Дезертирство означало бы для него поражение. Нет, он должен остаться в изоляторе до конца и сделать всё возможное, чтобы разобраться в этой загадочной истории с чумой. В противном случае он не только как журналист, но и просто как человек вынужден был бы признать свою полную несостоятельность. Чтобы испытать самого себя, он во что бы то ни стало должен выдержать срок карантина. Эмма — вот в ком было его единственное спасение.
Когда они прошли переулок, перед ними открылась перспектива оживлённой городской улицы. Чуть ли не на каждом шагу здесь были убогие магазинчики, овощные лавки, китайские харчевни. Но улица показалась им удивительно яркой и оживлённой.
Торопливо шагали люди, из питейных заведений, распевая песни, уже выходили подвыпившие посетители. Ещё неделю назад и Кохияма мог бы быть среди них.
А сейчас он шёл, опустив голову, как бы избегая людских взглядов. Разумеется, никто не смог бы определить, кто он и откуда, но он весь сжался, будто его угнетал какой-то безотчётный стыд. В парке, где их окружала природа, у него не было такого ощущения, а сейчас, на людях, оно появилось.
Наконец рядом с небольшим баром они увидели телефон. Кохияма хотел было взяться за трубку, но при мысли о том, что он может быть болен, остановился. Ему не раз приходилось писать о том, как много бациллоносителей дизентерии, тифа и даже холеры постоянно бродит по городу и насколько это затрудняет борьбу с распространением опасных болезней. Как же мог он, человек, который предостерегал от опасности других, сам теперь сеять смерть!
Но потом он подумал, что его опасения, пожалуй, напрасны. Лёгочная форма чумы передаётся по воздуху при контакте с больным, а бубонная и кожная — через блох. Других путей распространения инфекции не существует. И если он и в самом деле бациллоноситель чумы, то сейчас, пока не кончится инкубационный период, он никого заразить не может.
К тому же перед уходом из дому они с Эммой приняли все меры предосторожности. В этот вечер он надел свой костюм, тщательно продезинфицированный ещё в первый день его пребывания в «загородной вилле». В общем, из дому они вышли облитые карболкой, что называется, с головы до пят.
— Ну и несёт же от нас! — морщась, время от времени говорила Эмма.
И действительно, запах был довольно сильный и, пожалуй, мог даже привлечь внимание прохожих.
И всё же Кохияма не в силах был отделаться от жуткой картины, которую ему рисовало воображение: чумные бациллы садятся на телефонную трубку, затем переходят на каждого, кто берётся за неё, бурно размножаются, распространяются дальше и одну за другой уносят человеческие жизни.
Наконец он всё-таки решился и набрал номер. Послышался голос телефонистки редакционного коммутатора, даже этот голос показался сейчас Кохияме бесконечно дорогим и близким. Затем он услышал голос Сомэи:
— Как дела? Что с тобой стряслось? Вчера Цурумото звонил тебе. В пансионе ответили, что ты давно не приходил домой, мы уже стали беспокоиться.
— Видите ли, дело в том…
— Но потом я решил, — перебил его Сомэя, — что ты отлёживаешься в больнице у какого-нибудь знакомого врача, избавляешься от своей простуды.
— Вы почти угадали. Я и в самом деле вроде как отлёживаюсь.
— Ты говорил, что тебе нужен отпуск на неделю. Значит, завтра придёшь?
— Нет. Денька через четыре, не раньше.
— Через четыре?
— Да. Я не могу пока выходить, но мне хотелось бы кое-что выяснить.
— Хм! Что же именно? — обеспокоенно спросил Сомэя.
— Мне надо знать, каким университетам и научно-исследовательским институтам у нас Пентагон оказывает финансовую помощь и какие работы субсидирует.
— Этими вопросами занимается отдел общественной жизни.
— Возможно, это и не имеет прямого отношения к нашему отделу, но я бы хотел срочно получить список таких университетов и научно-исследовательских учреждений.
— Ого! Да ты и впрямь начал интересоваться серьёзными делами!
— В первую очередь желательно узнать, какие темы и какие конкретные исследования финансируются американцами.
— Ладно, понял. Цурумото теперь ежедневно бывает в Министерстве просвещения, я ему поручу это.
— Очень прошу вас.
— Позвони завтра в полдень.
Сомэя словно что-то почувствовал — больше он ни о чём не стал спрашивать. Кохияме это было на руку. Сомэя, наверное, лишился бы дара речи, если б узнал, что Кохияма находится сейчас под одной крышей с тем самым Тэрадой, с которым они когда-то были в сибирском плену. С чувством облегчения Кохияма повесил трубку.
