— Она плохо себя чувствует? — встревожилась Иви.
— Не думаю, она просто расстроена.
— Мне жаль это слышать? Я могу что-нибудь сделать?
— Спасибо, мадемуазель, — улыбнулась горничная, — думаю, ничего. Мадам Арду просто расстроена своими воспоминаниями.
Когда горничная ушла, Иви вернулась к статье. Она живо представляла группу молодых богатых нарядных людей, собравшихся вокруг пианино, видела потрясающий профиль Элизабет Арду, одетой в серебряное платье, расшитое жемчугом. Девушка достала вырезку из газеты, где сообщалось о счастливом исходе дела. То же платье было на Элизабет Арду. только теперь серебряный шелк испачкался, подол порвался.
Иви разделась, налила ванну и легла в нее, вся во власти размышлений о прошлом. Элизабет была такой грязной, когда вернулась, думала Иви, намыливаясь ароматным мылом. Наверняка, ей не разрешали вымыться. Но ведь они жили в доме… Почему? Иви вытерлась, наслаждаясь ароматом и чистотой. Как должно быть ужасно не мыться целых десять дней. Но почему все-таки Элизабет была такой грязной, ведь ее везли в машине и держали в нормальном доме?
Иви медленно оделась. Для нынешнего вечера она выбрала шелковое платье, серебряные босоножки и такого же цвета сумочку. Обед вдвоем — только она и Жан-Клод. Ей хотелось, чтобы он видел, как она красива. Отражение в зеркале ей понравилось. Не успела она закончить с косметикой, в дверь постучали. Горничная сообщила, что обед готов. Жан-Клод в элегантном смокинге ждал ее.
— Мы обедаем вдвоем, — сообщил он.
— Надеюсь, не во мне причина печали вашей бабушки.
— Конечно, нет. Просто ей больно вспоминать о трагедиях своей жизни. А о вас она говорила тепло и с уважением.
— Спасибо.
— Она сказала, что надеется, что вы все точно записали, — ей не хочется больше возвращаться к этой теме.
— Я поняла.
— Приступим к обеду?
Длинный стол был накрыт серебром, хрусталем и тончайшим фарфором. И как только Жан-Клод помог Иви сесть, горничная внесла первое блюдо — красную копченую рыбу.
— Надеюсь, вы когда-нибудь приедете к нам весной или летом, — заметил Жан-Клод. — У нас тут всегда много фруктов и овощей. Увы, сейчас не сезон.
— Все так вкусно, — возразила Иви. — Вы выросли тут?
— Да. На руках у бабушки и Наннет.
— Это Наннет умерла несколько дней назад, да?
— Да, поэтому мне пришлось отложить нашу встречу у Нотр-Дама. Ей было семьдесят, и она болела.
— Вы были ее поверенным?
— Конечно, — она прожила почти всю жизнь в семье Арду.
— А бабушка рассказывала вам о похищении?
Жан-Клод подождал, пока прислуга сменит тарелки, и ответил:
— Когда я подрос и уже мог услышать эту историю от слуг, она как-то позвала меня к себе и все рассказала. Став старше, я начал задавать вопросы, и она всегда отвечала на них. Я всегда был удовлетворен ее ответами. А вы?
— Забавно, что вы спрашиваете об этом. Она тоже несколько раз повторила эту фразу. Мадам Арду расстроилась, что я так и не ответила «да».
— Так вы не удовлетворены?
— Меня что-то беспокоит, Жан-Клод. Почему она была такой грязной и оборванной, когда вернулась? Ведь ее держали в доме.
— Но с нею грубо обращались, разве она не говорила об этом?
— Говорила. И все-таки… нет, не знаю. Что-то не сходится.
Лицо Жан-Клода помрачнело. Она рассердила его. Конечно, не стоило обсуждать эту тему за обедом. Он только-только начал доверять ей, а теперь снова был ни в чем не уверен.
— Надеюсь, вам нравится обед, — холодно заметил он.
— Он чудесен. Вы сердитесь на меня, не так ли?
— Я не понимаю, как вы можете сомневаться в словах старой благородной женщины. Похоже, вы не знаете, что такое сострадание.
— Мне очень жаль, — прошептала она. И это была ужасная правда. Теперь девушка вспомнила о задании, с которым ее прислали в Париж. Что она покажет — статью, в которой будет пара живых деталей, — не больше. Над ней будут смеяться.
Иви отвела глаза, и до конца обеда не произнесла больше ни слова. На десерт подали шоколадный мусс со взбитыми сливками — одно из ее любимых блюд, но у девушки не было настроения лакомиться сладким, и она отодвинула почти не тронутую тарелку.
— Вы не любите сладкое? — спросил Жан-Клод.
— Боюсь, что я сегодня не способна наслаждаться едой. Это был слишком трудный день.
— Он был трудным для всех нас. Пора возвращаться в Париж. Может быть, когда все будет позади, и эта история с похищением мадам Арду закончится навсегда, мы найдем время друг для друга.
— Это было бы очень мило, — ответила Иви, ни на что больше не надеясь. Завтра она закажет билет на самолет, потому что Ирма не подарит ей лишнего дня в Париже.
— Я буду готова через пять минут, — сказала она, вставая из-за стола.
Девушка поднялась к себе в комнату, зная, что все кончено. Она добилась интервью, но узнала мало. Она встретила потрясающего человека, но не смогла построить с ним отношений из-за работы. Досадное невезение.
Она быстро собирала чемодан, который распаковывала предыдущим вечером, исполненная надежд и томительного предчувствия. Иви сложила вырезки, в беспорядке валявшиеся на кровати, и вверху оказалась фотография мадам Арду после освобождения. Знаменитая фотография красавицы в рваном и перепачканном платье и грязных туфлях. Иви снова бросила взгляд на туфли. Они были в грязи и земле, но все-таки силуэт угадывался. Она замерла. Элизабет Арду была в удобных туфлях на низком каблуке…
Иви села на кровать. Как это возможно? Ее похитили после шикарной вечеринки у друзей, так почему же на ней были простые туфли? Ведь она должна была надеть вечернюю обувь…
Сердце девушки громко билось. Нигде не сообщалось о том, что похитители давали ей какую-то одежду или что вместе с выкупом Пьер передал для жены туфли. Да к тому же, какая разница — она сидела взаперти и не нуждалась в удобной обуви.
Иви вырвала листок из блокнота и начала писать:
«Дорогая мадам Арду.
Я очень признательна Вам за гостеприимство и за интервью. Когда статья будет опубликована, я пришлю Вам номер «Здесь и сейчас». У меня остался только один вопрос. Просматривая вырезки пятидесятилетней давности, в которых говорилось о похищении, я обратила внимание на туфли, в которых Вы вернулись домой. Когда Вы их получили? Ведь в день похищения на Вас была другая обувь. Если Вы можете ответить, то, пожалуйста, позвоните мне в отель в Париже.
Искренне Ваша
Иви Форчун.»
Она сложила записку и отдала ее горничной с просьбой передать мадам Арду, когда они с месье Шамо уже уедут, и через несколько минут машина мчала их в Париж. По дороге оба молчали, и девушка приготовилась к долгому путешествию, как вдруг Жан-Клод произнес:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
