А поднялся на ноги в бешенстве.
- Убью! - прорычал он на весь лес, словно уже обернулся и был вставшим на задние лапы бером.
И пошел в дом за двустволкой.
Дверь оставалась распахнутой, в доме едва ли было теплей, чем на улице, а под ногами трещали битые стекла. Берендей вбежал в комнату отца и привычным жестом потянулся к стене над кроватью: ружья не было. Он понял это только тогда, когда рука скользнула по пустой стене.
- Ничего. Я убью тебя голыми руками, - прошипел он сквозь зубы и вышел на крыльцо.
Солнцу оставалось светить не больше двух часов. Берендей вдохнул поглубже и оглядел двор.
- Я сдохну, но я убью тебя.
Он легко сбежал с крыльца и направился к лесу. Первый раз за последние трое суток он ничего не боялся.
Следы бера вели его вперед: Заклятый прошел здесь этой ночью, ясной и безветренной. А поскольку он был Заклятым, то даже не умел путать следов, как это делает настоящий бер.
Берендей шел по следу часов пять. В лесу стемнело быстро, и он потерял счет времени. Следы кружили по лесу: Заклятый бродил без какой-то определенной цели. Берендей раза три прошел в километре от своего дома. Как только страх брал его за горло, он вспоминал Черныша, и на смену страху тут же приходила ярость. И желание во что бы то ни стало догнать Заклятого. Берендей не думал особенно, что сделает, когда его догонит: казалось, его гнева хватит на то, чтобы справиться с огромным бером. Может быть, Берендей был прав. Во всяком случае, Заклятый не искал встречи с ним, иначе бы ответил на крик и вышел навстречу.
Берендей спотыкался и падал. Он не высыпался три ночи подряд, и усталость давала о себе знать, но бешенство толкало вперед, и он упрямо шел по следу. На четвертом часу пути он неожиданно подумал, что стоило надеть лыжи: тогда Заклятый был бы в его руках. Берендей выругался, проклиная собственную глупость, и его ярость сменилось отчаяньем. Весь этот поход от начала до конца был невообразимой глупостью: выйти в лес на ночь глядя, без оружия, без лыж, не взяв с собой ни крошки еды… И надеяться справиться с трехметровым бером-оборотнем!
Пока злость клокотала у него в горле, он еще мог двигаться вперед, а теперь почувствовал себя опустошенным и раздавленным.
Он огляделся: до поселка было около двух километров, до дома - примерно пять. Берендей решил идти в поселок: все равно надо раздобыть ружье. Не то что охотиться на бера - ночевать одному в доме без ружья опасно.
Минут через сорок он постучал в окно Михалычу, старому охотнику и другу отца.
- Михалыч, продай ружье, - начал Берендей с порога, не успев ни поздороваться, ни раздеться.
- Погоди, зайди сначала.
- Егорушка! - обрадовалась жена Михалыча.
- Здравствуйте, Лидия Петровна.
- Ты что ж без шапки да нараспашку бегаешь? Двадцать два градуса уже, а к ночи до тридцати обещали, - недовольно покачала она головой.
- Да ладно, - отмахнулся Егор.
Михалыч знал его совсем мальчишкой и годился ему в деды. Старики жили одиноко и жалели его. Их дочь лет двадцать назад уехала в Москву, там обзавелась семьей и наезжала к родителям раз в год, а то и реже. Лидия Петровна вязала Берендею носки и свитеры: вязать она любила, а подросшие внуки-москвичи не очень-то жаловали ее простые, добротные вещи.
- Проходи, сядь, как человек, и объясни по-человечески, - строго сказал Михалыч, вешая его ватник на вешалку. - И сапоги снимай, надевай тапки.
Лидия Петровна поставила перед ним чашку с горячим чаем, не успел он дойти до стола. Только тут Берендей заметил, как закоченели руки.
- Вот теперь говори - зачем тебе мое ружье?
- Слышали про медведя-людоеда уже?
- Да про него давно все слышали, - кивнул Михалыч.
- Он убил мою собаку… - Берендей скрипнул зубами.
- А отцово ружье куда дел?
- Украли его у меня. Меня дома не было три дня. Вернулся - стекла выбиты, дверь сломана и ружья нет. Может, еще чего украли - я не смотрел еще.
- А куда ж ты смотрел?
- Да я, Михалыч, как дурак, в лес пошел, медведя гасить. Так мне Черныша жалко стало. Представь, я даже лыжи не надел. Хотел застрелить, схватился - двустволки нет. Ну, думаю, голыми руками задушу.
Михалыч не стал смеяться, только жалостно похлопал Берендея по плечу, как безнадежного больного. И спросил:
- Так может, это медведь стекла побил?
- Ага. И ружьишко унес, - хило усмехнулся Егор.
- Не скажи. Медведь сам по себе хитрый зверь. А если он еще в человека превращаться может…
Берендей подавился чаем.
- Ты чего говоришь такое, Михалыч?
- А ничего. Сказал - и забудь. Ружье я тебе не продам. Так бери. Новое купишь - вернешь. А где это ты был три дня?
- Да Новый год отмечал.
- В городе небось?
- Нет, в Белицах.
- Девчонку завел?
Берендей смутился.
- Старый! - рявкнула на него Лидия Петровна. - Чего пристал? Почему бы Егорушке девушку не завести? Он парень видный, непьющий, молодой. И хозяйственный. Да любую свистнет - она за ним куда хочешь побежит. Слышь, Егор? Женить тебя надо. Отец всю жизнь бобылем проходил, и ты так же хочешь?
- Рано ему хомут на шею вешать, - возразил ей Михалыч. Берендей мог только посмеиваться над ними: разговоры о его женитьбе заходили всякий раз, когда он появлялся у стариков. И каждый раз текли по одному и тому же руслу: дальше следовало выяснение, кто из них кому повесил на шею хомут.
Леонид шел на юг девятнадцать дней. Он обходил большие поселки и тем более города. Но медвежье тело требовало еды, и ему приходилось заглядывать к людям, высматривая по вечерам одиноких прохожих. Он редко превращался в человека: тоска по дому оставила его. Он хотел дойти до цели и за день преодолевал около пятидесяти километров. Как правило, ему хватало одной жертвы в сутки, но иногда случалось застать человека врасплох дважды в день, а иногда - ни разу. Он знал, что не сможет вернуться к своей добыче, поэтому не оставлял захоронок. Лишь старался съесть как можно больше, чтобы хватило до следующего раза.
Леонид растолстел в пути, и жир спасал его от холода. Теперь он мог спать на снегу, не выбирая тихих и теплых мест.
Он давно потерял счет времени и не мог с уверенностью сказать, какое сегодня число. Но по его подсчетам выходило, что должно быть то ли двадцать восьмое, то ли двадцать девятое декабря. Он брел вдоль трассы, прячась в кустах от малочисленных машин. И когда увидел указатель «Белицы», сразу понял, что почти дошел.
Почему именно сюда? Что ожидало его в конце пути? Он не знал, да и не очень хотел знать. Его тянул зов, инстинкт. Зверь не раздумывает над своими желаниями, он лишь следует им, какими бы они ни были. Если он хочет есть - ищет пищу, если боится - убегает, если некуда бежать - обороняется. Леонид просто шел, потому что хотел этого. Безошибочно выбирая направление и четко оценивая расстояние, которое надо пройти.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
