— Пойдем в дом, а то он опять тебя увидит и взбесится! — сказала она.
Я потопал за ней, попутно оглядываясь. Дорожка из досок вдоль дома. Стеклянно-деревянная решетка сеней, в них даже неожиданный порядок, никакого сваленного инструмента или хлама, идеально чисто, по левую сторону от внутренней двери — здоровенный шкаф с грубоватой, но стильной резьбой на двери. Лосиная голова на деревянном щите. Ручка на внутренней двери тоже нестандартная. Громоздкая, резная и деревянная. Похоже, в этом доме живет кто-то с растущими откуда надо руками.
Гостиная, или как там называется главная комната в типичном деревенском доме? Беленая печь с изразцами голубой глазури, круглый громоздкий стол на толстых резных ногах, буфет. Длинные полосатые половики. И несколько круглых. Два дверных проема занавешены вручную вышитыми шторками. На окнах та же вышивка. Люстра с бахромой. Чучело коршуна, раскинувшее крылья в углу. На художественно изогнутой коряге — еще пара чучел, какие-то пестрые птички.
И идеальная, прямо-таки стерильная чистота. Печь сияет белизной, будто ее утром только побелили.
Пахнет свежим хлебом и клубничным вареньем.
Но стол, накрытый крахмальной скатертью с вышитым же краем, девственно чист. Сквозь занавески просвечивают какие-то цветы в горшках.
Эталонный дом. Уверен, что в спальнях стоят кровати с высоченными перинами и горой белоснежных подушек под кружевными накидками. Хотя вроде бы чего-то не хватает для полной картины...
Штора в одном из дверных проемов шевельнулась, и в гостиную вышел лохматый рыжий котяра. Уставился на меня зелеными глазами, потерся об ногу белокурой хозяйки и свернулся клубком на покрытой полосатым же ковриком низкой лавке возле печки.
Вот теперь идеально.
— Ты зачем здесь? — спросила девушка. — Мы же договорились...
— Милая, прости, не хватило терпения, — сказал я, снова обнимая ее за талию и притягивая к себе. Но она опять уперлась ладонями мне в грудь, и лицо ее стало суровым.
— Нет-нет, даже не начинай! — заявила она. — Я не такая, ты же знаешь! Я еще в Москве тебе сказала, что вот поженимся, тогда и.. Это...
— Я соскучился, сил нет! — сказал я, глядя ей в лицо. Поженимся? Гм... Она тоже была в каком-то смысле эталонной. Красивой, положа руку на сердце, я бы ее не назвал, глаза слишком близко посажены, носик такой... простонародный, похожий на крохотную картошечку, россыпь едва заметных веснушек по щекам, брови и ресницы светлые. На висках выбившиеся из косы светлые волосы закручиваются кудряшками. Но такая она вся уютная и сдобная, прямо хоть картины пиши.
— Ты мне голову лучше не морочь, — строго сказала она и сняла со своей талии мои ладони. — Договорились же, приедешь весной, попросишь у отца меня взамуж отдать.
— Ладно, ладно... — я примирительно поднял ладони. — На самом деле я по делу.
— По какому еще делу? — между ее светлых бровей снова пролегла вертикальная складка.
— Помнишь, несколько дней назад к вам в дом ломилась дамочка? — я подошел к столу, выдвинул деревянный стул с гнутой спинкой и сел.
— Пьяная-то? — девушка шагнула к буфету и смахнула с него невидимую пылинку.
— Ага, — кивнул я. — Говорят, вы еще милицию вызывали...
— Я вызывала, — нахмурилась девушка. — Отец в ночную смену был. А она устроила трам-тарарам, через забор как-то перелезла, я думала, что стекла на веранде побьет.
— Ты ее точно не знаешь? — я прищурился.
— Первый раз в жизни видела, — насупилась она. — И хорошо, еще знаться с такой... Ужас!
— А имя Елизавета Андреевна Покровская тебе о чем-нибудь говорит? — спросил я.
— Первый раз слышу, — отмахнулась девушка, но потом встрепенулась. — Подожди, как ты сказал? Покровская?
— Ага, — покивал я.
— Ну... — девушка покусала губу. — Нас в этот дом бабка Вера поселила. Его ее сын построил, но он несколько лет назад... В общем, нет его больше, не живет он здесь. А дом пустой. Она нас сюда и пустила, взамен на помощь по хозяйству. А у нее девичья фамилия как раз Покровская. Может, какая-то ее родственница?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— А с этой бабкой Верой поговорить можно? — с надеждой спросил я. — Она как, в здравом рассудке?
