Лаверн помнила ее остекленевший взгляд. И грязные следы от сапог налетчиков. Ее вывели на улицу, а дверь в дом оставили открытой. Лаверн хотела попросить, чтобы прикрыли, там ведь мама, одна… а еще нельзя топтать клумбы…
Промолчала.
И сейчас молчит, потому что боится, язык проглотила от страха. Мама не боялась, а она вот…
– Нет!
Крик оглушил, и она не сразу поняла, что кричала сама. И что тело, придавившее ее к земле, стало слишком тяжелым. Неподвижным. Ладонь, державшая хлыст, разжалась. Мир потемнел, закружил Лаверн в водовороте, в животе поселился обжигающий клубок. И горящие искры его понеслись по венам вместе с кровью.
Шаги. И псы завыли… почему?
– Что ты сделала с ним? – испуганно спросил Лиам, снимая с Лаверн неподвижное тело. – Ты убила его, дрянь…
Он замахнулся, и Ларвен зажмурилась, инстинктивно прикрывая голову. Но удара не последовало – Лиам упал замертво рядом с Даррелом. Из его правого глаза торчало древко стрелы.
Испуганно заржали кони. В ушах Лаверн противно зашумело, и она прикрыла их руками. А еще зажмурилась, словно таким образом могла выпасть из реальности, спастись от кошмара, развернувшегося вокруг. Истошно лаяли псы. Кто-то жалобно кричал и молил о помощи. А потом смолкло – все и разом. Лаверн отползла к стволу поваленной ветром сосны, прислонилась спиной и сжала края расползающегося лифа.
Глубоко вдохнула и… открыла глаза.
Собак не было. Лошади разбежались, а поляна была усеяна трупами свиты Даррела. Сам он лежал в двух шагах от Лаверн, и на лице его отпечаталась вселенская обида.
Мертв…
Лаверн произнесла это вслух, и слово ей понравилось.
– Окончательно, – согласились с ней, и она, вздрогнув, снова сжалась в комок.
Тень загородила солнце, пробивающееся через неплотную листву. Высокая. Широкоплечая. И лишь спустя несколько мгновений Лаврен поняла: человек.
Он был черноволос, смугл и совершенно незнаком. Красив? Пожалуй. Лаверн ничего не понимала в красоте, Даррел твердил, что она – уродина, в это верилось легко. А вот в то, что сам он – красавец, не очень, хотя служанки шушукались и опускали в смущении глаза, когда он появлялся на кухне. Еще когда был жив старый лорд, Лаверн застала Даррела с Вилой, горничной. Они стояли под лестницей, и Даррел хватал ее за упругий зад. Она дышала тяжело, так, будто вот-вот задохнется.
А после ее нашли мертвой в свинарнике – частично обглоданный свиньями труп. Доктор говорил о бремени сроком в два месяца.
Даррел всегда был спор на расправу.
Незнакомец рассматривал Лаверн с интересом, а потом решил, видимо, что опасности она не представляет, шагнул ближе…
И она закричала. Показалось, тьма всколыхнулась от этого крика, ошметками закружилась в неистовом танце. Этот танец заворожил темноволосого. Во всяком случае, на Лаверн он не злился.
– Тише, – ласково, но твердо приказал он, протягивая ей раскрытую ладонь. – Успокойся.
Сердце стучало часто и гулко, больно билось о грудину. Перед глазами плыло, пульсировало в висках, и пульс этот отдавался в ушах противным эхом. Лаверн обняла себя за плечи и прижалась к шершавому стволу поваленного дерева. Бежать было некуда. И бессмысленно. Все, о чем Лаверн просила небеса в тот миг: чтобы они разверзлись и выпустили смертоносные стрелы молний, которые закончили бы, наконец, ее страдания.
Она не боялась умереть. Жить она боялась больше.
Небо взирало на нее сверху и молчало. Говорил незнакомец.
– Я тебя не обижу.
Верить высшим лордам Лаверн разучилась в детстве. А в том, что темноволосый был высокородным, сомнений не оставалось. Также бесспорно он принадлежал к роду ее хозяев – об этом говорил эфес его меча. И цвета одежды – синий с серебром. Эти цвета Лаверн научилась ненавидеть.
Странно, что она никогда не видела его раньше, ведь ей доводилось бывать на приемах господ. В качестве игрушки, конечно, но и игрушки бывают наблюдательными.
