истинный. Мысль о том, что речь идет лишь о небольшом отрезке одной большой дороги, идущей сквозь века русской истории, не приходит в голову ни тем ни другим.
Что же мешает примирить советскую экономику с российской и в конечном счете с мировой экономикой, вписать ее в мировой экономический контекст?
Прежде всего полное непонимание природы государственной собственности в СССР. Критики советского режима стали жертвами советской же пропаганды. И сегодня никто не сомневается, что в СССР существовала особая, ни на что не похожая социалистическая собственность, являющаяся антиподом собственности капиталистической и вообще частной. На этом противопоставлении строится вся философия реформ, суть которой сводится к тому, чтобы как можно быстрее обеспечить преодоление «патологического отклонения» от экономической нормы, каким была советская командно-административная экономика, отрицающая принцип частной собственности.
В России возобладало примитивное, обывательское представление о собственности, отождествляющее ее с простым обладанием. Для обывателя частная собственность неизменна. В реальности же институт частной собственности развивается вместе с обществом, и Россия здесь не исключение. Внешнее выражение права собственности во все времена сводится к римской триаде: владение, пользование, распоряжение. Но проявления данного права меняются от эпохи к эпохе и определяются его конкретно-историческим содержанием. Изнутри отношения собственности напоминают магический кристалл, в котором в концентрированном виде отражаются все другие общественные связи и отношения.
В каждую конкретную эпоху в каждом данном обществе люди по-своему владеют, пользуются и распоряжаются имуществом. Не в последнюю очередь это зависит от характера самого имущества. Есть существенная разница, например, в условиях владения, пользования и распоряжения инвентарем древнего пахаря и акциями современного аграрного предприятия. Здесь разные степени свободы и ограничений, разные механизмы реализации права и разрешения споров. Исторически отношения собственности постоянно усложняются, причем процесс этот происходит скачкообразно, через перерывы постепенности, создание качественно различающихся между собой типов частной собственности, как правило привязанных к тому или иному способу производства.
Общепризнанной особенностью российской экономики досоветского периода была многоукладность. На эту особенность обращали внимание многие, в том числе Ленин в своем «Развитии капитализма в России». Суть многоукладности заключалась в том, что новые, более сложные формы частной собственности появлялись не вместо старых, а рядом с ними. Такое положение вещей во многом соответствовало описанным выше особенностям развития русской культуры в целом с ее вечными полутонами и полурешениями. Поэтому к концу XX века русская экономика напоминала антикварную лавку, где на одной полке можно было найти мотыгу славянского пахаря, косу некрасовского крестьянина и топор, которым чеховские герои вырубали вишневый сад.
Новые формы собственности с трудом отвоевывали себе экономическое пространство, осваивая углы, не занятые старыми формами. По их многообразию, как по кольцам на срезе дерева, можно было проследить логику эволюции экономики России. Ничего сверхъестественного в этой логике обнаружить не удастся. Развитие шло от примитивных форм собственности к более сложным. Только на Западе старые формы постепенно уходили в небытие под напором новых, а российская экономика представляла собой своеобразный музей под открытым небом, где по краям необъятного поля патриархальной собственности неолитического землепашца ютились делянки помещичьих латифундий и крестьянских хозяйств, заводи торгово-спекулятивного капитала и крохотные островки вполне современных (по тому времени) капиталистических предприятий.
Значение многоукладности досоветской экономики и ее последующего преодоления не понято и не оценено по достоинству. Сегодня существует много спекуляций на тему России, «которую мы потеряли». Ссылаются на какие-то прогнозы, экстраполировавшие на всю страну достижения в передовом секторе ее экономики, по которым выходило, что, не будь Октябрьского переворота, Россия бы стала великой экономической державой. При этом за основу берется механический расчет темпов роста, основанный на предположении о свободном развитии капиталистических форм собственности и замещении ими архаичных форм[48].
