нет общих воспоминаний. Или надежды на случайную встречу.
Где-то в другой вселенной, проснувшись, Ольга совершила очередную попытку заняться собой. Она каждую неделю обещала себе новую жизнь: жизнь со спортом, без ночных возлияний и бдений, жизнь без иллюзий. Но тут же крылась и первая ошибка: жить без иллюзий значило не делать вид, что она когда-нибудь изменится и предпочтет ночному бокалу вина ранние набеги на спортзал. Но попыток не оставляла.
Ее вечный тренер – накачанный мальчик в обтягивающих велосипедках, который, казалось, никогда не становится старше, встретил радостно:
– Ах, Ольга! Кого я вижу! Продолжим наши занятия?
– Продолжим, Вадим, – весело отозвалась она. – Но как-нибудь в другой раз. Я зашла чисто побегать.
– Побегайте, Оля! Бег – это жизнь! Позвольте, я провожу вас на дорожку.
И он пошел с ней к дорожкам, теснящимся у окон в пол. Чтобы все с улицы могли созерцать жалкие попытки псевдобегунов пройти несуществующий марафон.
– Я только хочу напомнить: чередуйте бег с ходьбой, наклон дорожки тоже – с нуля до десяти, и больше двадцати минут не надо, голова закружится.
– Спасибо, Вадик, – сказала Ольга, взбираясь на пластиковый Олимп. – Поверьте, я больше двадцати и не выдержу.
Вадик подмигнул ей, дал дорожке ход и ушел, оставив Ольгу один на один с выбором: смотреть на людей за окном, не столь разнообразных в этот утренний час (мимо сновали только офисные сотрудники да бесконечные курьеры с желтыми сумками) или выбрать локацию на экране: океанский берег, норвежские фьорды, прогулка по далекому городу.
Отчего-то кольнуло сердце.
Ольга сказала себе: ладно, пусть будет город, потому что на океане она была и на фьордах тоже, а в этом городе почему-то нет. Сколько-то лет назад летала в Нью-Йорк по работе, Марьяна приехала туда одним днем – утром прилетела, вечером назад. Не с кем было оставить детей, поэтому так глупо – пока они в саду. Успели многое: сбегали в Гугенхайм (ничего не запомнила), пообедали в каком-то милом рыбном ресторанчике с устрицами, потом Ольга проводила Марьяну на вокзал, от которого уходил поезд в аэропорт.
Ну и ничего тогда между ними не случилось, как всегда, только острое словно нож чувство родства – оттого, возможно, что не было в этом огромном, суетном и подпирающем небо городе никого, кто был бы нужнее. Ольга вспомнила, что часто испытывала к Марьяне именно это – в Москве тоже, когда они вместе сбегали с работы и жгли вечера в ресторанах.
Было ведь хорошо?
«Мне тебя не хватает», – подумала Ольга, и эта мысль показалась логичной. Еще это была мысль, которой следовало делиться. Как будто вспомнил что-то о ком-то, и нужно немедленно рассказать: а помнишь? Потому что невозможно держать в себе ни одно большое общее воспоминание.
Быстро добежав кое-как положенные Вадиком двадцать минут, Ольга впорхнула в раздевалку, метнулась мимо обнаженных тел – рыхлых, подтянутых, влажных – к своему шкафчику.
Пока возилась с браслетом, искала утонувший в складках сумки телефон, морок прошел.
Чертыхаясь, она достала его, прочла входящие – ссылка на рабочий созвон, Ольга Михална, примите от нас подарок, приходите, дорогая Ольга, на ужин, Оля, купи огурцов – совсем остыла, захотелось скорее снять с себя все и пойти в душ, согреться.
Она так и сделала, скинула обтягивающие шмотки из скользкого материала, завернулась сразу же в полотенце – нечем хвастаться, – вернула телефон в сумку. Еще постояла немного и закрыла шкафчик.
«Мне тебя не хватает, – думала она, осторожно ступая по кафельному полу в душевую. – Но что толку от того, что я это скажу?»
Она стояла под душем и пыталась представить: а как бы это могло быть?
Допустим, они решают попробовать, допустим, ей это понравится, а потом? Вся жизнь с ног на голову: получается, жила не так?
И что она скажет Вене? Как объяснит? «Веня, милый, теперь я живу с женщиной». – «С какой женщиной, мама?» – «С моей подругой». – «С какой из твоих подруг?» – «С той, что легко могла бы быть твоей подругой. Если бы тебя интересовали подруги».
Ольга намылила волосы. Запах жасмина заполнил узкое пространство душа.
А муж? «Сережа, все изменилось. Я ухожу от тебя». – «К кому?». – «Я влюбилась в девушку». – «Дожили. Оля, ты рехнулась? Надеюсь, ты понимаешь, что квартира останется Вене? А дом – мне». Дом, собака – золотистый ретривер, кусты гортензии – белая, желтая, голубая, сиамский кот, нежно-фиолетовая мебель, которую она заказывала для гостиной у одного итальянца.
Окей.
Ольга стояла под струями, которые горячим ливнем затекали ей в рот, а потом, переливаясь через края, обрушивались на грудь.
«И что потом? Она приедет ко мне с детьми? Я приеду к ней – с чемоданом, коробками? Получу визу, уволюсь? Какая глупость».
Она выплюнула воду и вывернула вентили смесителя.
Дождалась, когда в проходе иссякнут другие клиенты, и распахнула стеклянные дверцы.
Пусть все остается как есть, думала она, оборачивая вокруг себя белое клубное полотенце с логотипом.
И надо бы, наверное, купить голубые посудины хосты, посадить в углу сада, там, где раньше цвели пионы – их недавно побило дождем.
22. Набережная
Ольга смотрела на воду из окна своей квартиры на набережной. Вода текла. «Как моя жизнь», – подумала Ольга. Мимо сновали кораблики, из которых торчали дети и махали всем проезжающим суднам, гремела музыка. Летнее судоходство радости, сплав надежд.
Почему-то вспомнила, как совсем юной, сразу же после института плыла на таком кораблике в компании друзей, двое из которых только что расписались и праздновали новую жизнь. В тот день она в первый и последний раз была бессмысленно и безнадежно влюблена – в молодого гитариста в кожанке. Молодой гитарист тоже был в этой компании, но на свадебную вечеринку не пришел. С горя Ольга провела вечер на верхней палубе с бутылкой шампанского в руках. Страдать было легко – ветер полоскал ее волосы, трепал их, как белье на веревке, шампанское было сладким на вкус, а впереди были годы – бесконечные причалы других встреч. Среди которых и другие молодые гитаристы, и шахматисты, и потом ее муж – не гитарист, но тоже не без изъяна.
В тот день ей казалось, что все пропало, что он больше никогда не позвонит ей, что все, для чего она так старалась – проиграно, зря. И легкое платье, красное, струящееся, разрез от бедра, и туфли на высоком каблуке, и шлейф от духов с красивым названием «Шалимар» – что-то пьянящее, сладкое
