смуглого солдата, тот снова начал свой рассказ со слова Мануэль, теперь я был почти уверен, что это его имя, правда радоваться мне или бояться ещё больше я уже не знал, как тут словно гром прозвучал его вопрос, он то сказал его обычным голосом, а меня будто током ударило.
— Ты правда из Германии? — спросил он по-немецки, а я оживился будто собака услышавшая свист, — из какого города?
Через несколько мгновений я пришёл в себя.
— Мы жили около Берлина, — солдаты немного напряглись, особенно тот, что бил нас.
— А что ты тут тогда делаешь?
— Мы переехали три года назад.
— Кто мы?
— Я и мои родители.
— А где они тогда сейчас? Что ты вообще делаешь тут с этой старухой.
— Я работаю у неё, она забрала меня, когда родителей не стало.
— Их убили?
— Отец умер от болезни, а мать, — я подумал, что ответить и не нашёл, — не знаю.
Мануэль стал снова говорить на английском о чём-то с солдатами, Светлана сжимала в кулаке одеяло, пытаясь унять свою боль. Солдат тем временем снова обратился ко мне:
— Как тебя зовут и сколько тебе лет, кем ты работаешь у неё? — он, глядя на меня кивнул на Светлану.
— Забираю деньги за квартиры, хожу за едой, делаю всё что не может она, у неё больные ноги, — ответил я, — хожу в школу. Мне десять сейчас.
— Понятно, — ответил Мануэль.
И он снова произнёс пару реплик на английском.
— Что вы будете делать с нами? — спросил я без разрешения.
— Тебе повезло, а эту, — он теперь сам ударил, её уже по второй ноге, — повесим, зачем нам эта… — Мануэль будто не придумал оскорбление и так и оставил предложение незаконченным.
Моё сердце заколотилось, нет от страха за себя и не от радости, что мне «повезло», мне было страшно за Светлану, не знаю откуда у меня взялись эти мысли в голове, я почти каждый день думал, о том, что, когда она помрёт, моя жизнь улучшится в бесконечность раз, я так не боялся даже когда моя мать пропала, да и ещё почти чувствуя её боль, видя каких трудов ей стоит хотя бы от части скрыть её, я, наверное, переживал один из худших моментов в своей жизни. Получается, что разница между одним из лучших дней и одним из худших составила меньше суток.
Глава 15
— Не нужно, — сказал я по-немецки, выходящему из комнаты Мануэлю, — она никому не вредит.
Однако он сделал вид, что не слышал меня и пропустив вперед себя двух солдат, закрыл дверь тихо, будто думая о своих будничных делах, не знаю это искажение памяти или так и было, но кажется они даже посмеивались. Видимо за месяцы пути в Печору эти солдаты действительно вешали и резали ни в чём не виноватых людей, конечно, у них уничтожили дома и семьи, им больше некуда вернуться, но ни один из мирных жителей, не был в этом виноват. Может быть если бы так поступили со мной, если бы у меня была семья и дом, родина, свой город и друзья, может и я стал бы таким же. Но тогда, когда мне было десять, я сидел на диване, испытывая смесь отчаяния и ненависти, немного разбавленные жалостью. Из-за этого сами по себе из глаз полились слёзы, которые кажется текли только сильнее от того, что я пытался их сдержать, меня накрыло волной всех тех чувств, которые я гасил в своём сознании с тех пор как пропала мать, я не всхлипывал и не кричал, а только закрывал лицо от Светланы, лишь бы она не заметила моей слабости. Всё мне виделось крайне нечестным, я думал, что не сделал ничего плохого, чтобы со мной случалось столько происшествий, меня до потери речи злило, что мой соотечественник убивает того, что кто обеспечивал мою жизнь, хоть и не безвозмездно (мне безвозмездно и не нужно было), только из-за своей прихоти.
— Что случилось-то? — спросила необычно по-доброму Светлана, — домой тебя забирают? — как-то смогла пошутить она.
Я мог только мотать головой, не находя в себе сил остановить свои слёзы и начать нормально говорить.
— Что они тебе наговорили такого? — всё спрашивала Светлана, наверное, сильно смущаясь от моего необычного поведения.
— Они сказали, что они тебя, — и я не мог договорить, — тебя…
— Я знаю, что они сделают, Тобиас, — Светлана тяжело вздохнула, и будто бы опасаясь прикоснулась к моей голове, погладила, как гладят рычащих собак, чтобы те успокоились.
Солдаты забрали ключи и закрыв двери куда-то ушли, но нас из квартиры пока никто не выбрасывал, весь день их не было дома, я пытался уговорить Светлану сбежать куда-нибудь, может за горы, туда, где правит Мусаев, там же только русские, но она отказывалась, говорила, что на таких ногах, тем более избитых она даже из подъезда не выйдет. Я почти целый день просидел у окна смотря на освещённую солнцем улицу, а там происходили настоящие чудеса: многолетние лужи на дорогах оттаивали, таял нападавший недавно снег. Это было бы весьма прекрасное время, если бы не явившиеся к нам гости.
Под вечер они заявились обратно, почти все были пьяные, в сумках было полно еды и алкоголя, они шумели, курили, били посуду, тогда видимо я впервые испытал ностальгические чувства. Вряд ли люди часто говорят о ностальгии имея ввиду пьянки, но что поделать, тогда это меня даже немного рассмешило, я конечно не начал смеяться как в школе от чьего-нибудь неожиданного пердежа, но носом хмыкнул. В ту ночь я не мог заснуть и не хотел, я ждал пока они пойдут ложиться спать в другой комнате, у меня уже целый день был в голове план. Но похоже до рассвета они и не собирались ложиться, где-то в середине ночи солдаты зашли к нам в комнату и сказали Светлане встать.
— Она не может, — сообщил я Мануэлю по-немецки, он не мог сфокусировать нормально взгляд на мне и то говорил хихикая, то становился злым и понижал свой голос, — она давно уже плохо ходит, а сейчас совсем не может.
— Я сказал ей встать! — теперь рявкнуло «стандартное» лицо, он тоже оказался немцем, но почему-то не желал этого показывать в основном, общаясь на английском, — старая сука прикидывается, чего она такая жирная тогда, раз не может ходить, видимо, чтобы пожрать она пройтись может.
И им всем стало смешно, тут стандартный, отвесил ей пощёчину, щека мгновенно покраснела, я стал просить Светлану встать, хотя она догадывалась и без меня о чём её просят иностранными
