— Ты прости меня, конечно, Боря, но мне кажется, что ты взялся за дело так активно, что страх берёт. Мне сегодня даже на мгновение показалось, что ты как будто дождался своего звёздного часа. Такое впечатление, что тебе самому лично по душе то дело, которое тебе поручили. Весь отдел сегодня на ушах стоял от гонки, которую ты устроил.
Борис взглянул ей прямо в глаза потяжелевшим взглядом и сумрачно произнес:
— И ты прости меня, но мне до сих пор казалось, что ты понимаешь, что я за человек. Что за человек этот Боря Златокольцев, с которым ты имела несчастье связаться. Неужели не понятно, что если я берусь за какое-либо дело, то я делаю это дело добросовестно и до конца. Так сказать, с полной отдачей. С момента, когда я приступаю к этому делу, личные мотивы, моё личное отношение к исполняемому для меня отступают даже не на второй план. И не на последний. Они просто исчезают. И хорошо, что ты решила поднять этот вопрос. Уж его-то нам с тобой надо прояснить сразу и до конца. Тут ведь как: если ты меня принимаешь таким, какой я есть, то, как я полагаю, сей вопрос закрыт раз и навсегда. А если нет, то… В общем, менять своё отношение к работе я не собираюсь. Никогда. А ты смотри, подхожу ли я, такой злодей, тебе, или же нет. Тут решать только тебе.
Юля поставила на стол чашку с недопитым чаем, достала сигарету из пачки и закурила, глядя в окно, за которым уже давным-давно вступила в свои права тёплая N-ская ночь. Сделав пару нервных затяжек, она глубоко вздохнула, затушила недокуренную сигарету в пепельнице, встала и подошла к Борису. Присев перед ним на корточки и положив свою голову ему на колени, она произнесла глухим голосом:
— Я уже давно всё решила. Ещё тогда, когда в первый раз везла тебя на дежурной машине пьяного домой. Нет, даже раньше. Когда ты в первый и, надеюсь, не в последний раз читал стихи. Влюбилась я в тебя, как школьница в своего молодого преподавателя геометрии. Поэтому конечно, я принимаю тебя таким, какой ты есть. Только пожалуйста, ты уж не меняйся. Останься собой. Я ведь только этого боюсь. Того, что эта новая работа тебя изменит, изменит не в лучшую сторону…
Борис обнял её за плечи, поднял и посадил на колени. Он упёрся своим лбом ей в щёку, мокрую от неожиданных для него слёз и, помолчав с минуту, произнес:
— Конечно, зайка. Никуда я меняться не собираюсь, ни в какую сторону. Ни в лучшую, ни, само собой, в худшую. А работа… На то она и работа, чтоб на ней работать, а не переживания переживать. Я тоже тебя очень-очень люблю.
Он поднял голову и отыскал своими губами её губы. Он целовал её сначала едва-едва касаясь своими губами её губ, потом постепенно его поцелуи усилились и наконец страсть охватила их обоих. Они целовались так неистово, так исступленно, как целуются только люди, знающие, что больше никогда не увидят друг друга. Так, как будто абсолютно точно известно, что завтра начнётся атомная война или одного из них должны расстрелять с первыми лучами N-ского солнца. Потом сказалась усталость и возбуждение пошло на спад. С неохотой оторвавшись друг от друга, они посмотрели на часы и Борис со вздохом сказал:
— Пошли-ка, мать, баиньки. Сегодня день был сумасшедший, а завтра ещё того покруче предстоит. Выспаться нам с тобой надо как следует. Не забывай, мне с утра — на ковёр.
9
На ковёр Бориса выдернули не с самого утра, как он ожидал после достославной беседы с начальством по имени-отчеству генерал-лейтенант, а по фамилии Крымов. Сразу после появления в своём кабинете он отзвонился Эльге и она обрадовала его тем, что сообщила о переносе его отчёта начальству на середину рабочего дня. Эта небольшая передышка давала ему возможность получше подготовиться к предстоящему докладу о проделанной вчера работе. Борис быстренько собрал в своём кабинете всех, кто вчера занимался делом РНС и они всей толпой сели подбивать бабки. К тому моменту, когда Борису позвонила Эльга и сообщила, что «их высокопревосходительство» готовы принять, работа в общих чертах была завершена и Борис с «чистой совестью, холодной головой и горячим сердцем» выдвинулся по направлению к начальническому кабинету, прихватив с собой наброски только что состряпанного плана.
Эльга встретила его в приёмной, сверкнув ослепительной улыбкой, что вообще-то с её стороны являлось редкостью. Обычно она не баловала посетителей столь явными признаками своего благоволения, справедливо считая, что всем улыбаться — щёки потрескаются. Да и возомнить о себе посетитель может невесть что. По этой причине Борис вполне законно предположил, что его персональный рейтинг в данный момент, если так позволительно выразиться, «в самую дырочку».
— Ещё раз добрый день, Боря. Шеф вас ждёт, проходите, — продолжая лучезарно улыбаться сказала Эльга.
Борис мысленно хмыкнул. «Эк тебя, дивчина, раскочегарило! Вчера я ещё был «Борис», ещё ранее вообще «Борис Рудольфович», а сегодня уже просто — «Боря». Растём, правда не как герой молдавского народного Фэт Фрумос, не по часам, а только по дням, но тоже, в своём роде, прогресс! — подумал он с ухмылкой, Значит, «просто Боря»? Ну ладненько, «просто Мария» или точнее, «просто Эльга», теснее ряды!» Вслух же он сказал:
— Привет, Эльга! Как драгоценное?
— Не жалуюсь, — снова улыбнулась она, — А как ваше?
— Аналогично. Кстати, коли я теперь для вас, фройляйн, Боря, так может быть нам с вами уже совсем по-простому? Может быть, на «ты» перейдём? поинтересовался Борис.
Улыбка на лице Эльги слегка потускнела, она опустила глаза к бумагам, лежащим перед ней на столе. Когда она снова подняла на него свой взгляд, выражение её глаз было донельзя серьёзным. Она внимательно посмотрела на него и задумчиво произнесла:
— Мне кажется, что обязательно перейдём. Но не здесь и не сейчас, — она слегка помедлила и добавила веско, — С течением времени.
Борис молча кивнул и прошёл в кабинет. Пока он шёл к двери, в голове у него вертелась замечательная Ильфо-Петровская фраза, правда, с некоторыми изменениями: «Его любили стажёрки, секретари и даже одна женщина — зубной техник». Он успел правда самокритично подумать, что о любви секретарей пока говорить — делить шкуру неубитого медведя, но женщина — зубной техник в его биографии место имела. С этой мыслью он пару раз постучал костяшками пальцев в массивную дверь, толкнул её и прошёл внутрь, не дожидаясь ответа.
Генерал опять, как и вчера, стоял у окна. Борис подумал, что видимо у него такая манера встречать посетителей и подчинённых, причём подумал, что ещё не решил для себя самого — нравится ему такой способ приёма, или же нет. Скорее нравится, потому что манерой старого начальника было в момент входа посетителей восседать на своём месте в конце длиннющего стола как птица-гриф и при этом смотреть исподлобья таким мрачным взглядом, что вошедший уже заранее чувствовал себя виноватым во всех смертных грехах. В этот момент подчинённого можно было даже обвинить в том, что в Америкозии к власти пришли республиканцы и подчинённый бы терпеливо снёс все упрёки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
