— Конечно, товарищ Ефремов.
— Тогда вот что: уже светает, отправимся к уполномоченному НКВД по делам перевозки зерна. Там договоримся. Ровно в шесть машины отправляются в Матвеевку!
— Пойду в общежитие. Что-то устала. До свидания, Софья Александровна! — сказала Надя.
Я быстро вырвала из блокнота листочек, написала свой алма-атинский адрес, телефон:
— Надюша! Будешь в Алма-Ате — обязательно заходи. Можешь у меня погостить. Всегда будь такая решительная и мужественная!
Мы тепло распрощались. Надя кивнула на ходу молодому дежурному и слегка покраснела.
— Что, хороша наша Надюша? Всегда собранна, подтянута — настоящая комсомолка, — сказал Ефремов. — Пойдемте на минуту зайдем в мою обитель.
В маленькой комнатушке-клетушке, рядом с дежуркой, весь пол был устлан матрацами. На них спали укрытые простынями дети и взрослые. В углу сидела молодая женщина и кормила грудью ребенка. Вот его-то плач и был слышен у дежурного за перегородкой.
— Тут вся моя семья. Дочери, взрослые и малые, сыновья-подростки, внучата и двое зятьев — раненых матросов.
Встав из-за стола и осторожно перешагивая через спящих, к нам подошла женщина.
— Познакомьтесь — моя жена, Мария Ивановна. А это товарищ Ковалева из Алма-Аты, Софья Александровна.
Видя мой изумленный взгляд, скользнувший по спящим, Мария Ивановна пояснила:
— Думаете, нам плохо так жить? Нет. Мы все эвакуированные, кроме зятьев, приехавших к нам с фронта, на поправку. Скоро они опять улетят сражаться. Вот когда приходилось быть под бомбежкой и скитаться по вокзалам под открытым небом, сидеть на вещах на площади в Ташкенте, мокнуть и замерзать — тогда было очень плохо. А сейчас мы все вместе, и это большое счастье. Никто в дороге не погиб. Крыша над головой, сухое помещение. Только за самого сердце болит, когда едет на операцию или когда слышишь выстрелы на станции, как сегодня…
— Мы, Мария Ивановна, — сказал Ефремов жене, — пойдем сейчас в отдел НКВД. Товарищу Ковалевой надо ехать в Матвеевку.
— А где же вы спите, отдыхаете, Василий Ефремович?
— Взгляните направо наверх, там мое отличное «купе».
Вдоль стены, вверху, были сооружены довольно широкие нары. Я не удержалась, с жалостью посмотрела на него, на спящих детей.
— Не сочувствуйте, Софья Александровна: война! И хорошо, что в пути никто не умер, не заболел. Пойдемте.
Попрощавшись с хозяйкой, я поспешила за Ефремовым.
Начальник районного отдела НКВД майор Иванов радушно принял Ефремова. Выслушал просьбу устроить поездку в Матвеевку. Внимательно перечитал мои документы и пропуск в погранзону. Взглянул на мой партийный билет.
— Устрой ее к нашему милицейскому асу.
— Хорошо, товарищ Ефремов. Наша милиция нас бережет!
— Пойдемте, товарищ Ковалева, провожу вас к отличному водителю! Ехать вам далеко — день и ночь. Не укачает?
— Ну что вы! Меня никогда не укачивало.
— Какая путешественница, — засмеялся Ефремов.
Машина была мощная, таких я еще не видела. Возле нее высокий шофер, блондин, с открытым располагающим лицом. Он был в аккуратной военной форме. Майор поговорил с ним о чем-то в сторонке. Тот с готовностью подошел к машине и гостеприимно распахнул дверцу кабины.
— Познакомьтесь, — сказал майор. — Товарищ Степанов. Николай Иванович прошел по многим фронтовым дорогам. А это Софья Александровна Ковалева, ревизор Госбанка. Имеет поручение ЦК Казахстана по уборочной и другим вопросам.
Я забралась в кабину. Она была просторная, в ней могло свободно поместиться три человека. Поудобней устроила свой чемоданчик. Подумала, что здесь и подремать можно. И вдруг почувствовала, как я устала. Вместе с тем радовалась — все замечательно устроилось, прибытие в Матвеевку мне обеспечено.
Открыла кабину, с горячей благодарностью протянула обе руки Ефремову. Он взглянул на меня, сердечно стиснул их большими ладонями.
— Меня и благодарить-то не за что. Вот благодари товарища Иванова — всегда поможет, чем может. Золотой человек!
— Спасибо вам огромное, товарищ майор!
Шофер уже сел за руль. Иванов подошел к нему с другой стороны кабины. И я услышала, как он вполголоса сказал: «Там, на мосту, поосторожней. Помни, головой отвечаешь за Ковалеву».
— Есть! Все будет исполнено, товарищ майор.
…Мы въезжали в Матвеевку. Мне искренне не хотелось расставаться с Николаем Ивановичем.
