— А неужели вы, и правда, живете в массиве Лунных гор? — зачарованно спросила Таймири. — Говорят, это гиблое место.
— Ничего подобного, — ответила Эдна Тау. — Его считают гиблым как раз потому, что там живем мы. А еще, — она поморщилась, — ненавистное племя Бурых Року. Они режут пришлых, как белок.
— Белки, — облизнулся Остер Кинн. — Давненько я бельчатинки не едал. Поймать бы парочку…
— Да изжарить, как когда-то! — замечталась Эдна Тау. И тут они, как ни в чем не бывало, принялись обсуждать все прелести пикника.
Таймири фыркнула. Может, индианка и охотник хоть куда, но едва ли она готовит лучше тетушки Арии. И как так вышло, что Остер Кинн набрел на поселение краснокожих? Неужто он уже бывал в массиве?
— Бывали, а капитану ни слова?! — перебила Таймири, когда речь зашла о приправах. — Вы бы его, как нечего делать, переубедили! Кому охота лезть в массив?!
— А на что мне переубеждать? — пожал плечами путешественник. — Его причуды меня вполне устраивают.
— Если ваш капитан и правда такой малахольный, я была бы не прочь с ним повидаться, — заметила Эдна Тау.
Остер Кинн резко и как-то сдавленно рассмеялся.
— Играй, малыш, пока играется. А капитана, как и злых духов, раньше времени призывать не стоит.
Таймири уже давно стала подозревать, что подхватила от философа какую-то заразу. Иначе как объяснить эти странные приступы задумчивости? Моет она, скажем, посуду — и тут, ни с того ни с сего, нахлынет волна размышлений. Такая волна, что и захлебнуться можно. Когда Остер Кинн сравнил капитана со злыми духами, на нее вновь нахлынуло. Стала столбом — и хоть бы что.
Эдна Тау тем временем весьма опрометчиво предложила раскурить трубку мира. Остер Кинн с готовностью уселся на пол и осведомился:
— Что курить будем?
— Сосновую кору, разумеется.
При этих словах он как-то сразу скис. Но когда Эдна Тау принялась наполнять трубку толченой корой (так похожей на его любимый табак!), снова оживился. Первой затянулась индианка. Дым она выпускала медленно и сосредоточенно. Думала составить из колечек фразу. Но дело подпортил ветер. Ни судовладельцу, ни матросу, ни пассажиру на реке Стрилл не удавалось до сих пор выдуть из трубки хоть сколько-нибудь четкое словцо.
Следующей трубку получила Таймири. Правда, она не особо понимала, что делает, потому как мысли ее витали невесть где. Втянув едкие пары, она закашлялась, как больной на последней стадии чахотки. Из глаз брызнули слезы. Но Остер Кинн на это лишь снисходительно улыбнулся. Сам он пропитался дымом, как старая печная труба.
— Вот уж не знаешь, где найдешь, где потеряешь! — воскликнул он, выпустив пепельно-серое колечко. — А ведь я завязал с курением!
Запасы сосновой коры значительно истощились, и церемония подходила к концу, когда волосы на затылке у Остера Кинна вдруг встали дыбом. Прямо над ним злобно высился капитан. И если бы у капитана были дротики, он точно нашел бы им применение.
— С того дня, как вы появились на моей яхте, здесь творится незнамо что! — гаркнул он прямо на ухо путешественнику. — Сначала щенка приволокли, теперь какую-то дикарку. У меня тут что, дом милосердия?! И прекратите, в конце концов, курить!
Эдна Тау встала и слегка поклонилась.
— Прошу прощения, — сказала она. — Это вы капитан?
— Ясное дело, я, — опешил от неожиданности тот. Он и понятия не имел, что дикари умеют разговаривать на его языке.
— Я вот думаю, что же у вас кораблик — и без названия, — выразила свою мысль индианка. — Нужно непременно дать ему имя, иначе нас всех ждет верная гибель.
— Г-гибель? — побледнел Кэйтайрон. Он, конечно, тысячу раз слыхал от бывалых моряков, что, мол, как яхту назовешь, так она и поплывет. Но никто не говорил ему, что может угрожать безымянной яхте.
— Так как назовем? Развалюха? — предложила Таймири.
— В «Развалюхе» слишком много слогов. Не пойдет, — забраковал Остер Кинн. — Надо что-нибудь покороче…
— Фарнао! — блеснула эрудицией Эдна Тау. На древнем наречии «фарнао» означало «бессмертный».
— Не годится, — отмел Кэйтайрон. — Нужно что-то родное, своё что-то.
— Царь! Назовите ее царем! — выпалила Таймири. В случае неудачи она решила штурмовать мозг Остера Кинна всеми известными ей словами. Однако не пришлось.
— Лучше — Царь Реки!
— Прекрасный Царь Реки!
Так и окрестили. Чуть позже Остер Кинн, обвязавшись для надежности двумя стропами, выводил малярной кистью красную надпись на боку яхты: ПЦР. Коротко и красиво!
Папирус тем временем корпел над секретным поручением капитана. А поручили ему, ни много ни мало, подготовить новый блокнот с командами (потому что со старым весьма успешно расправился Зюм). Благо, команды Папирус знал наизусть. Кэйтайрон был предусмотрителен и всегда выкрикивал указания так, чтобы их слышали даже трюмные крысы. Что забудет он, то непременно вспомнят матросы. Однако лишь в Папирусе сочетались образованность и исключительная память. Правда, капитану всё же стоило учесть его склонность к домысливанию. Никто и не заметил, как в перечень основных команд прокрались новые выражения: «Перекур!», «Перекус!» и «На боковую!».
Если пройти пять шагов от заветной бочки Папируса к носовой части, то можно застать Остера Кинна за выманиванием табака у Эдны Тау.
— Ты ведь сказал, что бросил курить! — всплеснула руками та. Она поправила правый мокасин, где всегда хранились высушенные листья растений, и приняла неприступный вид.
— Так это было когда?! И вообще, мало ли, что я сказал. Знаешь ведь, люди меняются…
— Иногда чересчур быстро, — назидательно заметила индианка. — Ну да ладно, кто я такая, чтобы тебя учить? — Она нагнулась к мокасину-аптечной лавке, выудив оттуда темно-зеленый лист табака. — Держи.
Подул холодный порывистый ветер, и Эдна Тау закуталась в своё пестрое пончо.
— А вот и он, второй водопад, — констатировал Остер Кинн. Можно было подумать, что водопад — это всего-навсего старый знакомый, который припозднился на встречу и которого все заждались.
Когда яхта всеми правдами и неправдами достигла самого опасного на реке места, капитан распорядился спускать паруса и выбираться на сушу. Плыть дальше оказалось невозможно, потому что за излучиной, пенясь и клубясь, ревел водопад. Он, как и предыдущий, низвергался со скалы в реку Стрилл. И массив Лунных гор встал перед путниками непреодолимой стеной. Умный в гору не пойдет? Нет, это не про капитана. Он-то как раз вознамерился восходить по отвесу.
Матросы сновали по палубе с загнанным видом, а среди всей этой толкотни и суеты безмятежно восседал за бочкой Папирус. Он пил кофе и посматривал на пар из чашки, когда перед ним вдруг материализовался Кэйтайрон и приказал очистить от хлама трюм. Папирус даже бровью не повел. Ух, как тут вскипел капитан! Сочинив на ходу многоэтажное ругательство, он опрокинул пресловутую бочку и отправился наводить порядок самостоятельно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
