Борис поставил на стол сковороду с жареной домашней колбасой.
— Кушайте, — подвигая вилки, застеснялся он. — И чехонь вяленую берите, я ее на базаре выменял на мыло.
— Как в Армавире, лучше, чем в станице? — поинтересовался у Бориса Пузырев.
— В городе людей больше, в школу хожу. После уроков на лимане сазанчиков с пацанами ловим. Живем нормально, уезжать мне нельзя, а то он без меня совсем пропадет, — мальчишка повернулся к брату. — Чем бы питался, ума не приложу, — басил Борис. — Маманя просила присматривать за ним.
Бориса слушали два взрослых человека и удивлялись рассудительности четырнадцатилетнего паренька. Подкупала его непосредственность, доброта, сердечность, забота о матери и старшем брате.
— Василь, помнится, ты обещал на досуге рассказать одну историю.
— Какую?
— Как из Трофимовича превратился в Петровича.
— А, вы об этом! Сестра не на шутку обиделась, что, в отличие от них, — Василий кивнул на брата, — Имею другое отчество. А случилось это в декабре двадцатого года…
И Кандыбин поведал историю о своем пленении и побеге, которую автор записал со слов его родного брата Бориса Трофимовича.
Разгромив войска барона Врангеля, кавбригаду в составе 7-й кавдивизии по приказу М. В. Фрунзе перебросили из Крыма на Украину против махновцев. Отдохнувшие кони легко несли всадников. Веселые песни конноармейцев звучали над стывшей от холода степью. Бригаду вел Кандыбин. Вглядываясь в почерневшие от солнца лица бойцов, он радовался их боевому настроению. Крым взят — такая победа! Командование Южного фронта объявило бойцам благодарность, многие были представлены к награде. Пропуская мимо себя эскадроны, Кандыбин с гордостью отмечал, как еще крепки его конники. Если надо, они выдержат любые схватки с отрядами Махно, терзавшими украинскую землю.
Начались стычки с махновцами. Нестор Махно открытого боя с регулярными частями не принимал, его конные группы ловко уходили из-под удара. Преследуя бандитов, конноармейцы, разгоряченные боем, победно вступали в населенные пункты и восстанавливали там Советскую власть. Кандыбин часто выступал на митингах, сходках перед жителями; рассказывал им о политике Советской власти по отношению к крестьянству. Такие встречи обычно проходили шумно, при большом стечении людей, которые устали от махновцев, грабивших всех подряд. С крестьянской непосредственностью они задавали уйму вопросов комиссару. Спрашивали и о ценах на хлеб. Парни и девчата интересовались, можно ли венчаться? Мужиков беспокоило — привезет ли Советская власть керосин и мануфактуру? Василий охотно отвечал, объяснял, советовал. И все это для того, чтобы разрешить главный вопрос: на чьей стороне Советская власть.
В один из холодных дней осени, накинув бурку, Кандыбин с тремя бойцами отправился верхом из штаба бригады в село, отбитое у махновцев. Комиссар полка Александр Петрович Букаев, повстречав Кандыбина, предложил ему взять с собой для охраны хотя бы взвод: махновские разъезды рыщут по округе, долго ли до беды.
— Теперь они верст на тридцать отошли, — успокоил Кандыбин.
Конечно, предусмотрительность на войне никогда не лишняя, но тогда ему не хотелось возвращаться, брать людей, ломать им отдых. «Ничего с нами не случится», — решил он. Махновцы же, рассудив, что красные теперь не скоро заглянут в село, ночью снова вернулись. Выставили караулы, засады. На одну из них и наткнулись Кандыбин с бойцами. Бандиты вмиг окружили их. Обезоружив, комиссара привели к атаманше Марусе (под этим именем действовала анархистка Мария Никифорова). Атаманша, прочитав документы, отобранные у Кандыбина, предложила ему перейти на ее сторону.
— Таким образом сохраните жизнь себе и бойцам.
— Мадам, я не иуда, за тридцать сребреников не продаюсь.
— Жаль. Тогда, Василий Трофимович, не обессудьте: у нас в таком случае разговор один. — Маруся выразительно провела ладонью по горлу. — Увести!
Двое казаков в черкесках отвели пленных в кирпичный сарай, бросили под ноги охапку сена и закрыли на замок. В щели соломенной крыши и окна Кандыбин видел небо, начинавшее сереть к вечеру. Слышно было, как в селе мычали коровы, кричали женщины. В этих звуках не было никакой тревоги. Он подбадривал своих товарищей и был уверен, что в штабе знают, где их искать.
К вечеру щелкнул засов. Трое махновцев в коротких полушубках, увешанные шашками и карабинами, появились в проеме двери.
