Я сама добилась приема у профессора, и он сделал операцию.
Опухоль оказалась небольшой, и Владимир стал быстро поправляться. Мне не понравилось, как кормят в больнице, и я каждый день носила ему обед из дому.
Через полтора месяца Владимира выписали. Но, странное дело, хотя опухоль удалили, взгляд у него остался таким же тусклым, как раньше. Наверно, не опухоль была тому причиной, а просто характер Владимира замкнутый, угрюмый. Я подумала, что в жизни он кое-что повидал.
В день возвращения Владимира из больницы я устроила настоящий пир, и вскоре он уехал домой.
На майские праздники в этом году он снова приехал. Второго мая мы втроем отправились на дачу. День был солнечный, теплый, и мы расположились на лужайке, в молодой сосновой роще, выпили, закусили. Иван пил мало, а Владимир сильно опьянел.
Вечером того же дня вернулись в город. Иван сразу ушел, сказав, что у него срочное дело.
Мы остались вдвоем с Владимиром. Он бесцеремонно полез в буфет, достал графин с водкой и начал пить рюмку за рюмкой, не закусывая. Я сказала, что это ему повредит, но он на это не обратил внимания. С каждой рюмкой он все больше мрачнел. Глаза его налились кровью. Мне стало жутко.
"Вот пожалуюсь Ивану, что вы много пьете, он вас отругает", пригрозила я.
"Какому Ивану? Коське? - пьяно ухмыльнулся Владимир. - Я с него еще в детстве шкуру спускал!"
"Какой еще Коська?" - переспросила я, подумав, что Владимир от водки стал уже заговариваться.
"Не Иван он! Константин! Понятно?"
"Нет, непонятно".
"Эх ты, дуреха!" - и Владимир налил себе еще.
Я попыталась забрать у него графин.
"Володя, вы хотя и родственник, но я не разрешаю..."
"Родственник! Двоюродный, - как-то странно хмыкнул Владимир. - Нашему забору двоюродный плетень. Родной брат он мне, понятно? Большой человек твой муж, а кровь у нас одна, - пьяно подмигнул он. - Так что ты, Нинка, золовка мне. И обижать меня не имеешь права".
"Какая же одна кровь, - возразила я, - вы же двоюродные".
"Родные!" - с пьяным упрямством повторил Владимир.
"А почему же тогда у вас фамилии разные? Он - Петров, а вы Семенов".
"Петров! - оттопырил губы Владимир. - Такой он Петров, как я поп. Одной матери мы, одного отца, то бишь Семенова Матвея. Вот как!"
"Вы пьяны, Владимир, ложитесь спать".
"Я трезвый! - сказал он, пытаясь налить себе еще. - Я ее в войну ведрами глушил. А муж твой не Ванька, а Коська. Случился с ним в молодые годы случай, убил он сдуру бабу одну с пацаном, вот и пришлось шкуру-то сменить. В войну человек копейки не стоит, один чих - и на свете нет, одним больше, одним меньше - все равно. А в мирное время - дело другое".
Я окаменела, еще не все понимая, но уже чувствуя, что Владимир говорит правду.
А он, спохватившись, посмотрел на меня совсем трезвым, но каким-то очень тяжелым взглядом.
"Пьяный я, Нинка, давно водочки вволю не кушал, вот и треплюсь... Ты забудь, не говорил я тебе ничего, понятно?.."
"Нет, нет, - я словно очнулась. - Все говори! Только правду! Не скажешь сейчас - придет Иван, при нем скажешь!"
Владимир растерялся:
"Жена ты ему. И знать должна. Только не велел он тебе говорить".
Но в конце концов, слово за словом, рассказал он мне все. Родом они из Минска. В тридцать втором году отца их, Матвея Семенова, державшего заезжий двор на окраине города, раскулачили, и младший сын Костя подался в Москву. Шатался там по базарам, нашел себе дружков.
Однажды его компания решила ограбить стрелочницу, которая жила с сыном в железнодорожной будке. Стрелочницу и мальчика зарезали, но ничего не взяли, потому что женщина успела закричать и на крик прибежали люди.
Костиных друзей схватили, а он успел в ночной темноте вскочить на ходу в товарный вагон и скрыться.
Поехал в Запорожье. Несколько месяцев прятался там, а потом, подделав в паспорте фамилию и став вместо Семенова Соменовым, перебрался в Одессу. Работал в каменоломнях и все дрожал, что найдут его и там.
"В общежитии подружился с ровесником своим Петровым, - рассказывал Владимир. - Потом оба поехали в Крым. Костя подговорил какого-то урку убить Петрова. Шли ночью, вдоль моря, Костя и Петров. По пути присоединился к ним этот урка и убил Петрова железной трубой, а паспорт его отдал Косте. Так стал он Иваном Петровым. Понятно? Вот - знай да помалкивай! Ты с нами теперь в одной тележке, одной удавкой связана... А он тебе муж и красивую жизнь тебе делает".
