на безлесье и разнотравные поля до горизонта. Древний, дышаший свежестью листьев и тишиной, он по прежнему обступал караван бурвадегов со всех сторон.
С наступлением ночи, впервые должно быть с того дня, когда Ульд привел ее к соплеменникам, орки выставили шатры и разожгли множество костров. Однако вокруг не разлились запахи готовки и хмеля, наоборот, чуткое обоняние эльфийки улавливало иные ароматы. Березовая зола, животный жир, металл, пережженая полынь, и пчелиный воск.
Запах смерти. Запах войны.
Бурвадеги готовились к бою…
Поняв это, нера с замиранием сердца стала следить за орками, гоня ее от себя, но все же испытывая слабую надежду на то, что это охотники. Выжившие эльфы из ее деревни, объединились и после долгого преследования врагов, наконец настигли их!
Нерандиль боялась верить в это, но не могла запретить себе. Ведь это значило бы, что Ульд наврал ей и кто-то из тех, кто был дорог девушке, все еще мог быть в живых. А значит Нере нужно было быть начеку, чтобы вовремя улучить момент для побега или возможность для помощи своим соплеменникам.
“Эрисин… возможно и ей удалось спасти!” – но в ответ на такую смелую надежду, в голове эльфийки тут же всплывали слова аданы-предсказательницы, произнесенные в пещере на краю выжженной долины:
“Милая девочка… вижу о ком поет твое сердце, о молодом светловолосом охотнике, да… Он ли, или не он? Хм… хм… Вижу, как лежите вы вместе на толстой подушке из желтых листьев… и ты обнимаешь его холодную руку, а одежды на вас краснее закатных облаков.”
Что-то происходило у самого большого костра, разведенного в центре поляны, выбранной бурвадегами для ночлега. Один за другим орки сбрасывали с себя кольчужные рубашки и доспехи, оставаясь в одних штанах. А после того принимали из рук еще мощного, но седого, как лунь, бурвадега небольшой котелок. Они опускали в емкость руки, становившиеся белыми и принимались наносить на свои тела узоры, особое внимание уделяя лицу и рукам. Старый бурвадег же при этом напевал что-то негромко, переходя от одного орка к другому.
Дошла очередь и до Ульда. Несмотря на темноту, его сложно было не узнать в числе его соплеменников – он был осанистей, выше и шире других в плечах. Будто единственный из всех был в младенчестве вскормлен не матерью, а какой-нибудь здоровенной медведицей. Так же как и другие орки, он опустил обе руки в котелок и нанес белые узоры себе на лицо, грудь и плечи.
После чего медленно поднялся с места и сказал что-то на своем родном наречии, от чего все вокруг притихли и покорно вытянули вперед руки, опустив при этом головы.
Старый седой бурвадег вновь подошел к каждому, но теперь у него в руках был не котелок, а мешок. И каждый из орков, который опускал в тот мешок руку, очень громко и эмоционально реагировал на выуженный из него предмет.
Кто-то с негодованием, кто-то с радостным воплем.
Когда очередь дошла до бурвадегов, сидевших недалеко от клетки Неры, ей удалось разглядеть, что из мешка они извлекали камни. Белые и черные. И именно те орки, которым доставались последние, ярко выражали свое недовольство.
Но не спорили.
“Они не готовятся к бою!” – поняла Нерандиль. – “Это какой-то ритуал. Иначе зачем бы им обнажаться и бросать жребий”
Наконец те, кому достался белый камень, поднялись со своих мест и, взяв в руки оружие, отправились в лесную темнь, вслед за своим предводителем.
Прежде чем Ульд поднялся со своего места, эльфийка, сама того не желая, поймала на себе его взгляд и встретившись с ним, не смогла отвести глаз, как следовало бы. Мужчина был серьезен, но не холоден. На миг ей даже показалось, что она видит беспокойство в его взгляде, но будто бы тревожило его не собственное будущее или мысли о предстоящей битве, а сама Нерандиль.
Смутившись, эльфийка поспешила отгородиться от него, отвернувшись от костра. Но и спиной продолжала ощущать на себе этот взволнованный, ищущий взгляд.
Когда часть воинов покинула лагерь, в нем стало тише. Но не надолго.
Должно быть, раздосадованные своей неудачей на жеребьевке, орки, оставшиеся не у дел сняли с повозки большую бочку и с живым энтузиазмом принялись распивать ее содержимое. Очень скоро округу огласили пьяные голоса беспечных, разомлевших от отстутствия предводителя воинов. Их нестройные голоса пели наперебой, и очень скоро среди охмелевших орков стали вспыхивать мелкие стычки и драки, которые, к счастью все же не перерастали во что-то большее.
И все было хорошо… до тех пор, пока Нерандиль, в начале не обращавшая на куражившихся врагов внимание, не начала вдруг замечать на себе весьма недобрые взгляды, от которых в тесной клетке ей было никак не спрятаться.
Глава 16
С тех пор, как эта бледная остроухая появилась в лагере, Асгерд не находила себе места. Она почувствовала… нет, даже сразу поняла! Что с ней что-то не так, с этой тощей махве. То, как Ульд смотрел на нее, то, как с ней обращался – орки не ведут себя так с пленными эльфами, а тем более гаркары!
Но все, что оставалось Асгерд, это снова и снова сжимать кулаки и следить за девкой, презрительно сплевывая себе под ноги, каждый раз, когда случалось проходить мимо нее.
Тощая, бледная, с зелеными глазищами на пол лица… что он мог найти в ней?
А в том, что Ульд смотрел на эльфийку именно как на женщину, она после вчерашнего больше не сомневалась. И это было так отвратительно! И так больно ранило Асгерд в самое сердце, что ей хотелось выть, запрокинув голову и рвать на себе волосы!
Потому, что сказать об этом она никому не могла. Не от того что Ульд был ее гаркаром, нет. Гаркары воинам не господа, а в чем-то даже слуги. А потому что это навредило бы ему, а она не могла даже мысли допустить о том, чтобы предать доверие Ульда.
Потому что любила его с тех самых пор, как пришла в себя после страшной резни, устроенной эльфами в ее родной деревне. Тогда она подняла эту любовь на знамя, следуя за Ульдом, как за своим личным божеством и с тех самых пор делала все, для того чтобы он смотрел на нее с гордостью. Надеясь, что однажды, мужчина поймет что она равная ему и может быть ему больше, чем верной соратницей.
Но как могла она допустить хоть мысль о том, что будущий вождь