— Еще и получше нас с тобой, — огрызнулась девушка. — Мой отец шутит, что она тут всех в Закорске еще переживет.
— А где она сама живет? — я подался вперед, чувствуя уже накатывающий на меня охотничий азарт.
— Дальше по улице и потом направо, — девушка махнула рукой куда-то в сторону. — На Куйбышева, пять. Дом такой у нее... Странный. И забор расписной, ты его сразу узнаешь.
— А отчество? Не бабка Вера же мне ее называть! — я хохотнул.
— Германовна, — ответила девушка и вдруг спохватилась. — Ох, а может ты голодный? А я еще и обед не варила, отец только вечером придет...
— Нет-нет, не беспокойся, милая! — я поднялся со стула. — Я же правда только на минутку, по делу. А дальше — как договаривались, Весной приеду предлагать тебе руку и сердце.
Щеки девушки покрылись ярким румянцем, она потупила глазки, а потом снова бросилась мне на шею и впилась губами в губы. Связные мысли мою голову покинули, я сжал девушку в объятиях и притянул к себе. Кровь забурлила, голова наполнилась сладким туманом.
Который моя будущая жена безжалостно развеяла, внезапно вырвавшись из моих объятий и отшагнув назад.
Я отдышался и постарался снова вернуться к реальности.
— Буду ужасно скучать, милая! — сказал я. — Ладно, давай уже меня выпроваживай, а то у меня уже сил никаких нет сдерживаться.
Чем ближе я подходил к нужному дому, тем больше меня терзали подозрения. Мне кажется, или я тут уже был? Правда, не зимой, а летом. И не уже, а только еще буду... Там еще забор расписан детскими рисунками... Жутковатые улыбающиеся солнышки, корявые домики, папа-мама-я из палок-кружочков-огуречиков...
И дом странный, все верно. Будто его все время достраивали и перестраивали. Над палисадником нависает башенка-фонарь. Я стукнул, было, в калитку, но она оказалась открыта. Сначала я даже подумал, что что-то случилось, но потом глянул на засов, а он был притянут куском проволоки, чтобы не дай бог случайно не закрылся. Наверное просто хозяйке не хочется каждый раз бегать и открывать.
Я подошел к двери. На коричневой краске тоже был рисунок. Солнце в углу, зеленая травка штрихами, цветочки.
Я постучал в дверь, потом толкнул ее. Она тоже была не заперта.
— Вера Германовна? — спросил я. Переступил порог, постучал во внутреннюю дверь.
— Да уже входите, не заперто же! — раздался изнутри звонкий, совсем даже не старушечий голос.
Странный дом, да. За сенями вовсе не гостиная-кухня, а длинный коридор, застеленный полосатой дорожкой. Перед одной из дверей — лимонное дерево в кадке. Да-да, все верно. Я действительно был здесь следующим летом. Черт, все-таки, это до сих пор звучит странно.
— Добрый день! — сказал я громко. Все дверные проемы в комнаты занавешены. А дверей из коридора целых шесть штук. Надо же как-то определить, за которой из штор прячется хозяйка...
— Здесь я, идите на голос, — сказала Вера Германовна и засмеялась. Ага, понятно, вторая дверь справа.
Комната была квадратной и темной. Окно выходило на деревянную стену сарая или какой-то другой надворной постройки. Назначение этой комнаты я так сходу определить не смог. В ней стоял комод, трюмо с волнистым и потемневшим от времени зеркалом, и низкий диванчик, на котором в горе подушек возлежала хозяйка.
— Вы уж простите, что я вот так, лежа, — весело сказала она. — Артрит разбил, будь он неладен. Так что если вы хотите чаю с печеньем или еще чего, вам придется самому за собой поухаживать.
— Нет-нет, ничего не надо, спасибо! — я замотал головой. — Меня зовут Иван. Ваш адрес мне дали у Копыловых.
— А, Людка? — хозяйка поджала тонкие губы. Нет, вот ее я как раз не помнил. Дом был этот. Но вот та наша дальняя родственница, которая нас здесь принимала, выглядела иначе. Лицо этой старушки было похоже на печеное яблоко, которое по каким-то неведомым причинам при жизни любило смеяться. Цвета старого пергамента, покрытое морщинами. Только глаза были яркие. Синие, пронзительные. Когда человек лежит, трудно судить о его росте. Но похоже, эта бабушка была невысокой. И такой... сдобной. — Я ей уже тысячу раз говорила, что мне квартиранты не нужны, а она опять...
