками, подготовить к завтрему справку, Рэму выдернуть для беседы руководителей местного отделения РНС и занять работой стажёров.
— Сегодня? — поинтересовался, вставая со стула, Рэм.
— Чем скорее, тем лучше, — вздохнул Борис, — Мне уже завтра с утра надо чем-то порадовать их высокопревосходительство.
— Тогда это надолго. Допоздна провозимся, — резюмировал Веселов, выходя из кабинета.
— Именно! — крикнул ему вдогонку Борис, — Кстати, всех касается. Давайте работать, а то, как говаривал Ильфо-Петровский бывший камергер Митрич, «за разговорами до свету не управимся»!
— Господа стажёры, за мной! — скомандовал Рэм, — Дамы в архив, Веселову помогать, мужеска же часть со мной поедет, господ фашистов для беседы приглашать.
— Не стращайте их там слишком уж сильно, — напутствовал их Борис, — Мне с ними ещё беседовать. По душам. Рэма, по другим нашим ещё пробегись, озадачь их в том же направлении. Скажи, что это распоряжение нового руководства, пусть на Грибоедова не кивают, что он их чем-то другим озадачил.
— А что будет делать Чапай? Ты, в смысле? Как новое руководство отдела? улыбнулся Рэм, придержав дверь.
— Чапай, как и всегда, думать будет, — отмахнулся Борис, — Продумывать тактику и стратегию, планировать еврейские погромы и готовиться к очередной «Ночи Длинных Ножей» заранее… Хотя нет, еврейских погромов не будет — новое начальство сказало, что это каменный век. Буду придумывать замену евреям.
— Например — буряты! Или ненцы, — хохотнул Рэм.
— Ненцы не катят. Ненцы — почти что немцы, следовательно, тоже арийцы. Хотя бы в душе. Ладно, вали! Тут, кроме шуток, есть над чем голову поломать.
— Яволь, герр штурмбаннфюрер! — вытянулся Рэм во фрунт, — Разрешите бегом?
— Разрешаю. Хотя, ты сейчас поосторожнее с этими шуточками насчёт штурмбаннфюреров, могут не понять. Всё это и так сейчас будет оччень трудно понять нам самим, да ещё и объяснить населению… — задумчиво произнёс Борис.
Рэм вышел, махнув на прощание рукой, явно сымитировав этим жестом национал-социалистское партийное приветствие. Борис с досадой подумал, что начальство возложило на него поистине титаническую задачу, потребовав создания организации, столь явно будущей, хотят они этого, или нет, напоминать печально прославившиеся «охранные отряды», причём выбить из людей все те ассоциации, которые в них вызывают воспоминания о СС. Выколотить из них всех этих«…фюреров», отучить от попыток сделать «хайль» ручкой. Они пока как малые дети, для них это — игра в Штирлица и Мюллера, а нужно сделать так, чтобы у населения даже не мог родиться этот, уже давным-давно набивший оскомину вопрос: «А скажите, погромы будут?..»
Он остановился около окна и посмотрел на крышу стоявшего неподалёку здания областной администрации, ласково именуемого горожанами «Гнилым зубом». Там, развеваясь по ветру, переливался под лучами солнца тремя своими яркими полосками государственный флаг. «Интересно, заменят его новые правители, или же оставят так, как есть?» — подумал Борис. Он ничего, в принципе, не имел против этого стяга — яркий флажок, цвета забавные. Борис в очередной раз подумал, что эти цвета полностью отвечали насаждавшемуся до сих пор среди той же самой молодёжи образу жизни. Тому самому образу, который умещался в нескольких словах набившей оскомину рекламы: «Пепси, пейджер, MTV…», ну и так далее. Потому что именно банка «Пепси-колы» ассоциировалась своими цветами у Бориса с цветами государственного флага.
Флаг трепыхнулся ещё пару раз и обвис на древке. Борис отвернулся от окна, достал из кармана пачку «L&M» и закурил. Посмотрел на пачку и усмехнулся: теперь, наверное, придётся носить чёрную форму и сигареты неплохо бы покупать в тон. Например, «JPS». Они тоже чёрного цвета. Или вообще — «Davidoff», он же теперь начальство и должен являть, так сказать, вид.
«Господи, какая же ерунда лезет в голову!» — вдруг мысленно застонал он, присев за стол и вцепившись руками в волосы. Начальство, едрёныть! На костях чужих начальство… Он издал мысленный звериный вой, вой подстреленного волка, подстреленного и затравленного. Нет, не волка, а как раз затравленного человека. Затравленного бытом, начальством, несправедливостью жизни. Загнанного сначала магазинами в их очередях, потом загнанного ценами в этих же магазинах, причём на сей раз не просто загнанного, а воистину припёртого к шершавой кирпичной стене. Он стоит у этой стены и видит, как очередной премьер зачитывает приговор:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