Но в том-то и дело, что к началу XX века дальнейший свободный рост капиталистической собственности в России был уже невозможен. Отношения внутри многоукладной экономики зашли в тупик. Капитализм в России освоил всю отведенную ему тогдашним обществом экономическую нишу и, не имея более пространства для роста, начал загнивать не развившись, как гибнет иногда эмбрион в утробе матери. С экономической точки зрения «октябрьская операция» была неизбежна, она должна была отсечь все выморочные формы собственности и высвободить место для современных. Спорить можно только о методах хирургического вмешательства. Однако вряд ли кто-то возьмется утверждать, что история оставляла тогда время для тщательного выбора хирурга и инструмента. Отрезали тем, что было под рукой. Под рукой был большевизм.
И здесь мы подходим к самому главному – к экономической сущности «социалистической» революции в России. Спустя столетие, имея уникальную возможность «судить по плодам», необходимо наконец отделить то, что революция о себе говорила, от того, что она реально сделала. Революция расчистила экономическое пространство для современных форм собственности, которые были и по своим базовым параметрам до сих пор остаются капиталистическими, т. е. основанными на инвестировании капиталов в создание предприятий, предполагающих использование современных технологий с целью получения прибыли. Именно такая экономика в конце концов и возникла в СССР, но с одним существенным уточнением – единственным субъектом капиталистической деятельности в обществе стало государство.
В экономическом смысле советский «социализм» был капитализмом с государством как монопольным инвестором и предпринимателем, управляющим корпорацией под названием «СССР».
«Социалистическая» форма собственности на деле оказалась мифом, иллюзией, пропагандой. Октябрьская революция, какими бы лозунгами она ни оперировала, в действительности дала толчок развитию капитализма в России. Она кровавым и бандитским способом решила проблему многоукладности российской экономики, уничтожив практически все архаичные уклады, вытоптав поле патриархальной земельной собственности и положив конец существованию русского «неолитического» крестьянства. Другой вопрос, чем она это поле засеяла.
Это был выморочный капитализм – без буржуазии, роль которой взяло на себя чиновничество; без крестьянства, превращенного в сельский пролетариат на государственных агрофирмах; без среднего класса, замещенного интеллигенцией. Тем не менее это было современное капиталистическое предприятие, оказавшееся способным меньше чем за столетие преобразить страну и создать мощную промышленную базу. Данную задачу никогда не смог бы решить дореволюционный русский капитализм – не потому, что он был плох, а потому, что для его развития не было места в российской экономике. И сколько бы мы ни спорили о том, что Россия приобрела с революцией, бесспорно одно: она потеряла не так много, как об этом сегодня пишут.
Почти за восемьдесят лет своего существования система государственного капитализма в России проделала громадную эволюцию. В рамках этой эволюции можно отчетливо разглядеть две тенденции – к загниванию и перерождению.
Тенденция к загниванию проявилась сразу же, как только система госкапитализма выполнила свою первичную историческую миссию уничтожения многоукладности экономики и перед ней вплотную встала задача перехода из режима кризисного управления в режим нормального оперативного управления экономикой. Монополизм, который в кризисных условиях помогал добиваться невиданных в истории результатов, превратился на этом этапе в тормоз для развития. Организованная наподобие международного капиталистического синдиката советская экономика, не имея конкуренции на внутреннем рынке, была лишена даже тех минимальных стимулов к изменению, которые имеют сегодняшние ТНК. Восполнить их недостаток идеологическими и политическими мерами оказалось невозможно.
Тенденция к перерождению возникла практически одновременно с тенденцией к загниванию. Она затронула прежде всего «капитанов» советской экономики, которые, действуя от имени государства, стали преследовать свои частные (личные и ведомственные) интересы. Ведомственная разобщенность шла рука об руку с фактической приватизацией, в рамках которой советский менеджмент постоянно переходил черту, отделяющую управление государственной собственностью от управления собственностью частной. И чем чаще ему напоминали о существовании этой черты, тем больше росло его раздражение против