— Граждане коммунисты, выходите! — И когда пленные вышли на улицу, конвоиры сели на лошадей и, тесня конями пленных, повели их к балке.
Кандыбин понял, что жить ему осталось мало — ведут на казнь, порубят шашками. У махновцев считалось особым шиком отпустить жертву, мол, иди на все четыре стороны, а потом догнать уверовавшего в свое спасение человека и на всем скаку рубануть шашкой. Василий внезапно остановился. Чубатый конвоир наехал на него лошадью. Кандыбин не испугался, улыбнулся и просяще взглянул на всадника:
— Стой, казак, еще успеешь сделать свое дело. Дай перед смертью закурить.
— Это — пожалуйста. Ты, большевичок, поди крещеный. В последней просьбе не отказываем, таков наказ Маруси. — Чубатый пьяно переломился, протягивая Василию кисет и бумагу.
Конвоир и охнуть не успел — Василий левой рукой вместе с кисетом, как клещами, сжал ему руку, а правой молниеносно выхватил у чубатого из ножен шашку и проткнул его. Взлетел в седло, рубанул второго, тот даже оружие не успел вскинуть. Третьего махновца, с места рванувшего наметом, бойцы пристрелили из захваченных карабинов. Все произошло мгновенно, только в волосах комиссара появилась седина. Документы Кандыбина остались у атаманши.
Начдив Хмельков в присутствии начальника политотдела Сергунина и Букаева обо всем подробно расспросил Кандыбина.
— Мы уже не думали увидеть тебя живым. Бойцов направь в лазарет, да и сам доктору покажись. А потом отправляйся к писарю, он выпишет тебе новые документы. Я распорядился.
В штабе 7-й кавдивизии, куда явился Кандыбин, писарь Красивым почерком заполнил нужные бланки, заверил удостоверение дивизионной печатью. Но, видно, в спешке ошибся: вместо «Трофимович» в новом удостоверении написал «Петрович». Сразу Кандыбин ошибки не заметил, а потом вовремя не исправил. А там пошли распоряжения, приказы, запросы — уже на Василия Петровича. Раскрутить назад, как в кино, он уже не смог. Кандыбин в досаде махнул на все рукой, исправление ошибки оставил до лучших времен, да так и остался до последних своих дней Петровичем — не по отцу, а по небрежности писаря.
5.
Кандыбин вместе со взводным Иваном Ляховым проверял по ночному Армавиру милицейские посты. Они шли в тени зданий, прислушиваясь к вязкой темноте, которая обволакивала дома и деревья. На Почтовой, пробивая с трудом мрак, горели редкие уличные фонари. Их слабый свет едва освещал мостовую главной улицы. Зато вовсю полыхали на небе звезды. Было прохладно, Василий и его спутник были в бурках. Возле банка их встретил постовой, узнав начальника милиции, доложил:
— Тихо, товарищ начальник. Около часа тому назад трое неизвестных проехали на бричке. И все.
— Куда проехали?
— Да, вроде, к базару на Сенную.
— Коль в чем-то заподозрил, почему не остановил, не поинтересовался, куда это едут в поздний час?
— Их трое, а я один, да и темно, — оправдывался постовой.
Не зря интересовался Кандыбин бричкой: бандиты нет-нет да и наведывались в город, особенно из шайки Долгова. У сквера повстречался красноармейский патруль. Проверив посты, Кандыбин отпустил Ляхова, а сам пошел в старенькую хату, стоящую на окраине города, ближе к реке. Условно постучал в окно, дверь открыл заместитель начальника армавирской ЧК.
— Не приходил?
— Ждем, присаживайся, Василий Петрович. Осечки не должно получиться. Перебейнос парень расторопный.
Они ждали связного, от которого зависело многое в планах Кандыбина, получившего приказ в самое короткое время ликвидировать банду Долгова. Но пока главарь, его помощник Мельников и начальник штаба полковник Сорокин были неуловимыми. Не раз чоновцы наскакивали на банду и даже гонялись за бандитами, но ни задержать, ни уничтожить не смогли. Опыта у них было еще меньше, чем у милиции. К тому же у бандитов были хорошие кони, имелось много тайных троп в горах и лесах. Им помогали лазутчики из казаков, недовольных Советской властью. А таких тогда проживало в станицах и на хуторах немало. У реки раздался тихий свист. Через четверть часа в окно условно стукнули. Кандыбин открыл дверь. Сразу заполнив все помещение, в хату вошел крупный мужчина в венгерке, отороченной белым барашком. Он громко поздоровался и тяжело сел на стул, который заскрипел под ним.
— Ух, упарился, дайте испить.