— Куда вас везти?
— Отвезите меня к дежурному в милицию.
Когда мы вошли в комнату, дежурный поднялся нам навстречу, с любопытством поглядел на нас. Я предъявила ему документы и предписание.
Пока он изучал мои «мандаты», я вырвала листок из блокнота, написала свой московский и алма-атинский адреса.
— Николай Иванович! Отовсюду, где будете, пишите мне обязательно! Обещайте!
— Хорошо. Обещаю! — Светлая улыбка озарила его лицо. — А теперь запишите вы номер полевой почты. Буду вашим корреспондентом, когда вернусь в Алма-Ату. — И обращаясь к дежурному: — Надо бы товарища Ковалеву на ночь устроить. Мы из Энска ехали — дорога не близкая. Она устала.
— Доложите, что задание выполнено. А вы, Николай Иванович, можете быть свободны. О ревизоре Госбанка милиция хорошо позаботится!
Иван Родыгин
ОГНЕННЫЙ КОМАНДИР
Передо мной «Личное дело № 3152. Артеменко Степан Елизарович. 1937 год». Я бережно перелистываю пожелтевшие от времени страницы, вчитываюсь в каждую строчку. И чем больше вникаю в смысл написанного, тем ярче вырисовывается образ этого человека.
…Родился в бедной семье хлебороба. У родителей кроме него было еще семеро детей. Все батрачили у кулаков, Степану учиться не пришлось. Не хватало ни одежды, ни хлеба.
Здесь вспоминается самая драматическая страница в истории жизни этой крестьянской семьи. Страшная засуха. Земля — словно уголь. В амбаре — пусто. Кто поможет, когда у всех та же беда… Жил на селе тогда кулак Татарчук, давал ссуды под большие проценты. Пробовал к нему Елизар подступиться, а тот в ответ: «Озолочу, коль отдашь в жены свою Марию». Это девочку старик купить вздумал. Нет! Об этом Елизар не мыслил. А голод все донимал. У детей животы пухли.
Смотрела-смотрела на все это сквозь слезы Мария, да и сбежала со двора. За Марьину красоту мироед прислал Артеменко три мешка гнилого ячменя, от которого кулацкие лошади морды воротили. На тяжкую жизнь обрекла себя Маша. В восемнадцать лет у нее появилась седина, а ее брат Степан люто возненавидел всяческую несправедливость.
«Может, потому я и стал милиционером», — написал после в автобиографии Степан Елизарович.
После окончания пяти классов и школы зоотехников Степан начал работать в только что созданном колхозе. Времена были неспокойные, на селе шла коллективизация. Кулаки жгли колхозные постройки, травили скот, угрожали расправой, старались запугать активистов. Однако не из трусливых оказался Степан. Сильный, неутомимый, одаренный природным умом, он не отступил. Быстро организовал молодежь, сплотил вокруг себя надежных людей и повел решительную борьбу с врагами коллективизации.
…Потом его призвали в Красную Армию.
В армию пришел уже со сложившимися взглядами на жизнь, подготовленным к службе в осоавиахимовских кружках.
В воинской части он продолжил образование. Здесь же вступил в комсомол, научился отлично владеть многими видами оружия, вырос и окреп политически, идейно закалился.
Когда Степан уволился в запас, его сразу же пригласили в райком комсомола. Секретарь райкома без лишних слов повел с ним такую беседу:
— Вы, Степан Елизарович, опытный человек, отслужили в армии, такие люди очень нужны для работы в милиции.
В конце беседы спросил:
— Даете согласие?
— Вы считаете, что мне нужно работать в милиции? Направляйте, — ответил Степан. Потом добавил: — Доверие оправдаю.
— Как-то в декабре тридцать седьмого года, — рассказывал Степан Елизарович, — я пришел в районный отдел милиции и протянул начальнику направление — путевку райкома комсомола. Начальник оценивающе посмотрел на меня, улыбнулся, одобрительно сказал: «Подходящий хлопец. Начнешь милиционером, а там участок выделим».
Выдали мне обмундирование, удостоверение — все, как положено, и определили к работникам уголовного розыска Романову и Цурканову. Это были замечательные люди, опытные и умные наставники. Они и учили азам милицейской работы. Учили тому, как нужно разговаривать с людьми, допрашивать их, оформлять документы и дела. Казалось бы, азбучные, прописные истины, но ведь без них нельзя быть высококвалифицированным сотрудником.
Впервые мне поручили расследование дела о хулиганстве. Старался все выполнить так, как учили, читал Уголовно-процессуальный кодекс, спрашивал у старших, что непонятно. Когда расследование по делу закончил, пришел к Цурканову. Он внимательно прочитал, придирчиво проверил подшитые бумаги и сказал: «Хорошо. Направляй в суд». Это было мое первое расследованное дело. Я был очень рад, что справился с заданием и суд справедливо наказал хулиганов.
