Угадывая его мысль, Аленушка приласкалась к нему.
— Не кручинься! Не для укора призналась я тебе в своем желании и не для обиды. Господи, как я хотела бы, чтобы ты был простой мужик, пахотник, а я — твоя баба. Натрудился бы ты в поле, наломался над сохой, пришел домой, я тебя бы накормила, обласкала… Николенька…
Он смотрел на нее радостно-удивленным взглядом: Аленушка не оказалась алчной и завистливой. И все же он поторопился отогнать от себя простые и добрые мысли.
«Видать, и во мне сказывается плебейская кровь тульских дедов! — недовольно нахмурился Демидов. — Однако прочь, сии сельские идиллии не для меня писаны!..»
Стараясь скрыть свое настроение, он деланно-протяжно зевнул и пожаловался:
— Спать пора! Сбежал я сюда от суеты на часик-другой!..
Она быстро взбила постель, погасила огонек и улеглась рядом с ним, теплая и покорная.
Не напрасно тревожилась Аленушка: Демидова подстерегало испытание. Поздним вечером он дежурил в штабе. Было около полуночи, когда его сменил Энгельгардт. Веселый и самодовольный, он задержал адъютанта и, обняв его за талию, прошелся с ним по комнате.
— Знаешь, Демидов, я очень счастлив за Сашеньку… Теперь я спокоен…
Николай Никитич озабоченно прервал Энгельгардта:
— А я обеспокоен другим: князь мало уделяет внимания делам…
— Пустяки! Светлейший — чародей, маг! Он все успевает, а для черновой работы — Попов! — отмахнулся адъютант.
«Казнокрад и подлец!» — хотелось выкрикнуть Демидову, но он сдержался. Для многих не составляло секрета, что Попов ночи напролет просиживает за ломберным столом, проигрывая огромные суммы. Откуда они у него?
Хмурый, усталый Демидов посидел полчасика в штабе и, вспомнив Аленушку, решил навестить ее.
На южном бархатно-темном небе мерцали яркие звезды. За Днестром шумели сумрачные заросли. Только что прошел дождь, и в дорожных колеях, наполненных водой, серебрился отраженный серп месяца.
Николай Никитич поспешил по знакомой тропке к дому просвирни. Отчего-то ныло сердце. В потемкинском штабе он чувствовал себя на положении бедного родственника. Санкт-петербургская контора на все просьбы выслать денег скупо отписывалась, тянула и слала ему гроши. Правитель Данилов, ссылаясь на опекунов, не давал размахнуться молодому хозяину. Между тем в главной квартире успех обеспечивался тому, у кого имелся тугой кошелек. Прелестницы дарили Демидову улыбки, жеманились, но подшучивали над ним:
— Не торопитесь, миленький! Ведь вы опекаемый. Дитя!
Он понимал, что дамы знают о состоянии его кошелька, и шутки их злили адъютанта…
В глубоком раздумье пробирался он среди зарослей бересклета, кизила. Позади раздался приглушенный голос:
— Господин, обождите одну минутку!
Демидов оглянулся, вздрогнул. В кустах стоял высокий, широкоплечий татарин в бараньей папахе. Он улыбался, в густой черной бороде блестели зубы.
— Что тебе нужно? — встревоженно спросил Демидов, хватаясь за шпагу.
— Дело есть, господин хороший! — надвигаясь на него, насмешливо сказал татарин. — Зачем трусишь, оставь шпага!
— Какое дело? Кто ты такой? — отступил от него Демидов, пытливо оглядывая бродягу.
Внезапно он услышал тихий плеск и вороватые шаги: кто-то вышел из кустов и преградил тропку.
— Стой! — зло окрикнул его татарин. — Пришел твой конец!
Он ощерил крепкие волчьи зубы и взмахнул рукой. Серебристой искрой сверкнул кинжал, но Демидов проворно уклонился от удара и выхватил шпагу. Он никогда в жизни не дрался на шпагах. Суетливо, но быстро он отбивал удары, стараясь держаться лицом к противникам.
— Зачем канитель такой! Лучше скорый смерть! — насмешливо выкрикнул татарин и с большой яростью напал на офицера. — Не мешай мне! — сказал он своему товарищу.
Медленно отступая, Демидов чувствовал силу и проворство противника.
«Неужто смерть? — мелькнула страшная догадка, и он закричал что было мочи:
— Караул! Грабя-ят!..
— Ну чего кричишь, господин! Добрый офицер стыдится страха. Хороший рубака не кричит, а ты баба! Фазан! Кричи не кричи, все равно тебе сделаю смерть! — размахивая кинжалом, зловеще проговорил татарин. — Смотри!
Он сделал прыжок, но в это мгновение кто-то с разбегу прыгнул ему на спину:
— Ге-е!.. — прохрипел татарин и выпустил кинжал.