Я была ни жива ни мертва. Сперва мысли мои заметались, как раненые птицы, потом все исчезло: и мысли, и чувства. Я даже плакать не могла. Слезы душили меня, но глаза оставались сухими.
Владимир снова стал пить, время от времени бросая на меня хмурые взгляды. Я больше не мешала ему. Молчала, и он тоже умолк.
Но вдруг меня прорвало - я залилась слезами. Никогда так не рыдала, как в тот вечер.
Плакала долго. Когда начала приходить в себя, увидела, что Владимир уже лежит на диване, раскинув руки, и спит.
Прошло сколько-то времени. Наконец около полуночи явился мой муж.
"Мой муж!" - я пишу сейчас эти слова и вспоминаю, сколько радости и счастья вкладывала я в эти слова! Я ведь любила его!
"Ты почему заплаканная? - сразу забеспокоился он. - Кто тебя обидел? Володька?" - и он сердито посмотрел на спящего брата.
Я не могла и слова вымолвить. У меня еще не было сил с ним говорить. Смотрела на него в упор, и мне казалось, что я схожу с ума. Вот ведь он, рядом, мой Ваня! Нет, нет, все это неправда, бред пьяного Владимира.
Я встала и, поколебавшись какое-то мгновенье, обняла мужа за шею обеими руками.
"Ваня, милый... Это ведь ложь! Ты - Ваня Петров, а не какой-то Костя Семенов. Ты - честный человек, ты труженик, и руки твои - чистые руки, нет на них крови, нет!.. Мне было так страшно слушать..."
Муж оттолкнул меня так, что я еле удержалась на ногах. Одним прыжком очутился он возле дивана и поднял Владимира. Потом швырнул его на пол и стал топтать ногами.
Я закричала и бросилась защищать Владимира.
Иван был страшен, глаза его горели безумным огнем, он грязно ругался. И, только поняв, что бьет не столько брата, сколько меня, остановился.
Потом сел на диван и молча смотрел, как я, пошатываясь, поднимаюсь с пола.
Владимир отполз в угол и не осмеливался встать.
Муж дышал тяжело, как астматик, и долго не мог отдышаться.
"Нина, - сказал он наконец. - Раз уж так вышло и я не уберег тебя от этого - слушай. Ты моя жена, я люблю тебя, и ты должна все знать. Ты понимаешь..."
Я села на стул. Руки и ноги у меня дрожали. От волнения я даже не чувствовала боли от побоев.
"Пожалуй, я виноват, что не рассказал тебе раньше", - начал он..."
30
В эту ночь подполковник Коваль не спал. В своем служебном кабинете он появился на час раньше обычного. Все страницы тетради Нины Петровой были пересняты на пленку. А сама тетрадь лежала в ящике его стола.
Подполковник приказал привести Петрова.
- Итак, - сказал он, когда Петров сел напротив него, - повторите, пожалуйста, что было с вами семнадцатого мая.
- Если угодно, тысячу раз могу повторить! - вскинул голову Петров. Семнадцатого я вернулся домой с работы в восьмом часу вечера. Жены не было. Это показалось мне необычным: по вечерам она всегда бывала дома. И я сразу позвонил в милицию по ноль-два. Потом позвонил в Октябрьскую больницу, которая в тот день дежурила по городу. Мне ответили, что есть два неопознанных женских трупа. Я поехал туда. Мне показали одежду этих женщин. Это была не ее одежда. Потом я звонил в другие больницы, но Нины не оказалось и там. Утром восемнадцатого я пришел в милицию и написал об этом заявление. И только вечером узнал, что Нину нашли убитой...
Не глядя на Петрова, подполковник медленно постукивал пальцами по столу. Потом резко повернулся к нему:
- У вас есть родственники?
Управляющий не торопился с ответом.
- В Запорожье - племянник, Барсуков Николай. Не видел я его лет двадцать.
- А еще? - не сводя с Петрова пристального взгляда, спросил Коваль. В Брянске?
- В Брянске? - недоуменно переспросил управляющий трестом, и в глазах его промелькнуло некое озарение, будто он неожиданно вспомнил то, что давно забыл. - Да, действительно, есть и в Брянске. Двоюродный брат, Семенов Владимир Матвеевич. Адреса его я не знаю.
Сердце Коваля забилось так, что казалось, слышит его стук и Петров. Подполковника охватило такое состояние, какое бывает у охотника, когда он нападает на след хищного зверя.
- Все время вы утверждали, что родственников у вас нет...
- Я думал, речь идет о родителях, о родных братьях и сестрах. А это ведь - дальние...
- Не очень, - едва сдерживая волнение, заметил подполковник. - Когда вы последний раз встречались со своим братом?
- Последний раз видел его - дайте вспомнить... Ну, лет десять назад. Точно не скажу. Он был проездом, зашел ко мне. А потом больше не звонил, не писал, связи с ним не было никакой.
- Вы, вероятно, были бы не прочь повидаться с братом, с которым потеряли связь? Ну, скажем, сейчас?
