Иначе они теряют голову.
– Хорошо, что Дьюи мне не клиент. – Лакс неохотно кивнула мне и направилась к выходу.
– Уговори ее поесть! – крикнула мне вслед тетя Кэролин.
Можно подумать, Лакс меня послушает. Я помахал тетушкам и пошел следом за звездой.
Когда я переступил порог Большого шатра, в глаза ударил ослепительный солнечный свет. Лакс протянула руку, на ладони что-то блестело. Брошь моей матушки.
Я потянулся было схватить ее, но отдернул руку. Ревелль и драгоценный камень? Опасное сочетание.
В итоге она сама сунула мне брошку:
– Моя магия работает, только если ты добровольно дашь мне камень.
Все так говорили.
– На прошлой неделе я тебе никаких камней не давал, однако чуть не свернул шею, пытаясь спрыгнуть с бельэтажа.
Она захлопала ресницами. Сама невинность.
– Это подействовало мое природное очарование.
Не сказав больше ни слова, Лакс устремилась вперед, оставив меня плестись в полушаге позади. Из баров выскакивали туристы, расплескивая на тротуар утренние напитки. Всем хотелось посмотреть на Сверкающий Рубин. А она шагала в такт с музыкой уличных оркестров, высоко подняв голову и не удостаивая восторженных поклонников ни единым взглядом.
Шла она так быстро, что я, силясь угнаться за ней, слегка взмок, но отставать был не намерен.
На углу она остановилась:
– Хочешь отдохнуть?
– Я в порядке.
– Ты когда-нибудь говоришь правду?
Я твердо встретил взгляд ее темных, как буря, глаз.
– Я тебе никогда не врал. Даже в ту первую ночь.
– И тем не менее пообещал отдать мне все спиртное на свете.
Боже мой. Ну и дурак я был.
– Я был околдован, если не сказать больше.
Хотя бы этого она не отрицала.
– Как поживает твой поставщик? – поинтересовался я. – У него, должно быть, сильно болит лодыжка.
– С ним все хорошо. – На ее лице промелькнула непонятная тень.
– В смысле – хорошо? Лечится?
Она заправила за ухо выбившийся локон.
– Или больная нога стала проблемой кого-то еще?
Лакс встретилась со мной взглядом. Угадал.
– Интересно.
Она покосилась на меня:
– До выборов всего двадцать четыре дня. Всем будет лучше, если он останется на ногах. И не надо на меня так смотреть.
– А я и не смотрю.
Переведя дух, она свернула в узкий переулок. В конце путь преграждали скрюченные плакучие ивы, но Лакс раздвинула их густые ветки и вышла на узкую протоптанную тропинку. Я пошел за ней через заросли. Душная вонь Главной улицы сменилась терпкими запахами земли и листвы. Через несколько минут Лакс нырнула под ветку дерева, отвела рукой листву, открывая моему взору бушующий океан.
– Вот и пришли.
С каждым шагом нóги все больше вязли в золотом песке. Густые заросли плакучих ив скрывали пляж от посторонних глаз. Неудивительно, что я не нашел его сам: заметить эту полоску песка можно было, только проплывая мимо нее.
– Видишь то место, где гребни волн как будто ломаются?
Я прикрыл ладонью глаза от палящего летнего солнца. В ложбинке между волнами из воды выглядывал причальный столб. Полуразбитый, обросший ракушками.
– Пристань еще там?
– Все, что от нее осталось.
Там, под волнами, та самая пристань. Такой же формы и размеров, что на моей фотографии.
Надежда стиснула грудь так, что я не мог вздохнуть.
Лакс уселась на песок, подтянув колени к груди.
– Почему тебе так важна эта старая грязная пристань?
Из кармана выглядывал снимок. Хотелось достать его, найти сходство, сравнить мельчайшие детали, но, если Лакс жестоко пошутит над этим, я не перенесу.
– Сюда приезжали мои папа и мама. – Ответ правдивый, хоть и неполный.
– Значит, ты у нас маменькин сынок? Мечтаешь пойти по стопам родителей и повторить их маршрут?
– На самом деле я сирота.
Маска высокомерия тут же слетела с ее лица.
– Прости. Я не знала.
Видимо, она не наводила обо мне никаких справок.
– Не обязательно меня ждать. Можешь идти.
– Чтобы меня потом обвинили, что я бросила лучшего друга Роджера, всеобщего любимчика, на заброшенном пляже Ночной стороны? Ни за что на свете.
