После чего Михаил Васильевич зачитал им весь текст телеграммы.
Негодования стало еще больше.
— Товарищи! — Произнес Фрунзе, после того, как Верховный Совет успокоился в ожидании — что скажет их нарком обороны и фактический руководитель государства. — Компартия УССР воспользовалась своим правом, зафиксированным в нашей Конституции. Скорее не правом, а лазейкой. Потому что, когда мы делали эту революцию, то стремились позволить самоопределяться нациям. А разве УССР — это нация? На ее территории проживает масса всяких этносов, равно как и на остальных земля Союза. Так что, я обращаюсь к вам с просьбой — займитесь в первую очередь нашей Конституцией. Ее текст во многом — собрание лозунгов, которым место на митинге, а не в юридически грамотном документе. Поспешили. Слепили не глядя. И вот — результат.
Он сделал паузу.
Люди молча внимали. Кто-то делал какие-то пометки.
— Необходимо переработать ее всю. Если потребуется, привлекая самых лучших мировых юристов, для того, чтобы ее текст был логичный, однозначный, здравый и лаконичный. Но главное — юридически грамотный. И прошу вас — не забудьте коснуться самоопределение наций. Это нужно не просто упомянуть, но и составить подробную, грамотную процедуру.
— Михаил Васильевич, — спросил спикер, пользуясь паузой, — а может вообще убрать этот пункт, чтобы им не спекулировали?
— Отчего же? С этим обещанием мы сделали революцию. Так что убирать его несправедливо и неправильно. Но нужно, чтобы нация, желающая самоопределиться, предоставила точное и рабочее определение того, что такое нация. Которое бы был применимо для любых наций и позволяло их отличать между собой. По каким признакам? По месту рождения? А как? Вот если русский родился в Пекине он русский или ханец? По родному языку? Тоже вопрос. Если русский в первые месяцы своей жизни уехал в Париж с семьей по делам, где его родным языком стал французский, то он русский или француз? Вопросов много. И нужно понять — как отделять одну нацию от другой. Но чтобы точно. Чтобы наверняка. По-научному. А то мало ли кому что там привидится? И дабы не морочить голову и не затягивать процесс, считаю, что первая нация, которая захочет самоопределиться этим вопросом и должна заняться. Создать прецедент. И ввести этот документ в рабочий оборот. Вопрос то сложный и долгий. Если хотите — может создать комиссию, которая постарается выработать этот нормативный документ. Но не с общими формулировками, а рабочий. Чтобы по нему всегда можно было померить некие признаки и точно сказать — вот это — немец, а это — француз, а здесь русский. И это было бы неоспоримо. Но параллельно, не отвлекаясь от основной работы. В качестве своего рода факультатива.
Пауза.
Никто не возражал.
Все внимательно слушали.
— Потом надлежит выявить представителей этой нации среди всего населения союзного государства. Для того, чтобы провести промеж них референдум. А хотят ли они самоопределятся? И если да, то выбрать из них депутацию, которой надлежит разработать формат этого самоопределения. А потом предложить остальному населению Союза утрясти территориальные и имущественные вопросы на всенародном референдуме или еще как.
— Это по сути невыполнимые условия, — пряча улыбку в усы заметил спикер.
— Может и так. Но в том юридическом контексте, в котором мы сейчас находимся имеет место подмена понятий. И появилась она из-за юридической безграмотности тех людей, которые составляли нашу Конституцию. Сами ведь помните в каких условиях ее писали…
И дальше он обрушился с критикой на этот документ. Методичной и хорошо продуманной. Минут на тридцать. Перебирая по косточкам ошибки и системные противоречия, как самой Конституции, так и Договора об образовании СССР. Ссылаясь на поспешность и невозможность довольно приличного количества пунктов. С примерами. Яркими и сочными.
Суть его критики сводилась к тому, что при создании СССР и написании ее Конституции либо имело место чья-то ошибка, либо злой умысел. Ибо при соблюдении законности такое государство попросту не может существовать. И он очень просил Верховный Совет — вдумчиво изучить вопрос и подготовить новые проекты этих документов.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— … И я очень надеюсь товарищи, что моя критика беспочвенна. Что я, в силу отсутствия профильного юридического образования просто не понимаю до конца смысла данных ошибок. Которые и не ошибки вовсе. Но вернемся к УССР.