3
Кохияма и Эмма сидели в баре перед стойкой. После разговора с Сомэей, который как-то связал его с внешним миром, Кохияма почувствовал себя смелее. Он уговорил Эмму зайти в бар.
Итак, впервые они оказались вдвоём в баре. Они были знакомы шестой день и уже обменялись не одним поцелуем. Короче говоря, их вполне можно было считать влюблённой парой, но они пока ещё не имели возможности остаться вдвоём вдали от всех.
Пока бармен выполнял заказ, Эмма молча рассматривала полки, уставленные бутылками с винами иностранных марок и фруктовыми соками.
Обстановка фешенебельного бара, мягкий, неяркий свет — всё, казалось, как нельзя более подходило к европейской внешности Эммы. Но она держалась скованно и сидела с хмурым видом. От её недавней весёлости и оживления не осталось и следа. Возможно, продолжало сказываться невольное напряжение, которое они испытали, попав из своего уединения в шумную городскую толпу. Но скорее всего, дело было не только в этом.
— Почему вы вдруг нахмурились? — спросил Кохияма.
— Наверное, потому, что настало время задуматься, — с чуть печальной улыбкой ответила Эмма.
Влюблённые всегда испытывают тоскливое чувство, когда наступает время расставания. Они начинают нервничать, между ними возникают подчас даже ссоры. Однако ни Кохияме, ни Эмме это пока не угрожало, её явно заботило что-то другое.
— Но ведь вы сами сказали в парке, что сейчас не время задумываться.
— Да, но когда-нибудь это надо всё-таки делать.
— Вы думаете о том, что с вами будет, когда вы покинете «загородную виллу»?
— Нет, не об этом. Это уже решено. Я снова вернусь к своей прежней работе.
— В таком случае вам не о чем беспокоиться, — сказал Кохияма. «Не считая чумы, которая, возможно, хозяйничает в «вилле», — хотел он добавить, но промолчал.
— Я всё думаю о том, для чего отец занимался этими исследованиями? — с некоторым усилием проговорила вдруг Эмма.
— Не стоит об этом думать, бесполезно, — сказал Кохияма.
— Бесполезно? Но ведь сами-то вы только об этом и думаете! Или я не права?
Казалось, она читала его мысли. Она, видимо, чувствовала, что Кохияма стремится узнать, над чем работал отец, и уже почти докопался до сути, хотя он никогда с ней об этом не говорил.
Кохияма взглянул на часы. Прошёл час, как они ушли из дому.
— Исследования вашего отца остались незаконченными, и теперь ими занимается Тэрада.
— Работа моего отца всегда причиняла одни страдания. Он не щадил ни мать, ни меня…
— Пожалуй, нам пора идти, — прервав её, поднялся с места Кохияма.
— А сок, барышня? — окликнул её бармен. На стойке остался бокал фруктового сока, к которому Эмма не притронулась.
— Не хочу, спасибо, — ответила она.
Кохияма тоже заметил, что Эмма не стала пить сок, но ничего не сказал. Он и сам выпил едва половину своего виски с содовой. Мысль о том, что он, возможно, распространяет чуму, не покидала его. Под подозрительным взглядом, которым бармен проводил «влюблённую парочку», они вышли на улицу. При свете фонарей Кохияма вдруг увидел, что у Эммы глаза полны слёз.
Кохияма обнял её за плечи, ему хотелось как-то утешить девушку, отвлечь от грустных мыслей. Они проходили мимо винного ларька. Кохияма купил бутылочку виски и немного сыру. Шесть дней назад он пошёл на квартиру к Убукате прямо из дому. Денег у него с собой было немного, и сейчас он всё израсходовал.
Когда Кохияма и Эмма спустились с парк, настроение у них немного поднялось. Кохияма на ходу вынул бутылку из картонной упаковки и отвинтил пробку.
— Пить здесь? — удивилась Эмма.
— Но ведь некогда, нужно спешить, — сказал Кохияма.
Они условились с Сатико, что к восьми часам вернутся.
— Погодите, я знаю хорошее место, — сказала Эмма.
— Но в нашем распоряжении осталось не более пятнадцати минут.
Эмма пошла вперёд. Она великолепно ориентировалась в парке. Они свернули с освещённой аллеи на глухую тёмную тропинку, перешли по горбатому мостику через родник и очутились перед небольшой рощицей. Между деревьями тускло поблёскивал пруд. Эмма повела Кохияму к роще. Сюда, видно, редко кто забредал. Почти у самой опушки они нашли охапку хорошо сохранившегося сена.