– Я и сам смогу найти дорогу назад.
– Да ничего, побуду тут. Мне не сложно.
Ну вот опять. Жалеет.
Как бы то ни было, я слишком долго искал это место. Надо убедиться, что это и есть тот самый пляж.
Я разулся. Ее глаза округлились. Затем снял рубашку.
Лакс отвела взгляд от моей обнаженной груди.
– Что ты делаешь?
– Хочу искупаться. – Я уже подумывал снять брюки, просто чтобы посмотреть, как она в ужасе убегает с пляжа. – Хочешь со мной?
– Я не купаюсь.
– Ах да, не хочешь портить прическу перед спектаклем.
Она прищурилась:
– Потеряла интерес к этому занятию с тех пор, как утонула мама.
Мне тут же захотелось подавиться собственными словами. Я же знал, что мама Роджера и две ее сестры утонули. Точнее, их утопили. Роджер до сих пор винил Хроносов, хотя полиция так и не доказала, что они имеют какое-то отношение к делу. Непосредственными виновниками была простая, не владеющая магией, супружеская пара: они пригласили женщин покататься на лодке, а затем привязали к их ногам бетонные блоки и вытолкнули за борт. Полиция назвала это преступлением на почве ненависти. Даже на Шармане некоторые люди считали магию страшным грехом.
– Извини.
– Ничего. – Она легла на песок, повернувшись к солнцу. – Я подожду здесь.
Подавив соблазн изучить ее настоящее, не скрытое под масками лицо, я побрел к воде.
Плыть вдоль разрушенного пирса оказалось гораздо труднее, чем я думал. Я боялся, что волны швырнут меня на развалины, поэтому добирался до причальных столбов то вплавь, то пешком по дну. Подобравшись как можно ближе, погрузил голову в воду.
Несмотря на жаркий день, вода была ледяная и к тому же мутная. Да и от соли щипало глаза. Тем не менее я вглядывался в глубину, силясь различить хоть какие-нибудь части пристани.
Постепенно волны успокоились, и я стал видеть четче. В песок уходили темные деревянные столбы, на шатких досках вырисовывался замысловатый узор из прямоугольников. Искусно вырезанный на дереве силуэт города, похожий на очертания Манхэттенских небоскребов. Я подплыл ближе, и в волнах закачались водоросли, которыми поросла размытая картина. Это и вправду была та самая пристань.
И надо же, из всех мест на свете, оказалась она именно на Шармане – родном острове двух моих лучших друзей. Кто бы мог подумать?
Я вернулся на берег. Пара загоравших туристов любезно предложила мне полотенце. Я торопливо вытерся, то и дело оборачиваясь к океану и всматриваясь в пристань. Начинался прилив, и разглядеть ее становилось все труднее, но она была там.
Я все-таки сумел его найти. Место, куда когда-то приезжали мои мама и папа. Если в отелях сохранились записи, то, может быть, удастся выяснить, когда именно они здесь останавливались. Или, еще лучше, узнать их домашний адрес.
Дом. Возможно, я наконец узнаю, где находится мой настоящий дом. А может быть, даже найду свою семью.
С замиранием сердца я смотрел, как старая пристань то скрывается под волнами, то появляется вновь. На той фотографии я запомнил каждую деталь. Резная постройка справа, за маминым плечом. Ноги отца утопают в рыхлом песке. Его рука привычно лежит на талии мамы. А она, склонившись к отцу, смотрит на малыша в пеленках, раздуваемых океанским бризом. На меня.
Я нашел точное место, откуда был сделан снимок. Так, чтобы в кадр не попали окрестные кусты. Встал туда, где когда-то стояли мои родители, и вдохнул соленый воздух, которым дышали они. Камера была направлена под углом снизу вверх, и не из-за наклона местности, а потому что фотограф был очень маленького роста. Может быть, стоял на коленях?
Или вообще это был ребенок?
На прохладном ветру руки покрылись мурашками.
– Ну как? – Пока я натягивал рубашку через голову, Лакс не сводила глаз с горизонта.
– Это тот самый пляж. И пристань все еще там, под водой.
– Как я и говорила.
Она встала, потянулась, закинув руки за голову. Платье задралось, приоткрыв бедра. Я отвел глаза. В моих жилах до сих пор струились остатки ее магии, пробуждая