Он снова взял паузу, перекладывая принесенные с собой листочки.
— Согласно статьи №4 действующей Конституции СССР решение съезда Советов УССР правомерно и законно. Такие законы были написаны нашими юристами. Такими правами они наделили союзные республики. Поэтому я предлагаю признать это решение. НО! — повысил он голос, видя нарастающее негодование. — У нас не регламентирован порядок так сказать «развода». Ведь проживание вместе без всякого сомнения влечет за собой совместно нажитое имущество. Не так ли? Вот. Советский Союз является признанным наследником Российской Империи. Поэтому делить нужно не то, что прижили с 1922 года, а со времен едва ли не Киевской Руси. Для чего предлагаю в течение часа составить ноту с предложением создать комиссию по разделу имущества и переслать ее телеграммой Совету УССР. Дав им на принятие решение 12 часов.
— А если они откажутся? — поинтересовался спикер.
— То мы будем считать это имущество захваченным преступным образом и предпримем необходимые военно-технические меры для его возвращения законному владельцу.
— А какое это имущество? — выкрикнул кто-то из зала.
— Заводы, фабрики, порты, дороги, мосты и так далее. Очень многое из этого строилось, получая прямое финансирование из казны. Что во времена Екатерины II, что в 1920-е годы. Нашей общей казны. То есть, преимущественно за счет остальных союзных республик. И это я еще сдерживал их аппетиты. Они ведь хотели хорошо жить за счет остальных, за счет своих соседей. Обычное дело для националистов… нацистов, если быть правильным, ибо социализм они хотели построить только для себя. Все остальные же ими воспринимаются лишь как источник собственного благоденствия. Мы для них — что рабы. Мы даже не полноценные люди, если не подходящей национальности. И это — страшно. Не ради этого мы делали революцию...
Тишина.
Гнетущая.
Это было первое выступление Фрунзе, в котором он обрушился с настолько неприятной критикой на националистов. Любых.
— И дело ведь не только в компартии УССР и их нацисткого нутра. Дело шире. Дело больнее. Дело страшнее. Вы только вдумайтесь! Вот живет себе националист. И узами брака себя связать себя не может с женщиной иной национальности. А на ее личные качества плевать. Пусть она умница и красавица, каких поискать. Но если не той национальности, то в его глазах — она всего лишь неполноценный человек — унтерменшен. Или националистка, не идущая за муж по той же причине? Что, лучше? Как в таких условиях можно говорить о хоть какой-то дружбе народов и социальной справедливости? Как? Это ведь фарс. Фигура речи, причем лицемерная…
Новая паузы.
Фрунзе выпил воды. Протер лоб платочком и продолжил.
— А вспомните как при царе устраивали еврейские погромы? Их ведь били, грабили, а то и убивали не за то, что они сделали что-то плохое, а просто потому, что они не правильной национальности. Да, отдельные банкиры-евреи шалили. Но их никто не трогал — они жили сухо и комфортно в столице, зарабатывая свои гешефты на этих погромах. Били то как раз и грабили тех, кто не мог дать отпора — простых работяг, что вскрывает в полной мере звериную и бесчеловечную природу этого явления. А как при султане резали армян только за то, что они армяне? И таких примеров масса. И мы, товарищи, судя по всему, совершили очень серьезную ошибку, когда решили создавать Союз на принципах выпячивания национализма…
Долгое его выступление закончилось лишь через три часа.
Он устал.
Он вспотел.
Зато зал Верховного Совета оказался совершенно потрясен.
— Вот это поворот… — тихо констатировал спикер, когда Фрунзе покинул зал.Но в такой тишине это услышали все. Особенно представители национальных республик, которые все эти годы культивировали в своих землях этот самый «оборонительный национализм». Ведь его поддерживал и Ленин, и Сталин, и остальные партийные лидеры. Да и вообще — модно это было.
