– Глаз, да глаз за ним нужен, почует, что присмотру нет, делов натворит.
Когда Федор начал разговор про доходы расходы, я сказал, что этот вопрос мы с ним обговорим отдельно. И предложил доложить Антону, как дела в нашей мастерской. Тот сообщил, что в мастерской-лаборатории произошло полное затаривание спиртом и эфиром, поскольку я запретил продажу всего этого. Хотя со стороны многих лекарей имеются просьбы о продаже дурман водки, и спирта. Но с моей стороны пока ничего не сделано для легализации такой продажи, и если в ближайшие дни я этого не решу, то дальнейшее производство можно останавливать, поскольку для внутреннего потребления всего в избытке. Кроме того, переработано две бочки золы водорослей и получившийся йод, лежит в глиняной бутылке с залитым смолой горлышком, как я и велел. Кроме того, в Москве из-за наших покупок взлетела вверх цена на купоросное масло, и если бы боярин придумал, как и его делать самим, то было бы очень неплохо.
Я спросил, как дела у его учениц и он доложил, что наркоз собакам они проводят уже вполне успешно, правда, для начала пришлось девок слегка поучить, благо розог у него всегда есть в запасе.
Федор в ответ на это сказал, что Антоха не тем местом девок учит, на что мы все вместе поржали, и только Гильермо в недоумении переводил глаза с одного на другого не понимая, чего мы развеселились. После того, как мы переодели нашего итальянца в обычную одежду, да еще он перестал подстригать бороду, внешне он не отличался от наших мужиков абсолютно.
А вчера вечером Верка Маньшева, якобы многозначительно, заявила подругам, что приданое от боярина у нее почти в сундуке, и что Гильермо уже готов идти в церковь. А водку он пил уже так же, как все остальные и по виноградному вину особо не тосковал.
Итак, мы составили расписания учебы наших лекарей, и художников, только вот последних еще не было в наличии, я даже не знал, откуда их нужно будет брать, может в этом мне поможет митрополит?
Я опять с пятое на десятое попытался объясниться со своим стеклодувом, как долго он планирует стройку и что ему еще нужно для этого. Эти объяснения заняли, дольше всего времени, но все-таки я кое-что понял.
Когда мы закончили все обсуждения, я приказал накрыть стол и мы, пригласив еще начальника охраны слегка посидели. Фекла крайне неодобрительно следила за моим панибратством с персоналом, но молчала в тряпочку.
Я к своему удивлению не напился и потом еще долго сидел и думал, о том, как много предстоит сделать, и как много препятствий на этом пути.
Утро вновь принесло свои заботы, все уже знали, что моя работа у царя окончена и с утра повалили желающие на удаление зубов, бородавок и прочего.
Теперь мне было легче, в том плане, что кроме Антона у меня было еще две девушки, которые уже не падали в обморок при виде клещей и прочего пыточного инструмента, и внимательно следили, за руками Антона, как он дает наркоз. К тому же они готовили приходящих женщин к лечению, помогали раздеваться и прочее, и не надо было кучу посторонних пускать в пусть не стерильное, но все-таки хорошо подготовленное помещение. Все наши балахоны ежедневно стирались и кипятились. Вначале это вызывало море вопросов, но сейчас все это уже вошло в рутину.
Справившись со всеми больными до обеда, я велел заложить возок и в сопровождении охраны отправился с визитом к митрополиту Антонию. Визит был обговорен заранее, так же, как и его цель, и я мог быть уверен, что меня ждали.
Пройдя в покои митрополита я подошел под его благословение, и затем мы усевшись за стол начали длинный разговор. Антоний был в курсе всех событий, и того, что я набрал несколько человек для учебы лекарями, и. также по распоряжению царя должен учить несколько человек рисованию. К тому же он был в курсе приказа мною отданного по поводу венецианца, и видимо его это не разозлило, потому, что он по этому поводу сказал:
– Разными путями человек к богу приходят, и если этот путь к истинной вере привел, то не нам грешным судить о его правильности.
Вот только если с учениками лекарями никаких проблем не возникло, просто митрополит попросил взять в учебу еще несколько монахов, уже занимающихся лечением, то с рисованием было сложнее. Все уперлось в канон, не хотел отдавать талантливых художников митрополит, говорил, что не смогут они после учебы соблюсти канон в иконописи. Но все-таки мы потихоньку пришли к соглашению. Митрополит настаивал на постоянном присутствии попа на моем подворье с целью контроля, я же со свой стороны требовал оплаты за учебу монахов. Поэтому мы мирно разошлись на том, что монахи учатся у меня совершенно бесплатно, а поп в домашней церкви будет на содержании епархии.
