После таких новостей все его благодушие, вызванное теплой водой, пропало. За окном шумела надвигающаяся гроза.
– Дурацкая погода, – пробормотал он, спустившись по лестнице и обшаривая полки на предмет хоть чего-то, что можно было бы приготовить, не выходя на улицу.
Как оказалось, в его полном распоряжении были лекарства Рони, которые уже никак не могли помочь, и баночка засахарившегося молочного меда . Сильно не разгуляешься.
Уныло посмотрев сквозь грязное окно на бушующий ливень и прислушавшись к голодному зову живота, Альберт вздохнул и стянул с крючка отцовский непромокаемый бушлат. Он с ним в горы ходил, когда погода совсем плохая была. Вот как сейчас.
Закутавшись в широченную куртку, Альберт вышел на улицу. На него тут же обрушился страшной силы ливень. А ведь еще полчаса назад было значительно холодней, так, что вода застывала в крупные градины. И вот снова: как будто весна, а не поздняя осень.
Несмотря на мнимую непромокаемость отцовского бушлата, Альберт, пока добрался до дома Мартенсов, насквозь вымок. Дверь была прикрыта, но не заперта.
Выжав на пороге куртку и растянув ее на вешалке, Альберт сразу же направился в кладовку. Его грызло плохое предчувствие. Просто отвратительное ощущение того, что он предчувствует, но никак не хочет признавать. И сейчас у него просто не будет возможности отказаться от железных фактов.
Кладовка была разворошена и практически пуста. Альберт, до того нервно приглаживающий мокрые волосы, не сдержался и ударил кулаком по полке. Та, жалко хрустнув, проломилась, развалившись практически в труху, и на пол рухнул драный мешок с гречей.
Траурно посмотрев на рассыпанную крупу, Альберт перешагнул через мешок и принялся переворачивать ящики в поисках хоть чего-нибудь. Про себя он постоянно повторял, что в землянке еще есть замороженная закваска. Это неделя – неделю прожить – и потом еще одна неделя. А уж что потом, так до этого еще дожить нужно.
В углу обнаружились сваленные запыленные мешочки с рисом.
Рис в Горе не жаловали, потому что его привозили из Завода, здесь он попросту не рос. Альберт тоже не очень-то любил рис, но у него не было выбора, и он пододвинул к себе ящик и перекидал в него мешочки. Из одного такого мешочка получалась целая тарелка странной склизкой каши. Плевать, это же еда, в конце концов!
Собрав с пола гречку, Альберт всыпал ее в разодранный пакет и сунул в угол ящика. Он огляделся, попинал коробки, попрыгал, заглядывая на верхние полки, и к своему удивлению обнаружил в дальнем углу банку засоленных помидоров. Поставив ящик на ящик, полез наверх, цепляясь за занозистые полки. Подцепив за крышку банку, Альберт принялся так же осторожно спускаться. Он уже понял, что полки здесь хлипкие и на них сильно надеяться не стоит.
Разворошив рис, Альберт поставил банку посередине и подхватил ящик. Дверь он закрывать не стал, все равно в доме не осталось ничего важного. Закутавшись в насквозь мокрый и холодный бушлат, Альберт шагнул на улицу. Серое в темных переливах небо, сливающееся с заводским дымом, раскололось надвое молнией. Пригнув голову и пробираясь против ветра по улице, Альберт вспомнил, что Петерс панически боялась молний. Налетевший отзвук грома мигом вытряс из него такие мысли, тем более что он свернул на свою улицу, и ветер и ливень теперь подгоняли его, толкая в спину.
Решив, что закваска вполне может подождать его до окончания грозы, Альберт заскочил в дом, окликнул Марту и принялся варить рис, стараясь не думать о его мерзком вкусе. В конце концов, если что, добавит туда меда. С медом все пойдет.
Рис – для человека, которому, в общем-то, не из чего выбирать – оказался не так плох, да и Марта ела его с удовольствием. Поделенных порций хватало аккурат на две недели, и дальше этого срока Альберт старался не заглядывать. Но все равно, лежа в постели, он держал в уме оставшуюся закваску и думал – а что потом? Как потом жить-то? Пусть Марта поставила на себе крест и порой даже отказывалась есть, себе Альберт такого не позволял. Пусть ситуация становилась все безвыходней, выход существовал всегда. Так, по крайне мере, твердила Юнга.
Вот интересно, как она там?
Когда через неделю Альберт, не выдержав, сварил гречку, и та скоропостижно закончилась, рис перестал ему казаться таким безнадежно переваренным или, наоборот, недоваренным. Каждый день все больше походил на другой, каждую ночь улицы подмораживало, и если Альберт и выходил на улицу, то обязательно падал. Даже на таком маленьком расстоянии, что разделяло дом и землянку, неся голову сыра, он умудрился растянуться прямо у порога. Да так неудачно, прямо на локоть, что тот болел, не переставая. Но, к счастью, это был не перелом, а сильный ушиб – рука действовала с болью, но исправно, и Марта даже не заметила, что он не очень-то ловко управляется с тарелками и стаканами, а Альберт, морщась, из всех сил старался не подавать виду, да и вообще не поднимать на мать глаза.
Марта как будто хотела ему что-то сказать, но то и дело останавливала себя мыслью, что еще рано. Или не нужно. А Альберту казалось, что все давно уже поздно, и, доедая за матерью остывший рис, он хотел разрыдаться, как в десять лет, и спрятаться под бок к отцу. Или к Карелу, хотя тот никогда не мог его защитить. Или к Йохану, который никогда и не должен был его защищать.
Ни одного из них поблизости не было.
Мыть посуду у Альберта не было никакого желания, и она теперь громоздилась и на ведре, и вокруг него, и над ней, игнорируя наступившие холода и выпавший снег, кружила какая-то мелкая мошкара. Иногда разгоняя ее рукой, Альберт вспоминал, как Лиа выбрасывала посуду, которая ей была не нужна, и испытывал желание поступить так же. Выкинуть все к чертям: и эту грязную посуду, и чертов рис, и пахнущую потом одежду, и всю свою неудавшуюся жизнь.
От дурных мыслей его отвлек тихий звук, как будто кто-то скребся в дверь. Альберта прошиб холодный пот: это был не стук, не шуршание снега за дверью, а кто-то совершенно целенаправленно царапал дверь в самом низу. Для такого человеку пришлось бы лечь.
Поднявшись и собрав в кулак всю свою смелость, Альберт решительно распахнул дверь. Под ноги ему шмыгнула Муха, тут же жалобно завыв и бросившись к ведру с тарелками.
– Ну, зверь, успокойся.
За хвост оттащив голодную кошку от ведра для посуды, ставшего скорее ведром с помоями, Альберт поставил перед ней на пол тарелку с заветрившимся рисом и, не придумав ничего лучше, положил ложечку меда. Муха на пробу лизнула сладкий комок и осталась довольна.
Потрепав кошку по холке, Альберт укутался в свитер и отцовскую куртку и выскочил на улицу. Добежав до землянки, он, насколько смог, ногой разгреб снег и спустился вниз, в затхлый холод, пахнущий парафином и прокисшим молоком. Собрав весь парафин и несколько восковых свечей, запер дверь, накинул капюшон и, придерживая воротник как защиту от ветра с мелким снегом, пошел назад.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