Черноволосый был высок и худ. Наверное, даже чрезмерно худ. Запавшие глазницы, острые скулы, резкий уголок кадыка у ворота синего камзола. Он был молод, едва ли старше самой Лаверн. В темных гипнотических глазах плескался живой интерес. К ней.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Плохо… Интерес к кукле обычно заканчивается играми, а игры людей жестоки.
– Не бойся, – повторил он тише. И ласковее. А затем сделал еще шаг и остановился. Так заговаривают дикое животное перед тем, как отловить. Глаза в глаза, и Лаверн поймала себя на мысли, что дрожит.
– Дай руку, – попросил он, и у нее и мысли не возникло перечить. В мозг постепенно вползала оглушающая, дикая мысль: она убила Даррела. Теперь, когда он и его отец мертвы… кто будет владеть ею?
Ее пальцы дрогнули, когда незнакомец коснулся ладони. У него были сильные руки с длинными пальцами и овальными, аккуратно подпиленными ногтями. Лаверн отчего-то почувствовала себя жуткой неряхой, после недолгой пробежки по лесу ее ногти обломались, и под них набилась грязь и сосновая смола.
Надо же, она уже почти смирилась с неминуемой гибелью, а думает о том, хороша ли собой. Вспомнились слова старой рабыни, заплетающей ей косу на ночь. Она бормотала, что все женщины тщеславны и думают лишь о внешности. А красота – временный дар и увядает быстро…
Незнакомого лорда в тот момент, похоже, мало интересовала чистота и опрятность. Он пристально изучал линии на ладони Лаверн, а затем усмехнулся и покачал головой.
– Отцу все же удалось, – пробормотал он.
Лаверн не знала его отца, ей было плевать на него и всех проклятых лордов вместе взятых, но она зачем-то спросила:
– Что удалось?
Он поднял на нее глаза, и она ужаснулась фанатичному огоньку в глубине темного взгляда.
– Создать идеальное оружие.
Тогда Лаверн не поняла, что он имел в виду ее саму…
Сейчас она знала, на что способна. Ошибкой Сверра было показать ей это, второй ошибкой – дать ей свободу. Допустит ли он третью?
Змеиный лорд злился. И не хотел ее отпускать. Наверняка думал, что рано или поздно Лаверн размякнет и в ней проявится женское. Привязанность к мужчине делает женщину покладистой, готовой идти на жертвы, заставляет закрыть глаза на некоторые мелочи. Или не на мелочи – все зависит от степени привязанности.
Лаверн даже забавляла эта игра. Она была готова играть в нее и придерживаться договоренностей, но… Сверр снова разрушил все. Возможно, Роланд пригодился бы ей в противостоянии с некромантом, все же он силен и из древнего влиятельного рода. Но Роланд пока не готов служить Лаверн, а ей нужны надежные люди рядом. Она рискует не выдержать очередного удара в спину. Слишком опасной была игра, слишком далеко зашла Лаверн в желании выиграть.
– Останься, – попросил Роланд, хотя надежды в голосе не было. И ей, наверное, следовало привыкнуть к тому, что она лишает мужчин надежды. – Я могу помочь. Некромант не так силен, как хочет казаться.
Он прав, не так. Сверр сильнее. И Лаверн не следует об этом забывать. Пришла пора вспомнить все то, что вытравливалось из памяти годами. Потому что Сверр не забыл. Каждая слабость Лаверн, каждая реакция, вся испытанная боль и радость – все может сыграть против нее в этом противостоянии. Однако у него тоже есть слабости. Лаверн помнила их все, потому как при ней Сверр не умел притворяться. Поможет ли ей это? И что, если за пять лет он научился?
– Лаверн! – Голос Роланда выдернул ее из тяжелых раздумий.
– Я не могу, – устало ответила она. Расслабилась, ощущая, как близость чужого источника растворяет ее усталость. Огромная огненная мощь, полусонная, но оттого не менее опасная, лениво ворочалась под стенами замка. – Но тебе это и не нужно. Найди жену – обычную магичку, я даже могу посоветовать, какие кланы стоит рассмотреть. Она родит тебе, и наследник возродит источник. В нем достаточно силы, да и в тебе – тоже, просто разломы берут много, потому и не удается силу эту удержать. Тебе не хватает мощи сопротивляться червоточине, Роланд. Но род твой по-прежнему силен.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Морелл сказал мне о теории появления разломов, – глухо ответил Роланд.