Мы еще поговорили о текущих делах, и митрополит сказал:
– Странно и удивительно наблюдать такие речи у столь юного мужа, неудивительно, что ты к этим годам великие знания приобрел.
Ну ладно, через неделю будут тебе ученики, из иконописных мастерских, и готовь жилье для попа, строгий у вас будет батюшка, внимательно проследит за всеми делами вашими.
Я покинул митрополита в хорошем настроении, думая, что немаловажную роль в его благосклонности сыграло и отношение Иоанна Васильевича.
Когда я ехал домой то размышлял о том, чем мне заменить каучук, Как ни старался мой ключник, но не было каучука, у нас на рынках. И вспомнилась мне интересная история про получение силикона из раствора жидкого стекла и этилового спирта. я уже конечно не помнил, какие там идут реакции, но помнил, что в результате получался вполне приличный силикон, который будучи жидким можно залить в любые формы, а потом получить, пробки, трубки и всякую другую очень нужную мне продукцию. Спирта было у нас завались. Тем более, что его никто не употреблял по прямому назначению. Дело оставалось за жидким стеклом, которое должен предоставить мне наш стекловар. Я надеялся, что после постройки печи, это стекло он выплавит первым, тем более, что для него температура плавления была пониже, чем для обычного стекла. Хотя уже было поздно, заехал я еще к ювелиру, которому отдавал в обработку большую линзу, купленную у татарина и пару стекляшек, которые попросил превратить в круглые шарики. Надо сказать, что ювелир в первый раз занимался шлифовкой линзы и был немало заинтригован эффектом увеличения, который она дает. Что касается прозрачных стеклянных шариков, он их тоже сделал, но, похоже, что с ними никакого микроскопа у меня не получится. Но, тем не менее, я аккуратно завернул крохотные горошинки в листок бумаги и спрятал в кошель.
Я сидел в своем кабинете, когда, до меня из полуоткрытой створки окна донесся запах гари. Затем послышались звуки колокола, крики людей, а вскоре за окном посветлело, алые отблески легли на стены в моей комнате. У нас тоже раздались крики, я выскочил во двор, все уже были снаружи в готовились к приходу пожара, выстроившись в цепочку все передавали ведра и обливали забор, на той стороне, с которой раздувало пожар. На крышах тоже стояло несколько человек и метлами разбрызгивали воду из больших чанов стоявших там. Фекла с большой иконой божьей матери также стояла у ворот и истово молилась, пламя уже могло перекинуться и нашу территорию.
В свое время Щепотнев построил усадьбу так, что на ее задах тек приличный ручей, там было довольно топко и с той стороны строений не было. А вот со стороны ворот, соседние строения стояли очень близко, было видно, что там тоже носятся люди с ведрами и баграми. Прошло около получаса ветер стал заворачивать, и основную массу огня погнало мимо нас, но вот языки пламени стали почти доставать до нашего тына.
Ко мне подбежал весь перемазанный Антон
– Сергий Аникитович, все, что в мастерской стояло, в подвалы унесли и землей сверху присыпали.
Я в ответ на это только кивнул головой, думая про себя:
Хозяин, блин, даже не вспомнил о горючем, которого полно в мастерской, хорошо, хоть нашелся один умный.
Между тем, хотя наш забор стал уже обугливаться, ветер поворачивал все больше и уносил пожар все дальше от нас. Когда мы удостоверились, что у нас все затушено, все ринулись на другую сторону улицы помогать спасать те дома, которые еще можно было отстоять от пожара. Пожар ушел далеко, и на улице стало темно, лишь груды угля, в которые превратились дома, багрово светили в темноте, от них шел жар и потрескивание.
Мы не спали всю ночь, периодически тушили кое-где загорающие от жара стены. Под утро пошел дождь, который превратил остатки пожарища в груду черных дымящихся останков. По нашей улице практически целыми осталась церковь и моя усадьба. Толпы потерявших все людей стояли у ворот. Моя челядь раздавали им что могли, но этого все равно было мало для сотен вмиг обездоленных людей. По улицам уже двигались отряды стрельцов, наводившие порядок, и смотревшие, чтобы не было большого воровства. Сегодняшний пожар, как я понял из разговоров, по московским понятиям был небольшой. Но на меня, никогда не видевшего такого, этот пожар повлиял сильно. И я пришел к выводу, что хотя, скорее всего мне придется оставить здесь классы и учить врачеванию в городе, но все мои производства необходимо переносить в вотчину, и сразу строить так, чтобы возможность их пожара была минимальной.
