Но кто ее видел, эту девушку, если уж на то пошло? Она не была одной-единственной, конкретной жительницей Рио, у нее было множество лиц и обликов, начиная с первых, бесстрашных женщин в 1940-х, которые начали перебираться с уже довольно шумного пляжа Копакабаны на более отдаленный и в те времена практически пустынный Арпоадор, пляж рядом с Ипанемой. Не все эти девушки были бразильянки. Среди них встречались француженки, немки, итальянки, англичанки, шведки и датчанки — они происходили из семей, нашедших в Ипанеме свою вторую родину. У них была общая черта — широта взглядов, восприимчивость к новым идеям, пытливый ум и жажда жизни, почти чрезмерная. Винисиуш знал их всех, а с некоторыми занимался любовью, Жобин был младше него на четырнадцать лет и потому познакомился с их дочерьми. С тех пор почти двадцать лет подряд, до середины шестидесятых, женщины этих двух поколений проводили время на пляжах и в барах Ипанемы и жили бок о бок с типичными обитателями тех мест — рыбаками, спортсменами, поэтами, дипломатами, журналистами, очеркистами, музыкантами, архитекторами, художниками, фотографами, карикатуристами — мужчинами всех возрастов и самого разного происхождения, но в большинстве своем начитанными, эрудированными, эксцентричными и чуждыми условностей. И все они только выигрывали от этого общения — девушки могли чему-то научиться у мужчин, а мужчины… Ну даже Сартр, к стопам которого в «Кафе де Флер» припадали самые разные женщины, не смог бы похвастаться знакомством с такими богинями.
Вдали от глаз не только всего мира, но и самой Бразилии Ипанема 1950–1965 годов в уменьшенном масштабе представляла собой культурный феномен Сен-Жермен-де-Пре и Гринвич Вилидж. С серьезным отличием в пользу Ипанемы: здесь в двух шагах плескалось море, все ходили полуодетыми, яркое солнце играло на гладких загорелых спинах, а песчинки попадали между страницами первых изданий «Здравствуй, грусть» Франсуазы Саган, которые девушки брали с собой на пляж почитать. Сравниться с Ипанемой в то время смог бы разве что Сен-Тропе. Здесь не было ни Бардо, ни Вадима, но зато в двух шагах от пляжа находился большой современный город, а не рыбацкая деревушка.
Девушки из Ипанемы не просто хотели работать где-нибудь вне дома, они мечтали о творческих профессиях: очень многие из них сделают карьеру в изобразительном искусстве, скульптуре, кино, театре, музыке, литературе и прессе. Задолго до появления противозачаточных таблеток и мотелей они уже вели насыщенную сексуальную жизнь, и им для этого не приходилось притворяться этакими дамами в стиле вамп. Но глубоко ошибался тот, кто считал их легкой добычей. С ними было очень и очень непросто. Они сами решали, как им жить. Если человек им нравился, они ложились с ним в постель без страха или угрызений совести и не ожидая какой-то взаимной выгоды, но если нет — у него не было никакого шанса. Возможно, в те дни они и составляли меньшинство, но они серьезно отличались от остальных, и именно это заметил в них Винисиуш, когда в 1960-м они с Жобином начали писать свои необыкновенные песни. В то время героиня популярных бразильских песен была роковой, мрачной, без тени улыбки на лице, опасной, вероломной, в черном белье и держала в руке дымящуюся сигарету со следами алой помады на фильтре. Приглядевшись к тому, что происходит в Ипанеме, Винисиуш превратил свою героиню в совсем юную девушку, современную, влюбленную, с золотистой от солнца кожей, мягкую, но вполне способную о себе позаботиться. А музыка Жобина завершила этот образ, и именно поэтому босса-нова всегда была легкой, светлой и — почему бы и нет — «женственной». И не песня «Garota de Ipanema» создала эту девушку. Наоборот, песня была ее лучшим творением.
Это случилось много десятилетий назад, но с тех пор в глазах всего мира «девушка из Ипанемы» — или образ, который она символизирует, — оставалась воплощением кариоки — красивой, энергичной, рассудительной, пахнущей хорошим мылом, с неподражаемым чувством юмора, хозяйки своей собственной судьбы. Даже в Бразилии она была идеалом. Но сегодня можно, пожалуй, сказать, что «девушку из Ипанемы» теперь нетрудно встретить в любом уголке Бразилии. Свободу, которую она завоевала, проводя на пляже в бикини время от рассвета до заката, она подарила миллионам бразильских женщин. Со временем даже мужчины поддались ее влиянию, и так Бразилия приобрела свою невероятную либеральность.
