— Спасибо. — Габриель обхватила себя руками и беспомощно взглянула на Люка. — Даже не знаю, как сообщить об этом Рафу.
— Я бы посоветовал ничего ему не говорить. В любом случае это не твой секрет. Жозе сама должна рассказать ему правду.
— Да, но зачем ей понадобилось посвящать в тайну меня?
Люк невесело улыбнулся:
— Конечно, это только мое подозрение, но мне кажется, что она боится.
— Боится? — эхом откликнулась Габриель. — Но чего?
— Она видит в тебе себя, — начал Люк. — И хочет тебя уберечь. — Он помолчал. — От меня.
— Как-то странно она проявляет свою любовь, — покачала головой Габриель и вдруг взглянула Люку прямо в глаза. — Или она права?
Люк обнял Габи и прижал к себе.
— Если она права, разве ждал бы я тебя семь лет? — Он поцеловал ее в лоб. — Приходи сегодня в Кавернес. На ужин. На всю ночь.
Габриель стояла закрыв глаза и ощущая надежность и тепло, исходящие от обнимавших ее рук. Нет, что бы мать ни думала, Люк не похож на мерзавца, бросившего ее беременной.
— Хорошо, — пробормотала она. — Я приду.
— И проведешь ночь в моей постели?
— Если ты захочешь.
— Захочу ли я? — повторил Люк со стоном и, приподняв ее подбородок, прижался к ее губам.
* * *
Вечер обещает быть приятным, с удовольствием отметил Люк, узнав, что Жозе удалилась к себе и попросила ее не беспокоить.
За ужином к ним присоединилась Симона, и Люк был благодарен сестре, когда она попыталась развлечь Габриель непринужденным разговором, так как Габи явно чувствовала себя не в своей тарелке, хотя и пыталась это скрыть. В конце концов она немного расслабилась, но все же продолжала нервничать. Под маской независимой и уверенной в себе молодой женщины скрывалось уязвимое сердце дочери экономки. Ему был известен только один способ заставить Габриель — хотя бы на время — забыть обо всем: любить ее. И сегодня ночью, в его объятиях, пообещал он себе, так и случится.
Пожелав Габриель спокойной ночи, Симона зевнула и встала.
— Извини нас, — улыбнулась она подруге. — Люк, можно тебя на пару слов? Что ты делаешь? — прошипела она, когда они вышли.
— Что ты имеешь в виду?
— Зачем ты пригласил Габриель в замок? Не видишь, она вся как на иголках?
— Я заметил.
— И что ты намерен предпринять?
— Ну, у меня есть кое-что на уме. — Уголки губ Люка дрогнули.
— Перестань! — отмахнулась Симона. — Я серьезно. — Она вздохнула. — Габриель чувствует себя здесь чужой. И вот что я тебе скажу: может, Жозе и хорошая экономка, но, если ты собираешься встречаться с ее дочерью, тебе придется что-то предпринять.
— Я хочу, чтобы Габи всегда была со мной, — заявил Люк, — и не собираюсь с ней расставаться.
— Тем более! — энергично кивнула Симона. — Поговори с Жозе, и, если она не изменит свое отношение к дочери или хотя бы не станет чуть более терпимой, у тебя останется единственный выход: попросить ее покинуть Кавернес.
На лице Люка дернулся мускул.
— Жозе никуда не уедет, — сквозь зубы процедил он, проклиная себя за обещание, данное отцу.
— Но почему? — настойчиво поинтересовалась Симона. — Ведь она тебе не нравится. Ты ее всего лишь терпишь, как и я.
— Наше отношение к Жозе ничего не изменит. Я обещал отцу, что замок будет ее домом столько, сколько она захочет.
Симона нахмурилась:
— Не понимаю, почему отец заставил тебя дать такое обещание. Да, конечно, иногда его заносило и он начинал вести себя чуть ли не как средневековый феодал, но это не значит, что мы должны всю жизнь заботиться о Жозе. Если уж на то пошло, предложи ей работу в каком-нибудь из наших филиалов — кто знает, может, она согласится?
— Она согласится, — услышали они за спиной голос Жозе.
Симона и Люк обернулись. Жозе выступила из тени, необыкновенно красивая и хрупкая. Рядом с ней шел Ханс.
Симона быстро справилась с неловкостью и прямо обратилась к экономке:
— Вы не думали о том, чтобы сменить работу? Люк, — обратилась она к брату, — что ты можешь предложить Жозе?
Люк понял, что лучше не пытаться переубедить сестру, тем более в присутствии Жозе, которая, как ни странно, похоже, сама готова покинуть замок.
— На данный момент свободна вакансия менеджера по продажам в Париже, — сказал он, пытаясь убедить себя, что не нарушает обещание, данное отцу. — Кроме того, в Париже у нас есть квартира, в которой вы можете остановиться, пока не подыщете себе жилье.
— Я отвезу вас, — неожиданно предложил Ханс и улыбнулся Жозе. — Я еще никогда не был в Париже весной. А вы?
Жозе перевела на него взгляд. Было заметно, что она колеблется. Наконец женщина произнесла мягким тоном, которого ни Люк, ни Симона в жизни не слышали:
— Нет, не была.
— То есть вы согласны? — уточнила Симона.
— Да.
— Чудесно. — Симона через силу улыбнулась.
Когда Люк вернулся в гостиную, Габриель металась из угла в угол. Она была напряжена, словно готовый сорваться со старта бегун.
— Нет, — бросил он.
Габриель остановилась и удивленно посмотрела на него:
— Но ты не знаешь, что я собираюсь сказать!
— Я не хочу, чтобы ты уходила. — Люк поднял брови. — Ты размышляла, не лучше ли тебе уйти, верно?
Габриель слабо улыбнулась и чуть склонила голову:
— Мне нужен стимул, чтобы остаться.
— Уверен, я смогу тебя заинтересовать, — вкрадчиво проговорил Люк, окидывая ее взглядом и не оставляя сомнений в том, какого рода стимул он имеет в виду. — Как насчет кровати в моей спальне?
— А кровать хорошая?
— Замечательная, — кивнул Люк. — Большая, мягкая, удобная… Впрочем, ты сама ее оценишь.
Габриель улыбнулась уже более раскованно и покачала головой.
— Не понимаю, почему я не могу расслабиться, — призналась она. — Когда мы оставались у меня, я не волновалась. — Девушка пожала плечами и предположила: — Возможно, потому, что с этим местом у меня связаны не только приятные воспоминания.
Люк приблизился к ней и прижал к себе.
— Позволь мне сделать так, чтобы начиная с этого момента приятные воспоминания преобладали.
Габриель вздохнула и обняла его за шею:
— С чего собираешься начать?
— Пожалуй, с этого.
И Люк прильнул к ее губам в таком страстном, таком жарком поцелуе, что Габриель и в самом деле забыла, где она находится, желая только одного: поскорее оказаться на обещанной большой, мягкой и удобной кровати. До которой они, правда, добирались чуть ли не вечность, так как Люк никак не мог оторваться от ее губ.
Габриель в общем-то ничего не имела против.
