из главных обвинителей, теперь, в сороковые, — как случилось со многими деятелями сталинской эпохи — он стал одним из главных обвиняемых.
Кампания по борьбе с космополитизмом
После Фултонской речи Черчилля (5 марта 1946) и объявления Доктрины Трумэна (12 марта 1947) бывшие союзники стали врагами, мир оказался разделен «железным занавесом» на «два лагеря» и, пользуясь термином В. С. Кеменова, «две культуры»[403]. С советской стороны ответный шаг был сделан А. А. Ждановым, выступившим с докладом «О международном положении» на первом совещании Коминформа 25 сентября 1947 года и опубликованным в «Правде» спустя месяц[404]. Жданов, признав раскол среди бывших союзников, обвинил США в «экспансионистской политике» и стремлении к «мировому господству» и отметил новое обострение идеологической борьбы. В этой ситуации «обострения» одной из главных задач советского государства стало «культивирование и развертывание советского патриотизма», как сформулировал Г. М. Маленков, выступивший на том же совещании Коминформа[405]. Оборотной стороной «развертывания советского патриотизма» логичным образом оказалась «решительная борьба с различными проявлениями низкопоклонства и раболепия перед буржуазной культурой Запада, которые имеют известное распространение среди некоторых слоев нашей интеллигенции и представляют из себя один из пережитков проклятого прошлого царской России»[406].
К этому времени кампания по борьбе с космополитизмом была уже в самом разгаре. Она была инициирована, вероятно, самим Сталиным, который еще в конце 1945 года наставлял свое окружение: «С угодничеством перед иностранцами нужно вести жестокую борьбу»[407]. Борьбу вел Отдел пропаганды и агитации при ЦК ВКП(б) (Агитпроп) под личным руководством Жданова, а после его смерти — М. А. Суслова. Первые постановления ЦК ВКП(б), в которых осуждалось «низкопоклонство» перед Западом, вышли в 1946 году: 14 августа — «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“», 26 августа — «О репертуаре драматических театров и о мерах по его улучшению», 4 сентября — «О кинофильме „Большая жизнь“». Эти постановления имели огромный резонанс и в обязательном порядке обсуждались на партийных и общих собраниях, причем не только литературных, театральных или кинематографических, но абсолютно во всех гуманитарных и творческих учреждениях[408]. Со ссылкой на постановления публиковались статьи в отраслевых изданиях.
Следующим этапом внутренней «идеологической борьбы» было создание Судов чести. 28 марта 1947 года вышло постановление Совмина СССР и ЦК ВКП(б) «О Судах чести в министерствах СССР и центральных ведомствах», подписанное Сталиным и Ждановым. Хотя Суды чести были общественными институтами, они имели широкие полномочия. Согласно постановлению, на них возлагалось «рассмотрение антипатриотических, антигосударственных и антиобщественных поступков и действий, совершенных руководящими, оперативными и научными (курсив мой. — Н. М.) работниками министерств СССР и центральных ведомств, если эти проступки и действия не подлежат наказанию в уголовном порядке». Постановление предусматривало три формы возможного наказания: «объявить общественное порицание обвиняемому», «объявить общественный выговор» и «передать дело следственным органам для направления в суд в уголовном порядке»[409]. Решение Суда чести обжалованию не подлежало[410]. По замечанию В. Д. Есакова,
особенность этих судов состояла в том, что при их проведении не было адвокатов, и речи общественных обвинителей произносились после последних слов обвиняемых. Обвиняемые могли только признать себя виновными, альтернативы у них не было[411].
Суды чести были созданы и при Комитете по делам искусств, и при Комитете по делам архитектуры.
Как подчеркивает В. Д. Есаков, Суды чести были «самой секретной из всех массово-политических кампаний, проведенных в СССР. Ни одной строчки о них не появилось в печати. Они не упоминались ни в одной из работ по истории партии, ни в многочисленных работах о политико-просветительской работе»[412]. Действительно, никаких публикаций о процессах в то время не было, а материалы судов многие годы хранились в архивах с грифом «совершенно секретно». Единственным исключением было «Дело КР» — первый Суд чести над создателями, как казалось, противоракового препарата профессором МГУ, заведующим кафедрой гистологии Г. И. Роскиным и членом-корреспондентом Академии медицинских наук Н. Г. Клюевой (5–7 июня 1947), — он был широко разрекламирован: по его мотивам в 1948 году А. Роом снял фильм «Суд чести», получивший в следующем году Сталинскую премию I степени.
После «Дела КР» последовали другие: всего в 1947 году, согласно исследованию В. Д. Есакова, состоялось девять Судов чести, а в январе — марте 1948-го — 19[413].
Примечательно, что вплоть до конца 1947 года партийные идеологи использовали термины «преклоняться», «угодничать», «низкопоклонство», «антипатриотический поступок» и т. п. Понятие же «безродный космополит» было введено Ждановым в январе 1948 года на совещании деятелей советской музыки в ЦК. «Космополит, — давала определение „Литературная газета“ в апреле 1948‐го, — это человек, чуждый своему народу, своей родине, ее лучшим традициям, обычаям, культуре и искусству. Объявляя себя „гражданином мира“, он стирает границы между народами, бесцеремонно отбрасывает понятия национальной самобытности и независимости»[414].
На следующем этапе борьбы с космополитизмом идеологические установки транслировались уже не через постановления, а через статьи (в большинстве своем анонимные) в прессе. Всего за три месяца — с января по апрель 1949 года — критике были подвергнуты представители практически всех гуманитарных и творческих дисциплин. Естественно, основные статьи выходили в «Правде», но также и в газетах «Советское искусство» (орган Министерства кинематографии и Комитетов по делам искусств и архитектуры) и «Культура и жизнь» (орган Агитпропа); после этого аналогичные публикации появлялись в специализированных изданиях. Первой жертвой стало литературоведение («Правда», 11 января), затем — театральная критика («Правда», 28 января), искусство и искусствоведение («Правда», 10 февраля), поэзия («Правда», 16 февраля), кинокритика («Литературная газета», 23 февраля), музыкальная критика («Культура и жизнь», 20 февраля), философия («Литературная газета», 2 марта), кинематография («Правда», 3 марта) и, наконец, архитектуроведение («Советское искусство», 19 марта). Завершился этот «публичный» этап борьбы с космополитизмом 7 апреля 1949 года, когда в «Правде» вышла статья «Космополитизм — идеологическое оружие американской реакции»: автор статьи, заведующий отделом печати МИД СССР Г. П. Францев (под псевдонимом Ю. Павлов) переносил повестку в контекст американского политического дискурса. Конечно, это было лишь формальным завершением кампании — де-факто борьба с космополитизмом продолжалась вплоть до смерти Сталина.
Естественно, не обошла она и историков искусства. Одним из первых выступил А. И. Михайлов, боровшийся с формализмом еще в 1930-е. Его статья 1946 года «О влиянии формализма и эстетизма в искусствознании» была посвящена Пунину, который «возвеличивает Сезанна», и Эфросу, «взявшему на себя миссию реабилитации декадентских и формалистических направлений предреволюционного русского искусства» (имелись в виду «Бубновый валет» и «Мир искусства»)[415].
В 1949 году за искусствоведов взялась уже непосредственно «Правда». А. М. Герасимов, президент только что созданной Академии художеств, в статье «За советский патриотизм в искусстве» противопоставил художников, чье творчество «глубоко проникнуто патриотическими
