— Говорится ли там что-либо о передвижениях войск? — спросил Хорнблауэр.
— Да, сэр. Удивляюсь, как свободно немцы об этом пишут. Императорская гвардия расквартирована в Дрездене. Упоминаются Первый, Второй — Броун перевернул страницу, — и Девятый армейские корпуса. Все они в Пруссии — штаб-квартиры в Данциге и в Варшаве.
— Девятый армейский корпус, — повторил Хорнблауэр, — полагаю, тысяч триста.
— Вот в этом абзаце говорится о резервной кавалерии Мюрата. Здесь написано «сорок тысяч бойцов, отлично обученных и экипированных. Бонапарт сделал им смотр».
Огромная масса войск опасно сконцентрирована на границе Французской империи и России. Разумеется, в распоряжении Бонапарта будут также войска Австрии и Пруссии. Пятьсот-шестьсот тысяч человек — эти огромные числа превосходили всякое воображение. Огромная волна, блистающая сталью, вздымалась на востоке Европы. Если на Россию не подействуют угрозы, трудно поверить, что на ее просторах хоть что-нибудь уцелеет после того, как эта волна обрушится. Похоже, судьба России решена — ей остается или подчиниться, или погибнуть. Ни одна из континентальных наций еще не смогла устоять перед натиском Бонапарта, только лишь Англия все еще противостоит ему, да еще Испания продолжает борьбу, хотя французские армии уже опустошили все города и деревни этого несчастного полуострова.
Сомнения вновь овладели Хорнблауэром. Преимущества, которые Бонапарт получил бы в результате завоевания России, на его взгляд, не только не соответствовали бы затраченным на это усилиям, но были бы даже неадекватны предпринимаемому риску. Бонапарт должен был найти более выгодное применение для своих войск и денег. Скорее всего, войны не будет. Россия уступит Бонапарту, и Англия окажется лицом к лицу с Европой, каждая пядь которой будет в руках тирана. Но пока —
— А это — Warsaw Gazette, сэр, — прервал Броун течение его мыслей, — немного менее официальная, с французской точки зрения, и выходит на польском языке. Вот тут большая статья о России. Здесь говорится про «нашествие казаков на Европу», а царя Александра называют «варварским владыкой варварского народа» и «наследником Чингиз-хана». Пишут, что «Санкт-Петербург — средоточие анархии в Европе» и «угроза миру во всем мире», «центр всех сил, враждебных тем идеалам, которые Франция несет всему миру».
— Это опубликовано не иначе, как с согласия Бонапарта, — пробормотал Хорнблауэр, обращаясь по большей части сам к себе, но Броун, похоже, не расслышал, все еще погруженный в чтение.
«Беззаконный захват Финляндии», — прочитал Броун вполголоса. Когда он поднял от газеты свои зеленые глаза, Хорнблауэра поразила блеснувшая в них ненависть. Это напомнило ему о том, что в результате отторжения Финляндии от Швеции, Броун превратился в изгнанника без гроша в кармане. Конечно, позже Броун начал служить Англии, но это было тогда, когда Россия была, хоть и номинально, ее противником. Хорнблауэр сделал себе зарубку в памяти — очевидно, лучше будет не доверять Броуну ведение каких-либо конфиденциальных переговоров, касающихся России. Вряд ли по собственной воле царь когда-нибудь восстановит независимость Финляндии, а значит, всегда существует шанс, что это сделает Бонапарт — что он, по крайней мере, объявит о своем желании провозгласить Финляндию суверенной державой, вне зависимости от того, чего будут стоить эти обещания. Всегда найдутся люди, которые дадут себя увлечь обещаниям Бонапарта, не взирая на поданные им примеры обмана, лживых клятв, жестокости и грабежа.
С Броуном нужно держаться настороже, отметил про себя Хорнблауэр — как будто коммодору и без того не хватает хлопот и ответственности. Хорнблауэр, конечно, мог шутить с Бушем по поводу шведов и русских, но смутное беспокойство все же терзало его. Шведы вполне могут быть выведены из себя тем, что он потопил «Бланш Флёр» в территориальных водах Померании. Это могло стать последней каплей — возможно, в этот самый миг Бернадотт открыто объявляет о своем союзе с Бонапартом и совместной войне против Англии. Перспектива выступления Швеции на стороне Франции вполне может повлиять на решение России. Англия может оказаться одна — одна против целого мира, ополчившегося против него. Хорошенький это будет успех для его первого самостоятельного командования эскадрой! Эти чертовы братцы Барбары будут издеваться над его неудачей в своей надменной аристократической манере.