С минуту он раскачивался и, с выпученными, изумленными глазами, словно завидев что-то страшное, упал на тропку. Второй противник, грузный и безмолвный, кинулся в кусты…
— Злодей! Николенька, бей их! — раздался женский голос.
— Аленушка! — изумленно прошептал Демидов.
— Круши! — ободряюще позвала она и бросилась за грузным бродягой…
Но Николаем Никитичем овладел страх, безумный, неодолимый страх, от которого похолодела кровь. Не помня себя, он побежал через рытвины и кусты на дальний огонек.
«Господи, спаси меня, спаси!» — тяжело дыша, просил он.
Но никто за ним не погнался. Позади было тихо.
«Ух! — вздохнул Демидов. — Где же Аленушка, что с ней?» — опомнился он.
Впереди на холмике темнел домик, из подслеповатого окошечка струился робкий свет. Демидов взбежал на крылечко и заколотил в дверь:
— Спасите! Спасите!
Распахнулась дверь, в сенцах стоял седенький попик в холщовой ряске.
— Что случилось, сын мой? — встревоженно спросил он.
— Батюшка, там мою холопку режут! — закричал Демидов и схватил его за рукав. — Идем! Идем!
— Эк перепугался! Ничего ей не станет! — спокойным голосом отозвался попик. — Однако погоди, сынок!
Священник вошел в домик и разбудил попадью. Вооружившись топорами, они пошли за Демидовым.
— Что за грех такой! — удивленно пожимал плечами попик. — Откуда и что? Слышишь, все тихо, и, стало быть, понапрасну ты поднял шум!
Они шли по влажной тропке. Ноги скользили, кусты кизила цеплялись за одежду. Зеленый свет месяца то вспыхивал, то погасал. Демидов шел, опустив голову. Ему стало стыдно за напрасную тревогу и за свою трусость.
— Ахти, господи! — вскрикнул вдруг священник и наклонился над тропкой.
Скупой свет пролился из-за тучки. На стежке лежала бездыханная Аленушка. Священник приподнял ее голову.
— Господи, прости ее грешную душу! — тяжко вздохнул он и перекрестился. — Каким извергам понадобилось убивать сию кроткую молодицу?
Демидов упал на колени подле тела Аленушки. Тихие и горькие слезы стали душить его.
Печальная улыбка болезненно скривила губы священника.
— Теперь поздно предаваться отчаянию, господин! Нечистое дело тут вышло! Кто виновен, не я здесь судья!..
Он выпрямился и сказал попадье:
— Пойдем, матушка! Надо прибрать тело!
Мертвящий свет месяца смотрел в похолодевшее лицо Аленушки. Демидовым овладела тоска, смертная, горькая тоска.
5
В то самое время, когда в ставке главнокомандующего Потемкина шли бесконечные пиршества, в столице происходили весьма важные политические события, которые сильно взволновали императрицу Екатерину. Прежде всего ее беспокоила война со Швецией, начатая высокомерным и честолюбивым шведским королем Густавом III, возомнившим себя непобедимым полководцем. Мысль о разгроме России и завоевании балтийских берегов вскружила ему голову. Самонадеянный король хвастался перед придворными, что скоро шведские войска займут Санкт-Петербург и он опрокинет Медного Всадника в Неву. Свитским дамам он заранее обещал пригласить их на великолепный бал, который устроит в Петергофе по случаю занятия русской столицы. Отправляясь в поход, Густав III писал одному из своих друзей:
«Мысль о том, что я могу отомстить за Турцию, что мое имя станет известно Азии и Африке, все это так подействовало на мое воображение, что я не чувствовал особенного волнения и оставался спокойным в ту минуту, когда отправлялся навстречу всякого рода опасностям. Вот я перешагнул чрез Рубикон…»
Военные действия против России начались в 1788 году осадою Нишлотской крепости, находившейся в нескольких днях пути от Санкт-Петербурга.
Императрица сильно перепугалась и на докладе статс-секретаря Храповицкого раздраженно сказала:
— Ах, право, очень жаль, что государь Петр Первый так близко от врага возвел нашу столицу!
Сдержанный и педантичный придворный учтиво ответил:
— Ваше величество, он основал ее прежде взятия Выборга, следовательно надеясь на себя!
Это нисколько не успокоило царицу, волнение ее усиливалось, и в Петербурге со дня на день ждали появления шведов на берегах Невы.
Однако русский гарнизон крепости Нишлота оказался стойким, и шведы не смогли овладеть этой небольшой твердыней. Дальнейшие события показали, что и на море шведы не добились желанных успехов. Битва при Гохланде, которая состоялась 17 июля, закончилась победой: шведские корабли вынуждены были удалиться в Свеаборгскую гавань, и там их блокировал русский флот.
