В начале осени моим телохранителям было приказано перевезти меня на прежнее место, что, и было исполнено. Там все повторилось снова: приезды Андрея, угрозы и написание фиктивных писем. И вдруг, как-то раз, ближе к ноябрю, в отсутствие Андрея, на территории дачи появился мой брат Саша. Он и рассказал мне, как в действительности развивались последние события.
Оказалось, что все это время, шантажируя отца моим благополучием, и не давая родителям видеться со мной, Андрей получил лицензию на банковскую деятельность, да еще и возможность прокручивать через свой банк огромные суммы государственных средств и за счет этих прокруток быстро увеличивать капитал. Мое странное затворничество на даче сначала не воспринималось моими домашними серьезно. Андрей часто заходил к моим родителям, передавал, якобы от меня, подарки, приветы, иногда фотографии, и рассказывал им, что я наслаждаюсь жизнью на даче и отдыхаю от города. Но, когда прошло месяцев восемь, все это стало выглядеть несколько странно. Родители почувствовали что-то неладное и захотели, во что бы то ни стало увидеть меня. Тогда Андрей придумал, что я на два месяца уехала в тур по Европе. Но два месяца быстро пролетели, и Андрей был вынужден придумать новую ложь. Он заявил моим родителям, что причина моей отрешенности от семьи в том, что я, дескать, сыта по горло родительской опекой за все предыдущие годы и хочу как можно дольше пробыть без их общества, поэтому не звоню и не стремлюсь к общению.
После такого «откровенного» разговора мама попала в больницу с инфарктом, а мой брат Саша решил поговорить со мной и выяснить, что же происходит на самом деле. Он вычислил, где я могу находиться, и приехал ко мне на дачу. Мои тюремщики не решились не пропустить его к сестре, хотя и отобрали у него сотовый телефон и, конечно, сразу же доложили Андрею. Я рассказала брату о том, как издевался надо мной мой муж. Но теперь и брат оказался на даче пленником и также как и я, не мог почти ничего сделать, чтобы выбраться оттуда: охрана была вооружена. Как нарочно, Саша никому не сказал, куда и зачем он едет. Но его машина осталась снаружи забора, и если бы нам удалось перелезть через этот забор, у нас был реальный шанс уехать.
Выбрав момент, когда один из охранников, тот, который, обычно, контролировал видеонаблюдение, куда-то ушел, мы связали горничную и перелезли через забор, приставив к нему лестницу с противоположной стороны дома, так, чтобы охранник у ворот не смог нас заметить. Как я сейчас понимаю, нужно было бежать к лесу и тогда, возможно, нас бы не нашли. Но, вместо этого мы пошли к машине. Рядом с Сашиным «Мерседесом», казалось, все было тихо. Но когда брат уже собирался сесть за руль, из-за ближайшего дерева выскочил второй охранник. Он до этого куда-то ушел с территории дачи, но мы же не могли предполагать, что он пошел устраивать засаду около Сашиной машины. Охранник без лишних слов ударил Сашу прикладом автомата по голове и, когда мой брат упал, защелкнул на его руках наручники. Потом подошел второй телохранитель, они запихнули нас в Сашину машину и опять привезли на дачу.
Вскоре приехал Андрей. Он был в ярости. По его приказу меня заперли на чердаке. Но, там имелись маленькие окна, и я видела все, что происходило во дворе дома. Андрей долго бил Сашу ногами. Мой брат был в наручниках и не мог оказать никакого сопротивления. Он даже кричать не мог, потому что рот ему заклеили широким скотчем. Когда он перестал шевелиться, его затащили в его же машину и двое телохранителей Андрея куда-то повезли моего брата. С тех пор я никогда больше его не видела. Как я потом узнала, они сожгли его вместе с машиной на шоссе, представив дело так, будто в автомобиле после ДТП загорелась электропроводка.
Потом Андрей поднялся на чердак и принялся за меня. В тот раз он выбил мне передние зубы и несколько раз очень сильно ударил головой о стену. После этого я впала в какое-то странное состояние тупого оцепенения. Видимо, я действительно сошла с ума, потому что совершенно перестала реагировать на происходящее вокруг, перестала говорить, и могла целыми днями сидеть, уставившись в одну точку. Мое сознание и восприятие были почти полностью отключены. Весь мир для меня померк и словно погрузился в плотный серый туман. Те дни я почти не помню, за исключением того, что меня постоянно насиловали охранники. Пользуясь моей полной беззащитностью, безмолвностью и безволием, и невозможностью пожаловаться даже Андрею, они делали со мной все, что хотели, столько времени, и такими способами, как им нравилось. Я была бессловесна, словно резиновая кукла, и терпела абсолютно все, потому что в тот период была безразлична к любым ощущениям. От моих тюремщиков не требовалось больших усилий. В своем состоянии я не способна была сбежать и не требовала специального ухода. Тогда как физически я была здорова: если меня брали за руку и куда-то вели, то я шла. Поэтому подкладывать под меня судно необходимости не было, и меня просто регулярно выводили в туалет. С едой тоже все было элементарно: я выполняла, словно робот, простые приказы. Мне говорили: «открой рот», и я открывала рот. Мне говорили: «глотай», и я глотала. Но вкус пищи я не ощущала и автоматически ела все, что мне приказывали есть. Кормили меня постоянно чем-то мягким, вроде пюре, поскольку более грубую пищу, из-за отсутствия большей части зубов, я просто не могла проглотить. На прогулки меня не выводили, видно, все же боялись, что сбегу.
Вскоре после случившегося на даче, Андрей перевез меня сюда, под Петербург в этот самый загородный дом. Он тогда еще не был даже окончательно отделан. И я прожила здесь совершенно одна, если не считать охраны и прислуги, много месяцев, пока в конце осени того же года сюда не приехал Андрей, чтобы руководить созданием петербургского филиала своего банка.
Андрею нравилось наблюдать, как я тупо сижу и смотрю в одну точку. Иногда он приказывал своим людям сажать меня в его кабинете, где он часами мог, перебирая клавиши компьютера, любоваться, как я сижу неподвижно и из моего беззубого рта текут слюни. Такое созерцание доставляло ему удовольствие даже не потому, что он был извращенцем, а, скорее, оттого, что для Андрея я была живым символом его воплотившейся власти, существом, зависящим от его воли полностью. Из человека он сумел превратить меня в свою вещь.
В следующем году туман вокруг моего рассудка постепенно стал проясняться, и ко мне стало возвращаться осознание происходящего. Но я за время болезни сделалась совершенно другой. Мой взгляд на мир полностью изменился. Я прошла очищение через страдание и обратилась всеми своими мыслями к Богу. Внешне я продолжала оставаться полной молчаливой дурой, и никаких признаков того, что рассудок начал ко мне возвращаться, не демонстрировала. Так было легче выжить в тех условиях.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