Усилием воли Хорнблауэр вырвал себя из этого кошмара и с разочарованием понял, что Броун все еще рядом, а огоньки ненависти по-прежнему горят в его глазах. Но тут кто-то постучал в двери каюты, и на лицо Броуна моментально вернулось обычное выражение почтительного внимания.
— Войдите! — крикнул Хорнблауэр.
Это был один из вахтенных мичманов.
— Мистер Монтгомери прислал меня с сигналом от «Ворона», сэр!
Он протянул Хорнблауэру грифельную доску, на которой виднелось несколько слов, написанных сигнальным офицером: «Встретили шведское судно, на котором желают поговорить с коммодором».
— Я поднимусь на верхнюю палубу, — сказал Хорнблауэр, — попросите капитана, если он не против, подняться также.
— Капитан на верхней палубе, сэр!
— Очень хорошо.
Буш, Монтгомери и еще с полдюжины офицеров разглядывали в подзорные трубы марсели «Ворона», занимавшего позицию далеко на левом траверзе эскадры. До конца светлого времени суток оставалось не более часа.
— Капитан Буш, — проговорил Хорнблауэр, — я буду вам крайне обязан, если вы развернетесь на сближение с «Вороном».
— Есть, сэр!
— И сигнал по эскадре: «Занять места согласно ночному расписанию»
— Есть, сэр!
«Несравненный» тяжеловесно закачался на волнах, поворачивая в бакштаг; вахтенные бросились к брасам правого борта.
— Вижу парус прямо по корме «Ворона», сэр! — доложил Монтгомери, — похоже на бриг. Шведский, судя по форме его марселей, сэр. Мы видели похожих балтийских купцов в Лейт-Роудс.
— Благодарю вас, — ответил Хорнблауэр.
Уже скоро он узнает, что это за новости. Они могут быть хорошими, а могут — и весьма вероятно, будут — отчаянно неприятными. Дополнительный груз ответственности для него — даже, если это не будут сведения о непосредственной опасности. Он вдруг поймал себя на том, что завидует Монтгомери, его простым обязанностям вахтенного офицера, который всего лишь должен четко исполнять приказы и следить за погодой и обладает благословенной возможностью предоставить принятие важных решений своему начальнику. Хорнблауэр заставил себя спокойно стоять на шканцах, скрестив руки на груди, а «Несравненный» и бриг все сближались, так что, наконец, над горизонтом показался весь корпус неизвестного судна.
На западе небо уже полыхало закатом, но сумерки еще не успели сгуститься, когда бриг привелся к ветру.
— Капитан Буш, — сказал Хорнблауэр, — будьте любезны лечь в дрейф — они спускают шлюпку.
Он старался не выказывать особого любопытства и не смотрел на шлюпку с брига ни тогда, когда она коснулась воды, ни тогда, когда уже подошла к борту «Несравненного». Вместо этого он спокойно прогуливался взад и вперед по шканцам, в этот прекрасный вечер, поглядывая по сторонам, но тщательно избегая смотреть в сторону шлюпки, в то время, как все остальные — матросы и офицеры — глазели, обменивались мнениями и строили предположения. Но даже Хорнблауэр, со всем тщанием старавшийся сохранить вид полного безразличия, повернул-таки голову к входному порту в тот самый момент, когда гость поднимался на борт. Первое, что бросилось в глаза Хорнблауэру, была огромная треуголка, украшенная белым плюмажем, который показался ему смутно знакомым. Затем под ней показалось тяжелое лицо и прочие солидные формы барона Боссе. Швед прижал шляпу к груди, согнувшись в поклоне, вежливом, как и накануне.
— Ваш слуга, сэр! — отрывисто бросил Хорнблауэр, коротко салютуя. Он был несколько захвачен врасплох тем, что отлично узнав шведского барона, вдруг забыл его имя. Хорнблауэр обернулся к вахтенному мичману: — Позовите мистера Броуна.
