года настоящего ада с тобой, и даже не заслужил доверия знать, что происходит с моим
старшим сыном?
— С ним ничего не происходит. Ничего! Оставь мою жизнь мне. Я сам разберусь с ней.
— Я люблю тебя, Макс. И мать твою любил.
— Значит, ты ничего не смыслишь в любви, — резко ответил Макс и, подхватив вещи, направился к двери.
— Куда ты, сын? — взволнованно спросил отец, его сердце болело за него. Того явно
грызли нехорошие мысли. Как бы чего не сделал.
— На улицу. — Дверь захлопнулась.
Макс вдохнул полной грудью. Свежий воздух немного успокоил его больную душу. Дождь
только что прекратился, но по нависшим тучам было ясно, что небо еще разразится
слезами. Он не знал, куда идти, ноги сами понесли его в нужном направлении. Словно
прошлое вело его сейчас к истокам мироздания, туда, где он сможет найти покой. И ответы
на свои вопросы. Под ногами хлюпали лужи, ветер завывал в самом сердце. Мужчина
остановился. Пространство и время остановились тоже, он замер, собирая все мужество у
себя внутри. Куда же он пришёл? Взгляд скользил по новым десятиэтажкам, красивым
домам, лужайкам, детской площадке. Было тяжело видеть это всё, чертовски тяжело. Он
прошёл к скамейке напротив детской площадки и сел.
Дети катались с горки, строили фигуры из мокрого песка, смеялись и кидались грязью.
Кому-то обязательно влетит за испачканную одежду. Голову пронзила резкая боль, шум в
ушах стал нарастать. Макс закрыл глаза и позволил боли прокатиться по сознанию.
Он играет с какими-то мальчишками, детьми местных алкашей и нищих, они копаются в
земле, так как никаких площадок тогда тут не было. Ищут червяков и жуков, ведь игрушек
тоже не было… Он весь грязный, даже лицо в земляных разводах. Выходит мать и орет на
него, дает подзатыльник, обзывает и говорит, что он маленькая свинья, которая сорвет ей
встречу. Тащит его за воротник в дом, которого сейчас здесь нет, в это общежитие для
шлюх. Срывает одежду, бьёт, опять что-то орёт, но он уже не слышит, потому что громко
плачет.
— Скоро придет клиент, а ты, придурок, весь в грязи! — Кидает одежду на пол и толкает
его в какое-то корыто, наподобие ванной. Обливает водой, трёт губкой, продолжая сыпать
оскорблениями, которые он не понимает.
Этот ужас заканчивается, и начинается новый. Через полчаса приходит тот самый
клиент…
Глаза Макса распахнулись. Это всё неправда! Этого всего нет. Перед ним сейчас во всей
красе стоял новый, дорогой район, с большой детской площадкой и зеленью. Никаких
алкашей, их детей и ненавистных шлюх. Всё пристойно, всё красиво. Отстроили за
двадцать лет, снесли его прошлое одним махом. Сердце сдавило болью. В ногу что-то
ударилось. Он опустил взгляд и увидел футбольный мяч. Малыш подбежал к нему, в
нерешительности смотря на незнакомца, у ног которого сейчас лежал его мяч.
— А ну, лови! — весело крикнул Макс и кинул ему мяч, вполсилы, чтобы тот поймал.
Мальчуган захихикал, поймав мяч, и убежал к друзьям.
Макс улыбнулся тоже. Пусть у этих детей будет правильное детство, смех и улыбки.
Взгляд мужчины остановился на сарае, развалившемся здании, стоящем особняком от
этого красивого района. Не может быть… Да это же тот самый киоск! Он встал и
направился к нему. Конечно, киоск… Почему его не снесли? Может, в нём жили бомжи?
Сердце снова защемило от воспоминаний. Этот киоск стал самым приятным
воспоминанием детства. Не будь он мужиком, слёзы давно бы катились по его щекам.
Случались у его мамаши приступы просветления, когда она плакала и прижимала его к
себе. Осыпала лицо поцелуями, гладила по голове и приговаривала, как любит своего
сыночка. Просила простить её. На голову Макса упала капля. Ещё одна, ещё. Пошёл
дождь, небо бушевало над ним, сталкивая в этомт момент прошлое и настоящее, разрывая
его душу на части.
— Прости, Максюша, сынок, прости меня. — Слёзы текли по её щекам, она прижимала
маленького мальчика к себе.
— Не плачь, мама, — утешал её он, душа ребенка была чиста, он не держал на неё обид.
— Это всё он. Он заставляет меня! Но я люблю тебя, люблю, сыночек. — Поцеловала в
макушку. — Пойдем в киоск, жвачку купим? — улыбнулась она, притягивая его к себе
ближе.
— Конечно! Мятную или апельсиновую? — радостно воскликнул он и слез с её коленей, натягивая куртку. — Пойдем быстрей, мама! А то, ещё раскупят.
Мятная или апельсиновая, а ещё малиновая и кофейная. По сорок копеек. Макс стоял под
дождем и смотрел невидящим взглядом на киоск. Он помнил, как не мог увидеть
содержимое витрины, поэтому приходилось подпрыгивать. Он всегда точно знал, где
лежала заветная упаковка любимых пластинок. Сорок копеек. Сейчас сорок тысяч
долларов ничего для него не значат… А ещё там был ромовый шоколадный батончик за
двадцать копеек, и даже иногда, в моменты невообразимой душеной доброты, ему
перепадала «Аленка» за рубль восемьдесят.
Дождь усилился, он уже промок до нитки. Холод пробирал до костей, но это был другой
холод, не физический… Душевный. Мужчина развернулся и побрел прочь от этих мест, от
своего прошлого. Достаточно на сегодня боли. Ему хватит этой боли на две жизни вперёд.
Вот почему он так обижал свою Зару и всех остальных бабочек. Свою любимую женщину
он обижал, а теперь не знает, как жить дальше. Отец говорил ему о своей любви, а он
снова показал ему, какой он маленький мальчик. Максу до дрожи захотелось поговорить с
отцом. Чёрт, он вынес столько боли рядом с ним, держал его за руку вместе со Стефаном, когда он буквально распадался на части. И что же он дал взамен самым дорогим людям?
Зайдя в отель, мужчина быстро поднялся на свой этаж, но потом решил не тратить
драгоценное время на переодевание. Нужно было срочно идти к отцу, пока не пропал
настрой. Не успел выйти с этажа, как чья-то сильная рука рванула его назад и припечатала
к стене.
— Какого хера ты опять творишь?! — злился Стефан, испепеляя Макса взглядом.
— Отпусти! И скажи, что тебе надо, без всяких причитаний. Я спешу.
— Куда ты спешишь, грёбаный извращенец? Нашел новую дырку для впихивания члена?
— Заткнись, Стеф! — Оттолкнул его от себя. — Не хочу бить тебя при всех. Поэтому
понизь тон и скажи, что тебе нужно, черт возьми.
— Почему Венди зашла сегодня ко мне трясущаяся и вся в слезах?