Либеральность распространяется на телевидение, семейную жизнь, политику. Это страна, где президент республики может иметь любовниц или внебрачных детей, где одного из них сфотографировали на карнавале под руку с женщиной, не обремененной никаким нижним бельем, где важный государственный министр (женщина) оказалась замешана в нелепой связи с женатым коллегой, и народ обращается с этими историями должным образом — смеется над ними. В Бразилии президентам приходится нелегко, но не потому, что они не сумели сдержать свой сексуальный пыл, а по более серьезным причинам. Если бы дурацкое дело Клинтона — Левински, затянувшееся в США на несколько лет, случилось здесь, то у него не было бы никаких шансов стать причиной импичмента или далее просто попасть в заголовки газет больше чем на пару недель. Вы можете мне возразить, что страсти американского президента значительно важнее страстей любого из бразильских, и, может быть, вы даже и правы — в мировом масштабе. Но в местной политике все эти истории имеют одинаковый вес — то есть никакого, и в Рио они совершенно никого не интересуют.
Глава четвертая
Весьма странные события произошли в начале 2002 года, когда в Рио устраивали выставку «Египет фараонов», где демонстрировали экспонаты из Лувра. Здесь было представлено девяносто девять предметов, включая мумии, статуи, драгоценности и многое другое, и в главных ролях — два сфинкса, по сорок тонн весом каждый. Выставку устраивали в Каса Франка-Бразил, центре дружбы Франции и Бразилии. Два месяца, пока длилась выставка, все шло хорошо: сто пятьдесят тысяч кариок прошли по залам, и не было ни единого случая аллергии или сенной лихорадки, вызванной пылью веков. Выставка по времени совпала с карнавалом, и под ее влиянием, конечно же, родился новый жизнерадостный блоку под названием «Могущественная Изида», основанный президентом центра Дальва Лацарони. Блоку вышел из Каса Франка-Бразил и красиво прошествовал по улицам. Представление пользовалось большим успехом, французы были польщены, да и всем остальным тоже понравилось. Проблемы начались в апреле, когда выставка окончилась и экспонаты упаковали, чтобы отправить обратно в Париж.
Сначала сломался грузоподъемник, который должен был переносить контейнеры. Несколько дней спустя, когда поломку исправили, оказалось, что у грузовиков, которые должны были их везти, сели аккумуляторы. Их заменили, контейнеры отвезли и погрузили в самолет, но в нем обнаружилась поломка, с которой никто не мог справиться, и взлететь самолет не мог. Кураторы выставки, серьезные ученые-египтологи, со смехом говорили, что экспонаты «не хотят уезжать из Рио». Но когда они вспомнили, где и как была устроена выставка, то смеяться перестали, — эта мысль могла, конечно, показаться нелепой, но у нее были некоторые основания.
Все начинается со здания, где находится Каса Франка-Бразил. Это было первое здание в Рио в неоклассическом стиле, его построил в 1819 году французский архитектор Гранжан де Монтиньи. Сначала здесь располагалась только что зародившаяся бразильская фондовая биржа, а позже — таможня и акцизное управление. Монтиньи был одним из членов французской художественной миссии, которая появилась в Рио в 1816-м по приглашению Дона Жоау VI. Пока неплохо. Вот только еще во Франции как раз Монтиньи и назначили реставрировать сфинксов, привезенных Наполеоном из его неудачного египетского похода, — тех самых сфинксов, что два века спустя оказались на выставке в Каса Франка-Бразил. Возможно, они почувствовали, что здание создано теми самыми руками, которые с любовью восстанавливали их когда-то после того, что с ними сотворил Наполеон, снявший их с родных пьедесталов в Египте и заставивший проделать нелегкий путь до Лувра. Может быть, они «скучали» по Гранжану? Вы скажете — чепуха. Но кто знает? С египетскими находками шутки плохи.
И вдобавок, будто одного этого было недостаточно, экспозицию устроили таким образом, чтобы у посетителя возникло ощущение, что он попал в египетский храм. Кураторы заметили, что в полдень лучи апрельского солнца, проходя сквозь застекленную крышу Каса Франка-Бразил, будут падать на статую Ра в точности под тем же углом, что и в храмах Древнего Египта, — кто знает, а вдруг Ра был тронут этим жестом? Кроме того, они заметили, что мумии еще никогда не выглядели такими здоровыми и полными жизни, как в Каса Франка-Бразил. А карнавальная процессия в честь Изиды могла пробудить в них воспоминания о древних языческих праздниках — в конце концов, карнавал как таковой зародился как раз в Египте.
